Хотелось, чтобы был свет, была высота… Должна быть сбалансированность, какое-то равновесие в песнях для себя самого. Стиль хоральный, тот самый, XIX века. Не хочу отрекаться от первоисточников, от влияния. Святое влияние. Вошла в спектакль «Баллада о солдате» Ленинградского государственного драматического театра имени В. Ф. Комиссаржевской. 1989 Домик на колесах Мне надоело помнить, что в этом мире гигантские карлики долбят в микрофон, — и я иду в мой домик, где дважды два — четыре, над головой полметра и маленький плафон. Мой домик весь оклеен газетами снаружи — пестрят передовицы наказами для нас, — но их внутри не видно, и я хочу в мой домик, мой домик на колесах, а в нем три пары глаз. А больше мне не надо. А где-то рвутся бомбы, и где-то новый карлик растет словно грибок, — а я хочу в мой домик, в мой домик на колесах, где светятся три пары глаз и я не одинок. Декабрь 1962 Дом построен, дом готов… Дом построен, дом готов встретить всех своих жильцов, — этой песне детский сад нас научил. Только веник в руки взять и последний сор убрать — кто-то хвостик этой песенки забыл. А пора, давно пора — катят тачку со двора, что-то скучно у тебя и у меня. Может, ждем особый день, может, руки пачкать лень, может — просто надо веник поменять. Мы не видим здесь затей про отцов и про детей — старикам у нас, как водится, почет. Просто надо веник взять и в квартире грязь убрать, пока вниз к соседям не течет. 23 октября 1963 Ехали евреи Ехали евреи из России прочь, где росли, старели, коротали день да ночь. Но мамою не называли — все пинка от мамы ждали, а дождались — стало им невмочь. Ехали евреи вначале кто куда. Думали — успеют на любые поезда. Но Америка накрылась, хоть Германия открылась. В общем — оказалось, всем сюда. Думали евреи на Родине осесть: косточки погреем, будем сладко пить да есть. Родину не выбирают, дома стены помогают, если только эти стены есть. Верили евреи — уж здесь наверняка в теплом доме на постели разомнем бока. Но что мы видим, что мы слышим? Нету стен и нету крыши — схар-дира [10], вот все, что есть пока. Приехали евреи — черт их к нам принес. Лишь Шамир, Шарон и Перец рады аж до слез, да вот беда: Шамир — борец за мир, ну а Шарон — против ООН, так кто же за евреев — вот вопрос! (О!) Перец — он раввин, и борода его бела. Зорко смотрит он сквозь брюки, есть ли брит-мила [11]? Кто прежде в партию не смог пройти — так здесь пожалуйте в «дати» [12], и будет жизнь приятна и мила. Ну здравствуйте, славяне, с абсорбцией вас прямой! Евреями мы были там, в России, за кормой. Здесь же, в качестве нагрузки, докажи, что ты не русский, — словом, с возвращеньицем домой! Ехали евреи… Две тысячи лет ехали, ехали… …и едут до сих пор. 20 августа — 29 декабря 1990 Еще о жизни
Так что же есть жизнь? Продолженье — вот главное свойство ее. Оценит размеры крушенья и требует снова свое. И снова накладывай пластырь, заделывай в корпусе течь. Живи! А про меньшую плату не может идти даже речь. И снова ударами весел поставь по теченью челнок. И все, что ты в панике бросил, сложи аккуратно у ног. Глотая, как слезы, потери, сочти немудреный свой груз. Вот видишь — плывешь. А не верил! Тебя еще хватит на грусть. На песню об этих утратах, которые даже назвать ты можешь решиться когда-то… И все-таки лучше — молчать. 5 августа 1981 Жалоба-69 На собственный уставясь пуп, мне думать стало все труднее. Тем более — опять евреи… Когда покой они дадут. Гадючье племя, ей-же-ей, что больше давишь — то живей. А взвесить трезво — дело в нас. Ведь сами вывели породу: щенками их бросаем в воду и закаляем всех как раз. Гадючье племя, ей-же-ей, что больше давишь — то живей. А наш народ — наоборот: в своем стремленье прокормиться ленив, занежен, как патриций, обильем всевозможных льгот. Гадючье племя, ей-же-ей, что больше давишь — то живей. Нет, все же правда в этом есть: права людей лишь развращают, ведь вон евреи — выплывают, а наших тонущих не счесть. А я вот выплыл, ей-же-ей, хоть и подлец, а не еврей. 26–27 августа 1969 |
