Настя Зуева У ней ноги — багряно-икряные, у ней мелкие-мелкие локоны. Дай протиснусь, дай около встану я! Вот я воздух глотнул — гляжу соколом. Я и сам парень хват — нарасхват, у меня ли не рыжие волосы! Взять, к примеру, хоть наших девчат — так и льнут, словно зернышки к колосу. А она головы не ворочает, — и куда уж вертеть — шейка тумбочкой. А потом говорит: «Если хочете — посидимте вдвоем, только туточки! Не лягай на меня!.. Отодвиньтеся!.. Я те что!.. Ну, кому было сказано!..» (А у меня уже крутятся винтики — как бы в парк ее… этого… самого…) А идет! — ну корма, доложу я вам! что тебе ледокол, что те рыба-кит. Говорит, что зовут Настя Зуева и что в бригаде у них — все ударники… …Я ее в общежитье везу сейчас. Парни глянут на нас — лопнут с зависти! Сколько, скажут, добра отхватил зараз!.. …Только я не такой — жрите! хватит всем! 15 июля 1965 На Театральной площади На Театральной площади, немножко театрально, стоял я, опершись плечом на оперный театр. А каменные кони оскалились нахально, и каменные ноздри их выбрасывали пар. Профессор Римский-Корсаков, привстав на пьедестале, никак не мог подняться, чтоб руку мне пожать. А я стоял и бредил то славой, то стихами, стихами или славой — ну, как их не смешать! Роились в небе звезды, садились мне на плечи, — ах, только б не прожгли они мой импортный пиджак! Качаясь, плыли лица голубоватых женщин, стекали мне в ладони, а я сжимал кулак! А я дышал вполнеба, а я держал полмира! Гигант я или карлик? Герой или пигмей?.. Носы приплюснув к стеклам, уставились квартиры. Я стекла гладил пальцем — я был их всех добрей. Я прыгнул на подножку — пропел звонок трамвая. Я три копейки бросил, как бросил золотой… Качаются вагоны. Кондукторша зевает. Вожатый смотрит мимо… Домой… Домой… Домой… 25 сентября 1965 На трамвайной остановке
Руки в карманы, шмыгаю носом, в щелях гранита — седая трава. Тридцать четыре веселых звоночка — «тридцать четвертый» катит трамвай (а «пятерки» все нет). Рельсы застонут, визгнут колеса, — выбьет металл из металла огонь. Тридцать четыре забавных вопроса — буфером ткнется вагон о вагон. — Почему? — Стыки бьются за отказ, колеса бьются за движенье, а вперед толкают нас неподвижные сиденья… Красный фонарик на перегоне, красный — в упор — светофора вопрос, красные лица в красном вагоне, белый на свете только мороз (а «пятерки» все нет). Дважды на левой, дважды на правой, ногу об ногу, сукном — по скуле. А у военных — правда, забавно? — может примерзнуть к руке пистолет. — Почему? — Начиналось во дворе: «до первых слез», «до первой крови». И никак не повзрослеть — всё в прицел друг друга ловим… Хватит вопросов! Мальчик с мамашей! Ну, поскорее!.. А, черт возьми! Мудрый наездник, старый вожатый, вагоны пришпорил и двери закрыл. И мальчик увидел, мальчик запомнил, мальчик запомнил — он опоздал. Что он напомнил? Что он напомнил?! Тут все начала — их надо поймать. — Но вдали — весь урча, как мясорубка, и домашний, как тарелка, мой трамвай в зеленой шубке… Да и я почти согрелся. Ноябрь 1965 — 31 января 1966 Начало Решает все конечно же зима, когда деревья вычерчены тушью, когда снега заваливают души, когда вся жизнь есть ожиданье жизни, и для людского глаза неподвижны вдоль времени скользящие дома. Однажды дом на вираже качнет, и те, кто прямо, — все поедут мимо. И ты поймешь, что все неповторимо (непоправимо — если быть точнее). Картинка в памяти застынет, коченея, а жизнь отсюда новый счет начнет. Четвертого всю грязь свело на нет. Зима вернулась к нам в начале марта и превратила в контурную карту гнилую землю в рытвинах и кочках, и оказалось — рано ставить точку, поскольку не проложен первый след. Как много обещает небо нам. Но в этот день сбывались обещанья, — настал конец эпохе обнищанья, — я знал, что жив, что кровь еще не стынет. А пятого ты принесла мне сына, и это был единственный обман. Да будет долгой жизнь, что началась! Да будет жизнь богатою и полной! Сынок, богатство есть любовь, — запомни! Любовь есть все! Конец нравоученью. Но если в этом ты найдешь спасенье, то, значит, — моя песня удалась. Четвертого всю боль свело на нет. Четвертого не тая падал снег. А пятого ты родила мне сына, — и в этом корень песни и секрет. 4-14 марта 1984 |
