Остров Валаам Белые барашки на воде и в небе, Белый пароход у скал на сером фоне тянется, зевая, И висят деревья меж землёй и небом — Детская картинка из далёкой сказки тут же оживает… Бим-бом — катится звон Между водой и облаками. Дин-дон — чей это звон? Что там воде отвечают камни? Ничего не знаем, ничего не надо, Ничего не помним — не было потерь и нет приобретений. Только что рождённым нез накома радость, Но и боль, конечно, тоже не знакома — мы всему поверим… Бим-бам — сам Валаам, Дно прогибая, поднялся грузно. Дин-дон — да, это он, — Видно, как дышит мохнатой грудью. Волосы-деревья на груди могучей Ветерок бегучий всколыхнёт, играя, и утихнет сразу, Каменные брови сведены сурово, А в тяжёлых скулах прячется улыбка — нет суровых сказок… Дин-дон — в нас этот звон. Только бы он не прекращался. Бим-бам — нам это, нам — Вместо последнего «прощайте». Дин-дон — только не стон, Звон уходящий, нам на счастье. Дин — один. Дон — закон. Бим — грустим. Бом — потом. 9 декабря 1982 «Памяти» — для памяти Рвется к нечистой власти орава речистой швали… А. Галич Над проселками листья — как дорожные знаки, К югу тянутся птицы, и хлеб недожат И лежат под камнями москали и поляки, А евреи — так вовсе нигде не лежат. А евреи по небу серым облачком реют. Их могил не отыщешь, кусая губу: Ведь евреи мудрее, ведь евреи хитрее, — Ближе к Богу пролезли в дымовую трубу. А. Городницкий Хор Опять жиды диктуют, как нам жить. Из всех щелей полезли по Расее. Пора, пора по новой их просеять и желтою звездой отметить: «жид!» Вон тот, который все привык считать — строчит ли песню или там рассказик, — пускай-ка прежде паспорт нам покажет, тогда увидим, стоит ли читать. Они считают: правда все решит! Они считают: главное — дать цену. Так пусть дают! А ну, катись со сцены! Еврей, который вылез, — это жид. Романтик Как будто не конец восьмидесятых, а только что задушен пятый год. Разрешено пощупать виноватых, а тот, кто ищет, — он всегда найдет. Хор Да что скрывать — и Ленин был еврей. На сколько был — на столько ошибался. А вспомнить, на кого он опирался, — тут ясно, что влияние кровей. И если кто-то в чем-то жидоват — повсюду лезет и во все суется, — слегка копнуть — и сразу же найдется прабабка, тетка или старший брат. Романтик И лозунг есть — такой для сердца милый, он массой овладеть всегда готов И станет он материальной силой: Спасать Россию — значит бить жидов. Хор Жиды, ну сколько нам от вас терпеть! К труду, в поля! В родном Биробиджане. А откровений ваших как не ждали, так и не ждем — ни прежде, ни теперь. Да, в чем-то Гитлер был неправ тогда! Но суть он понял: только путь, который ведет еврея через крематорий, — единственное средство от жида. Романтик Увы, умолкло сладостное пенье! В тиши рабочих мест сокрылся хор. Но сохранилась сила впечатленья, и сердце бьется, бьется в упоенье… Автор И требует развязки разговор. 10–13 июня 1987 Памяти Владимира Высоцкого
Ну что тут будешь делать! — не шаг, а бег. Век поиска пределов — двадцатый век. Что атомно-смертельный — само собой, но главное — предельный, как ближний бой. Плывет под самолетом земля-ковер. А чуть ступил — и вот оно: кто — кого! Компьютер выдал четко предел для мышц, и из «девятки» «сотку» не пробежишь. Бескрайний космос узок и мал уже: предел для перегрузок — пятнадцать «же». Смертельные пределы так манят нас! Нам надо в каждом деле дать высший класс! И вот она — гитара: всего — семь струн, и падают удары, как зерна в грунт, и вырастают песни, хрустя корой, и гонит твое сердце по веткам кровь. Нет на тебя похожих — ты свой предел, сдирая с пальцев кожу преодолел. Не чая сохраниться, под крик: «Не сметь!» ты пересек границу, чье имя — смерть. И плата — бесконечна, и нет в ней лжи. Ты будешь первым — вечно, и вечно — жив. 2–6 февраля 1983 |
