Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Высоцкий считал себя именно поэтом, который просто поет свои стихи. Я не согласен с такой позицией. Попробуйте отделить тексты песен Высоцкого от его авторской интонации, от его неповторимого голоса. Честное слово, они многое утратят. В стихах авторской песни не хватает чего-то, что добавляет именно музыка. Удельный вес музыки и слова колеблется. Я считаю: если стих заполняет собой все, музыку трудно туда втиснуть. Стихи определяют смысловой рисунок, а основное настроение дает музыка.

1981, Калинин

Лучшие из нас никогда не обманывали своего слушателя, не старались выдать за искренность наигрыш, надуманность, кокетство. Наоборот, возьмите Владимира Семеновича Высоцкого. Он начинал с так называемой «блатной» лирики, а затем, по мере своего роста, стал писать серьезные, важные песни, которые не могли оставлять равнодушными и своим накалом, и заложенной в них мерой правды. Он стал говорить тем, кто его полюбил, на другом уровне, поднимая и их до него. Скажем, известный «Диалог у телевизора» — только по первому слою шутка, а ведь это серьезнейший социальный срез. Таким образом, становится понятным если не официальный запрет, то упорное замалчивание очень мощного направления в искусстве на протяжении почти двадцати лет.

1987, Сочи

Восхищаюсь Высоцким. Он был разоблачителем по своему духу. Обладал колоссальным темпераментом. Жил и пел честно. За это и пытались постоянно принизить, опошлить его творчество. Его песни — кровоточащая, саднящая рана. Не всем это нравилось. Но разве можно пройти мимо Высоцкого, оказаться не задетым его песнями? Несмотря на все его беды, он был богат и счастлив всеобщей народной любовью.

1988, Пенза

Близко я Высоцкого не знал, хотя был с ним знаком, и нам даже приходилось выступать вместе. Шумных юбилеев не люблю. Но для Владимира Семеновича Высоцкого я бы сделал исключение. Я его считаю великим народным художником. Я настаиваю и на слове «великий», и на слове «народный». Высоцкий абсолютно демократичен. Он пел от народа и для народа. Он растворен в народе и является его голосом. Я могу быть каким угодно, но не народным. Нет во мне этого дара — демократичности. Владимир Семенович этим редчайшим даром обладал, и народ это чувствовал. Что касается Александра Розенбаума, то его вообще нельзя относить к жанру авторской песни. Мы все — авторы-исполнители — шли со своими песнями к эстраде. Александр шел от эстрады к своим песням. Он, проще говоря, эстрадный певец, исполняющий песни на собственные стихи и музыку. Его нельзя сравнивать с Высоцким, его можно сравнивать с Юрием Антоновым.

1988, Дзержинск

Перекресток

Переулок, перекресток, переход,
и плывет к нему автобус-пароход.
На конечной остановке
всех он вывалил на бровку
и пошел назад, как будто бы вперед.
Светофоры перемигиваются:
то зеленых два, то желтых два лица.
И кому какое дело —
проходи, раз надоело,
не раскроем нашу тайну до конца.
И стоит посередине мостовой
удивленный разноцветный постовой:
чинно ходят пешеходы,
переходят переходы,
только эти двое крутят головой.
Не старайся — не узнаешь все равно,
что мы смотрим панорамное кино,
и мелькает на экране
все что хочешь по желанью —
даже странно, до чего это смешно.
Обождите, вы горите, гражданин!
Вон зеленая русалка из глубин
выплывает на просторы,
и хохочут светофоры,
а серьезный постовой стоит один.
И очень жаль, что он один, ведь мы вдвоем…
24 августа 1971 — январь 1972

Перестройка

Перестройку начни-ка с себя,
На себе же ее и заканчивай.
А других ты давай не накачивай,
Даже очень их сильно любя.
Потеряли мы ориентир.
Кто толкает вперед: «Видишь зарево?»
Ну а ты — чуешь, как пахнет жареным.
Это ты там горишь, это ты!
Кто-то тянет назад, как вперед,
и от мира стеной заслоняется,
жаждет власти и ей поклоняется,
и себя называет «народ».
Да какой он народ — он фашист!
Лево, право — нюансы, оттеночки.
Но гляди, как снимает все пеночки
у народа народный артист!
Может, пнуть Лигачева в ребро?
Может, «Память» размазать по стеночке,
а потом заявить напоследочек,
что мое с кулаками добро?
Нет, гражданской нам хватит одной!
Нас тридцатый молол уже спицами,
и с прицельной ухмылкой бандитскою
нас выщелкивал тридцать седьмой.
Да и Леню припомнить пора
со своею ватагой дворовою —
он оставил страну доворовывать
тем, кто громче всех крикнет «ура».
Так что опыт у нас уже есть.
Что ж, повторим прошедшее в будущем.
И похвастаться сразу же будет чем…
Да вот запах — паленая шерсть…
Дорогой ты мой наш человек!
Я не знаю для всех направления,
но для каждого — знаю наверное:
это — вверх, дорогой, это — вверх!
Научились мы жаться и жать.
Что ж еще бы придумать такое нам?
Но осталась одна пустяковина:
и себя, и других уважать.
Нет, я сам не святой — знаю жизнь.
Но клянусь — откажусь от последнего,
если все… А из ряда последнего:
«Ну так что ж ты — начни, откажись!»
8–9 сентября 1988

Песенка о временах года

А на улице жара да жара.
Обсудить дела решили с утра.
Хоть бы кто бы нам бы пива принес!
Глядь — на улице мороз.
А на улице зима да зима.
Треугольные застыли дома.
И один сказал: «Начать бы пора».
А на улице жара.
А ругой достал платок, вытер нос
(а на улице уж снова мороз)…
И сказал: «Зачем словами сорить».
(Я гляжу — а он старик.)
И опять на нашем небе жара,
начинается сначала игра.
И, конечно, не всерьез, не всерьез.
(А на улице мороз.)
10–30 мая 1967
29
{"b":"554906","o":1}