Размышление под шум дождя По черепу молотит дождь, молотит дождь по мокрым стеклам, и повергает ветер мокрый дома в медлительную дрожь. Какую грусть и полноту, какие мерные созвучья рождает заурядный случай и монотонный ровный стук. Его биеньем снесены, спокойно отплывают мысли, где видится не столько смысла, сколь равнодушья тишины. Ну, например: как свой черед имеет всякая погода, так мысль, что властвует народом, — лишь та, которой ждет народ. Нет, новизны здесь не найдешь: к чему готов, тому и править. Мы можем умничать, лукавить, но толку с этого — на грош. Увы, предел есть для всего: предел любви и пониманья, и счастье первоузнаванья — околица, свое село. А дальше — смутный, чуждый лес, где все не только незнакомо, но все совсем не так, как дома — иных законов темный блеск. Как в стан опасного врага, туда идут лишь одиночки, отодвигая влажной ночью околицу на полшага. И в этом все?.. Я так и знал: нет и намека на открытье — всего лишь слабое наитье, и вновь пуста моя казна… В какой бы красочный наряд мы сказанное ни одели — на дне короткая идея, всего два слова: шум дождя. 21 октября 1978 Реквием Открываем счет потерь в нашем цехе, в нашем братстве. И не стоит разбираться, а тем более — теперь. Открываем счет потерь. Говорят — нелепый случай. А какое средство лучше? Все равно — в итоге Цель. Случай — тоже не слепой: где в основе — боль и нежность, случай — это Неизбежность и диктуется судьбой. Над израненной душой стынут в вечном карауле те, кто раньше нас уснули, тот, кто раньше нас ушел… (Пусть вам будет хорошо.) Пусть тебе наступит там то, что здесь не наступило: среди лиц, для сердца милых, избавленье от креста. Пусть не требует судьба за чужую боль к ответу. В мире равновесном этом воцарится вечный Бах. И родится сам собой, здесь тобою не рожденный, тот напев, что вечно ждем мы: «Аллилуйя, Любовь!» «Аллилуйя, Любовь!» 5 марта — 19 мая 1978 С Александром Аркадьевичем Галичем я имел счастье быть знакомым и даже был дружен немного, как младший со старшим. Когда я сочинял эту песню, мне все время хотелось (держалось в душе такое ощущение) высказать в этой песне то, что было в Галиче изначально заложено, как мне казалось, и служило двигателем всего, что он делал, и было как бы не реализовано впрямую — его лирическое, его доброе начало. Александр Аркадьевич, конечно, был человеком великой любви к людям, при всем понимании их мерзости и мелкости… Вот об этом песня.
1989 Распятие Вздымается распятие, и руки — врозь, раскрыты для объятия, и в каждой — гвоздь. И путь навечно выстелен перед тобой, и с каждой новой истиной — иная боль. …Горит в ночи распятие лицом на вест, и исповедь — не снятие, а новый крест. 12–15 апреля 1964 Родная земля Ручей по оврагу бежит не спеша. Великая радость и жить и дышать. Я землю родную, как мать, обниму, и что не услышу — то сердцем пойму. Во мне отдается дыханье твое от бухты Охотской до южных краев. Не эту ли радость с собою принес на крымскую землю сибирский мороз. Вот ночь настает, засыпает земля, колышут ее золотые поля. Бескрайнее море зеленой тайги, укрой мою землю, согрей, сбереги. Февраль 1972 Песня «Родная земля» какая-то странная. Самодеятельность у меня уже была. Писал с этим прицелом для девочки, чтобы многоголосье получилось. Она без второго слоя, там нет сомнений, горечи… Хотя как может не присутствовать горечь для нормального человека в этой стране в любой песне? 1989 Романс День за днем, а год за годом катит. Время вдруг становится судьбой. Ни на что его уже не хватит — лишь на безоглядную любовь. То люблю, что оказалось рядом, до чего рукою дотянусь. Ничего другого мне не надо, и назад уже не оглянусь. За спиною холмик остается, крестиком под ноги ляжет тень — не про это ли всегда поется, если даже в песне — ясный день?! Вновь зима над милыми местами — сколько их осталось впереди? И земля, расшитая крестами, — белою рубахой на груди. 22 ноября 1985 — 24 января 1986 |
