— Куда пьяный? А у нас говорят — в говно.

— Это кто куда падает. — Заметила дикарка.

На шум выглянул заспанный придорожный мальчишка, следивший за конями.

— Милейший, это кто? — Хмель ткнул пальцем в неподвижное тело.

Мальчишка прищурил глаза, вглядываясь в темноту, потом вытаращил их.

— Вы что, его убили?

— Это он нас чуть не убил! — Оскорбился Хмель. — Ну, то есть убил бы, если бы мы не были превосходными воинами. Пьяный он.

Глаза у мальчишки вытаращились еще больше.

— В жизни его пьяным не видал!

— А ты его знаешь? — Рут показала мальчишке мелкую монетку, и тот сразу начал говорить четко и по существу.

— Это Герк, лордский рыцарь. Был лордский гвардеец. Когда Тринидад пришел сюда, они его так отделали, что все думали — помрет. Только у Магритт так просто не помрешь, не расплатившись сперва за это. Болел долго, а как очнулся — лорда уже нет, рыцарей тоже больше нет, от замка одни руины. И звал он все в бреду: «Лависса, Лависса!». — Мальчишка ухмыльнулся и сделал неприличный жест. — Только Лависсу его, говорят, Тринидад увез себе, до девок он охочий. Денег у него не осталось, в поле работать он не умеет, а даром кормить его никто не собирается. Лучше бы Магритт его не выхаживала, было б милосердней. Варваров с тех пор он ненавидит люто, вот на вас и полез. Только хрена с два вы бы его скрутили, если б он не налакался, Герк очень хорошо дерется. Наемники, как ни проезжают, все его с собой зовут, а он рожу воротит. За деньги не хочет драться, говорит, у него «убеждения». Да только убеждения теперь вместе с лордами сгинули, это понимать надо.

На середине рассказа вышел сам придорожник, вытирая красные распаренные руки полосатым полотенцем.

— Он мне должен за выпивку семь железок, паршивый сукин сын.

— Держи. — Хмель отсчитал придорожнику семь маленьких монет. — И на вот тебе за рассказ.

Счастливый мальчишка попробовал монету на зуб и убрал ее за щеку.

— Ты что делаешь? — Не поняла Рут.

— Мы его заберем. — Пояснил Хольт, отвязывая и так неподвижного рыцаря от коновязи и с трудом взгромождая его на седло. — Здоровый какой! Судьба у меня такая, что ли, в последнее время, бессознательных мужиков возить?

— Зачем он тебе? — Недоумевала Рут. — Оставим его здесь, к утру проспится.

— Во-первых, он поет хорошо. — Хмель наставительно поднял палец. — Во-вторых, негоже бросать пьяного человека ночью одного в такой холод, он может застудиться и полгода ходить кровью, а это больно. В-третьих, если он и вправду хороший боец, то пригодится нам в пути до Кастервиля.

— С чего ты взял, что он согласится помогать варварке? — Хмыкнула Тринидад.

— Не варварке, а беззащитной женщине, на которую он подло напал со спины с ножом в руке. Которая, между прочим, не бросила его тут загибаться, а даже всячески благородно помогла, что подлой варварской породе вообще несвойственно. Да он тебе ноги будет лизать и прощенья клянчить! Ты же слышала, у него «убеждения»!

Первый раз Герк напился в одиннадцать лет, второй — в шестнадцать, третий — в восемнадцать. Четвертый, пятый и шестой он не помнил, но каждый раз его потом преследовала такое зверское похмелье, что рыцарь клялся перед алтарем Троеликой, что больше никогда… точно никогда… но ухмыляющееся и всепонимающее лицо рыжей ведьмы Творящей прощало его и поощряло к новым возлияниям.

Но так плохо раньше не было никогда, и дело было не столько в дрянном питье, сколько в ударе по животу. Его Герк еще помнил, остальное плавало в тумане винных паров.

Он почувствовал, что к нему кто-то подошел, и с мукой открыл глаза. Склонившееся женское лицо в ореоле белокурых волос показалось до боли знакомым.

— Лависса?

— Очнулся. — Сказала женщина с противным гортанным акцентом. — Ты мне монету проспорил.

— Нечестно! — Возразил обиженный мужской. — Мы договаривались, что он сам проснется, сам!

— А он как проснулся?!

— Ты что-то сделала!

— Я?

— Вообще, зачем ты к нему подошла? Он бы так не поднялся еще полдня!

— А ну давай мне сюда монету, коровья отрыжка, не то я тебя загоню в жгучелист, и будешь там сидеть!

Пользуясь тем, что женщина отвернулась, Герк сгреб ее за длинные волосы и дернул на себя. От последовавшей пощечины голова раскололась надвое. Проваливаясь в забытье, рыцарь успел услышать сочувственный мужской вопль: «по хмельной голове, бесчувственная дикарка!».

Второй раз просыпаться было легче. Деревянный сарай Магритт не изменился с тех пор, как он побывал в нем в прошлый раз, разве что развешанные над потолком травы превратились в сухие веники. В углу, задрав ноги на деревянный чурбак, сидел молодой мужчина и срезал ногти большим ножом с широким обоюдоострым лезвием. Он заметил, что Герк проснулся, но занятия не прекратил. Рыцарь окинул взглядом круглое лицо с хитрыми глазами прощелыги, сильные руки в ниточках шрамов, присмотрелся к знакам на одежде, и презрительно отметил про себя, что имеет неудовольствие лицезреть наемника.

Тот закончил с ногтями, придирчиво осмотрел результат, поднялся и протянул Герку глиняную бутыль в веревочной оплетке. Рыцарь брезгливо скривился.

— Я не возьму угощение из рук поганого наемника!

Парень задумался, поболтал бутылью, сделал глоток, крякнул, потом сощурился.

— А я тебя и не угощаю. Медяшка глоток, благородный сэр.

— Поди прочь, смерд.

— Сам иди отсюда! Если сможешь.

— Корчишь из себя рыцаря, сэр? — Поинтересовалась вошедшая женщина, откидывая со лба светлые волосы. — Рыцарей больше нет.

Хуже наемника мог быть только варвар, а хуже варвара — варварка: бесстыжее, грязное, нечестивое существо, не имеющее понятия о чести и совести.

— Что вам нужно от меня?

— Это мы могли бы спросить. — Наемник ткнул ему в грудь пальцем. — Это ты полез с ножом на Рут.

Герк схватился за голову, мучительно припоминая события вчерашней ночи. Подлые крестьяне праздновали день, в который Тринидад убил его лорда. Он не собирался пить на потеху грязному сброду, просто зашел помянуть хозяина… и уж петь тем более… но проклятый новоявленный бард разбередил всю душу, а слушать, как священные слова вопит нечесаный деревенский люд, было вдвойне невыносимо. И втройне невыносимо — смотреть на ухмыляющуюся девку, нацепившую меч.

— Что? — Резко спросил он. — Извиняться я не буду. Я тебя ни о чем не просил.

— А тебя никто и не заставляет. — Вкрадчиво ответил наемник. — Мы просто посочувствовали.

— Лежи, отдыхай. — Ехидно сказала женщина. — Вон там вода. Блевать вроде больше не будешь, так что мы тебя оставим пока.

Они с наемником переглянулись, как два заговорщика и, похохатывая, вышли. Герк схватился за пояс, в котором были зашиты деньги, но три оставшихся золотых были на месте. Оружие с него сняли и аккуратно разложили на чистом полотенце. Герк проковылял к нему и поднял меч, вытащил из ножен и посмотрел, как лезвие отражает свет, морщась от мысли, что любимый клинок хватали чужие пальцы, которыми эти двое неизвестно еще что делали. Также на полотенце стояла маленькая глиняная кружка, накрытая деревянным кружком, чтобы не остывало питье. Что это такое, Герк уже знал, и выпил все залпом. В голове мгновенно прояснилось, на лбу выступила испарина. Он захватил меч и вышел из сарая, с удовлетворением отметив, что рассохшаяся дверь больше не скрипит.

Варварка и наемник переругивались у колодца, он прошел мимо них к скале, где из расщелины бил золотой луч света, вытащил меч и погрузил его острием в мягкую почву. Длинная крестообразная тень вытянулась вперед и заколебалась, дрожа. Герк опустился на колени, сложил руки на груди и закрыл глаза.

— Чего это он? — Громко и недоуменно спросила варварка.

— Молится чай. — Так же громко ответил наемник.

Рыцарь сжал зубы и велел себе не обращать на них внимания.

— Как-то странно он молится! Кому так молятся?

— Троеликой, кому теперь еще молиться?