— Хольт. — Повторила Смерть. — Идти.

Хольт еще раз осмотрел ее с головы до ног. Высокая, выше всех варварских женщин, бледная кожа, никогда не знавшая солнца, теперь покраснела, темно-красные волосы забраны в высокий хвост, как у вождей.

— Она сказала, волосы мешают. — Виновато объяснила Омра. — И не захотела распускать.

— Оставь. — Отмахнулся Хольт.

Дикари очень большое значение придавали знакам отличия, но сам Хольт ненавидел их до глубины души и волосы резал коротко. В конечном итоге, не знаки решали, а тот, кто должен их носить.

«Ты можешь делать, что хочешь». — Наставляла Рут. — «Никто не может заставить тебя».

«Они могут меня избить».

Дикарка трет разодранную щеку.

«Не позволяй им».

«Я не могу».

«Надо просто научиться».

Кесса качалась впереди него в седле и Хольт гадал, о чем она думает. Смерть щурила красны глаза, ей, никогда не видевшей солнца, было больно смотреть. Она даже не замечала его, как будто лист, оторвавшийся от ветки и кружащийся вниз, был важнее, чем все, что он мог с ней сделать, если бы захотел. Он ссадил ее с лошади возле небольшой реки с зеркально-чистой водой.

— Ты видела себя? — Спросил Хольт.

— Себя?

— Свое лицо. Ты знаешь, кто ты?

— Я… кто я?

— Ты боишься темноты?

— Нет. Потом будет день. Ведь будет?

— Будет.

Смерть склонила голову набок.

— Будет?

— Будет. — Повторил Хольт и подвел ее к воде. — Смотри. Это ты.

Кесса вытянула руку и тут же отдернула, пробив свое отражение.

— Много воды. — Сказала она, разглядывая капли. — Как много. Можно пить. Всем. Кто хочет. Я никогда… не видела… столько всего. Это жизнь. Я не хочу быть Смертью. Я не хочу губить жизнь.

— Смерти нет. — Сказал Хольт. — Ты-то меня понимаешь? Ты просто человек, и всему этому нет до тебя дела. Ты можешь быть, кем хочешь. Потому что есть только ты, а потом тебя не будет, и всем все равно.

Смерть посмотрела на него, наклонив голову, потом отвернулась, развязала шнурки на одежде и вошла в реку.

— Железный бог! — Выдохнул Хольт.

Гворт оказался выносливым. Человек от подобных ран давно бы скончался, но демон продолжал упорно жить. Рут вытащила из него зазубренные наконечники, прочистила раны, по крайней мере теперь она знала, что делать. Гниль пошла внутрь, и Тринидад сомневалась, что стрелолистная кровянка тут поможет, заражение крови было необратимым. Однако демона как будто не касались законы природы, плохое мясо просто отвалилось кусками, а взамен нарастало новое. Жар мучил его, демон глухо стонал, иногда просто кричал в голос, добавляя замку новых слухов. Но живот у него был мягкий, он не умирал, а в один прекрасный день повернул на поправку так резко, будто сама Троеликая осенила его ложе длинным рукавом ведьминского платья.

Изрядно намучившаяся Рут вздохнула с облегчением и принялась гадать, не соблаговолит ли демон в конечном итоге принять свой прежний вид. В замке она задержалась больше, чем рассчитывала, и деньги уже подходили к концу, а ведь впереди ждал долгий путь к земле Кастервилей.

Иногда гворт открывал мутно-зеленые глаза, окидывал варварку ничего не понимающим взором и вновь погружался в мутную пучину забытья. Рут не было рядом, когда эти глаза обрели ясность.

Демон долго рассматривал потолочные балки, матерчатый полог, защищающий от дождя, плавающую в воздухе пыль, гладил ткань грубого, но теплого одеяла. Хотелось пить, внутренности наконец-то не скручивало от тухлятины, а боль, казалось навечно ставшая частью существа, притупилась, и была не прежней, острой и убивающей, а новой болью заживающей и жалующейся плоти, укрощенной чье-то беспощадной волей, такой же сильной, как любовь и смерть.

Воздух вокруг был наполнен гудением, он выл и свистел на разные голоса, будто сотня разгневанных убиенцев. Раньше гворту казалось, что этот шум существует только в его голове. Чуткий слух зверя различил шуршание камней, ноздри щекотнул запах конского пота и человека. Сухая деревянная дверь бесшумно повернулась на смазанных петлях, впуская белокожую женщину. Гворт, даже теперь не утративший способности удивляться, приподнял угольно-черные брови, узнав варварку, невесть откуда взявшуюся в этом краю пастухов и крестьян. Она взглянула на него, и демон прикрыл глаза.

Варварка прошлась по хижине, чуткие деревянные половицы не скрипели под шагами легкого гибкого тела. Потом запахло съестным, рядом опустилась тяжесть. Демон открыл глаза, варварка сидела рядом, держа на коленях грубую глиняную миску. Она помогла ему приподняться и вложила в слабые пальцы ложку. Куриная похлебка, сдобренная травами, приятно полилась в желудок, гвот уронил ложку, ожидая приступа боли, но его не последовало. Дикарка терпеливо подняла ложку, обтерла краем одежды и снова подала ему. Гворт ел медленно, отвыкшие пальцы не слушались, и украдкой разглядывал женщину. Она была моложе, чем ему показалось сначала, но он никак не мог понять, к какому она принадлежит роду и что из себя представляет. На ее одежде не было ни одного отличительного знака, волосы были убраны назад, и он не мог разглядеть, связаны они в хвост или сплетены в косу. И еще она молчала.

Ложка скрябнула о дно миски, демон обессилено уронил руки, на лбу выступила испарина. Прикосновение к щеке было мягким, но сильным, а кожа на ладони варварки — шершавой. Демон неприязненно дернул головой и услышал тихий смех.

— Что с тобой случилось?

Гворт, завернутый в одеяло и изрядно оживший после всех злоключений, досадливо прекратил вертеть ржавый гвоздь в бесполезных попытках согнуть его. Это были первые слова, которые он от нее услышал. Голос был высокий, сипловатый, и возможно, красивый, но все портили резкие интонации да варварское гортанное хэканье. Демон долго смотрел на дикарку, не проявлявшую ни любопытства, ни нетерпения. Он знал эту черту варваров, эту непробиваемую невозмутимость и каменное спокойствие детей природы, знающих, что они ничего не значат для бега веков. Гворт пожал плечами и ничего не ответил.

— Так ты демон или нет?

— Нет.

— Человек?

— Нет.

— Полукровка?

Гворт промолчал, досадуя, что вообще решил заговорить.

— От союза демона и женщины рождаются очень разные дети. — Не смущаясь, продолжала варварка, водя точильным камнем по лезвию дрянного ножа. — Их всегда видно. Красные глаза, рост высокий. Иногда чешуя в виде узора на теле. Волосы… Но таких, как ты, не бывает.

Демон снова ничего не ответил, Рут это не смутило.

— Сами демоны не любят полукровок, убивают их, если могут, как дурную кровь, порчу породы. Это демоны тебя так?

Он снова не ответил. Рут продолжила острить нож, с тоской вспоминая оставшийся в Кастервиле, закаленный кровью, травами и заклинаниями сестры. О своем пленнике она знала уже довольно много. Он не ест падаль, как большинство демонов, но очень любит жизнь, иначе не стал бы жрать то, что ему притаскивал балаганщик. Трусом он не выглядел, значит, ему надо было во что бы то ни стало выжить, может ради мести. Будь на его месте варвар, Тринидад бы не задумалась, у дикарей были свои понятия о чести и времени, но остальные их не слишком разделяли.

— Ты мне должен. — Напомнила Рут. — Я хотела тебя продать. А теперь кому ты нужен такой?

— Что же не бросила? — Наконец-то разлепил губы демон.

— Ты можешь превратиться снова? Будь спокоен, я умею ценить то, что мне принадлежит и не продам тебя тому, кто не умеет. Здоровый демон стоит дороже подыхающего.

Гворт промолчал, продолжая терзать гвоздь.

— Человек бы умер от таких ран. — Гнула свое варварка. — Демон нет. Это твой… второй тебя поддерживает? Он сильней?

— Нет у меня никакого второго. — Огрызнулся демон. — Я один.

— Так ты можешь перекинуться?

Демон ухмыльнулся, медленно поднялся, держась за стену, скинул одеяло, по его телу пошла волна, он выгнулся, раздался хруст, и вот уже перед Рут стоял знакомый красно-синий чешуйчатый гворт, оскалившись и размахивая длинным хвостом. Варварка тоже встала, не проявляя ни страха, ни нетерпения, плавно вытащила нож, и они закружили друг против друга. Демон переступил с ноги на ногу, щелкнул зубами, и вдруг застыл, повел лопатками, закинул руку за спину.