Или вот, к примеру, другое, не тёти Верино, но тоже как бы неправдоподобие… Иной, не знавший Геленджик, пожалуй, скажет: да не заврался ли повествователь, что у него Красногвардейская с Красноармейской улицей соприкасается? Ну ладно бы — Тельмана и Розы Люксембург… А то — практически одно название! И вообще — однополая связь…
Ну что ж, приходится сказать об именах сегодняшних геленджикских улиц и вообще о здешних именах.
Видимо, до прихода сюда красных армейцев и красных гвардейцев, улиц, имеющих установленные названия, было в Геленджике немного. Шоссе, идущее от Новороссийска, в том месте, где впоследствии сделали первую автостанцию, — сворачивало вправо, доходило до небольшой площади между пристанью и двухэтажной гостиницей (там уже давно квартирует городская власть, надстроив себе третий этаж), а от площади уходило влево — от моря — и как продолжение пристани тянулось пять кварталов, потом — снова влево, опять вправо и уже нацеливалось на Сочи и Сухуми. Все эти изгибы именовались Шоссейная улица, по ней везли на лошадях, на ручных тачках, а много позже на полуторках грузы, доставленные сюда сухим путём или снятые с пароходов.
Когда же красное колесо завертелось, возникли сразу новые названия — по вкусу новой власти. Часть Шоссейной улицы, от Новороссийского шоссе до порта, назвали, конечно, именем основателя новой эры, а раньше эта часть шоссе именовалась просто — Центральная. Та же часть Шоссейной улицы, что была как бы продолжением пристани, зовётся нынче Первомайская, но не это имя ей дали сразу после красной победы. Сначала назвали её более революционно, в честь главного красного командира. Она звалась тогда улицей Троцкого.
Но это имя улицы держалось не слишком долго. В двадцать девятом году закончилась карьера главвоенмора, и улица стала называться Первомайской, о чём, конечно, трудно пожалеть.
До этого же, до двадцать девятого года «великого перелома», держалась и Юшковская улица. Её название сложилось вполне естественным путём, как вообще рождаются топонимически нормальные географические названия. На ней, на этой улице, жили Юшки, а память об Аврааме Васильевиче тогда ещё держалась крепко. Вот улица и сделалась Юшковской. Ну а когда крестьян переломили и в Геленджике сколотили первый колхоз, Юшковская и сделалась Колхозной.
Так же, топонимически, сложилось название небольшой Греческой улицы, идущей возле старой геленджикской церкви. Здесь компактно селились греки, оттого улица название своё и получила — естественным путём. Когда же греков стали выселять, то и улицу стыдливо переименовали в Школьную.
Вообще в Геленджике, помимо виноградного, всегда главенствовал рыбколхоз, его причал был в середине берега бухты, ближе к маяку. Там можно было заработать: за один сезон молодые ребята покупали себе мотоцикл. Вот только — куда эта рыба девалась? В магазинах лежали перемёрзлые дальневосточные хеки, а на базаре прибита была фанерная дощечка, где объявлялось о запрещении торговать ценными сортами рыбы. Перечень ценностей был очень длинный. Он начинался с тех названий, которые могли быть известны только знатокам родной литературы, а заканчивался, помнится, лещом, имея в промежутках и карасей, и барабульку, и, не поверите, бычков.
Конечно, нам, вернее, тёте Вере, бывало, рыбу приносили. Рыбачка Соня, хорошая знакомая, в глубокой конспирации, в замаскированном ведре нам приносила вдруг кефаль, и камбалу, и барабульку. Вот то-то праздник был!
Но мы вернёмся к улицам. Сегодня голые курортники, фланируя мимо казино «Платан» по набережной, нафаршированной всеми соблазнами в виде любого пития и кушанья, весёлой музыки и многих развлечений, и не помыслят, что эта улица завётся… Революционной! Ведь вот подумайте: поныне, когда, казалось бы, не первый год живём под триколором Российского флага, куда ни кинь, а всё улицы из царства большевиков: Ленина, Советская, Красная, Октябрьская, Пионерская, Красных партизан, Розы Люксембург, Тельмана, Луначарского, Халтурина (террориста), а только что была и Трибунальная… По улице Революционной же въезжаем в Кабардинку, Октябрьская насквозь пронзает Адербиевку, по Советской проезжаем Пшаду, по Ленина — Архипо-Осиповку… А на Тонком мысу расположился детский лагерь имени… Павлика Морозова. Что с нами происходит?
А где, скажите мне на милость, где же, памяти блаженной, наш Фальшивый Геленджик?
… В 1853 году турецкий султан объявил войну России, и турки сразу захотели сделать неожиданный морской десант на Геленджик, чтобы взять эту небольшую, но важную крепость и глубоким рейдом выйти на Кубань. Но не вышло сюрприза. Каким-то образом узналось, что затеяли турки. Так бывает на море и ещё в степи: ветерок вести разносит.
В ночь десанта в Геленджикском укреплении все до единого огни погасли, а в стороне, за Толстым мысом, там, где линия берега образовала небольшую впадину и под склонами пологих, с двух сторон ниспадающих гор жил и рыбачил, возможно, старик со своею старухой, там, напротив, по всему берегу огни засветили. На огни турки и пошли.
Сорвался десант, фальшивым оказалось место, в растерянности ушли турки обратно в Оттоманскую Порту, а место, где они обмишурились, так и повелось называть: Фальшивый Геленджик. В быту, в разговоре его, конечно, просто называли: Фальшивый. И всё. Сто лет его так звали. И всем геленджичанам привычно было это имя и мило.
Нашлись, правда, любители благозвучий — из вновь сюда прибывших. И через сто с лишним лет пошли они бить челом геленджикскому начальству: почто же, дескать, место, где мы так хорошо живём, фальшивым называют? Мы ж не фальшивые монетчики!
Челобитную, подумавши, не приняли. Ещё бы! Да ведь Фальшивый Геленджик давным-давно внесён во все лоции мира. Что ж теперь — вопрос перед ООН поставить?
Но тут как раз и обнаружились совсем другие, не местные лица, умеющие добиваться вопреки всему, чтобы по их желанию им делали красиво.
Вскоре после войны открыли на Фальшивом, на самом берегу, довольно скромный Дом отдыха Черноморского флота. Место отдыха оказалось столь чудесным, что желающих тут отдохнуть всё прибавлялось. Стали расширяться, достраиваться, «улучшать условия», и к началу шестидесятых объект уже именовался «Санаторий Военно-Морского флота». Теперь приезжали сюда большие адмиралы. И всё б им хорошо — питание, обслуга, процедуры, море, — да только называется их санатория негоже: «Фальшивый Геленджик»…
Адмиралам, понятно, до лоций мира дела нету, как и до всемирной истории вообще. Нажали они где надо, и вышло повеление Москвы: поправить. Поправили. И стало Дивноморское. Название с двойным сиропом.
И времени с тех пор прошло не так уж много, но люди здесь селятся всё больше новые, и знать они не знают родного имени места, где живут, а только — фальшивое.
Нынешним (две тысячи третьего года) летом в одном из многочисленных геленджикских заведеньиц под единым названием «Вина Кубани» кто-то из стоящих у стойки упомянул к чему-то Дивноморское. И я не выдержал, спросил:
— А вы знаете, как это раньше называлось?
Посмотрели на меня с недоумением. А разливальщица, совершенно молодая, головку ко мне обратила и сразу так воскликнула:
— Я знаю! Фальшивый Геленджик! Нам в школе рассказывали. Во время Великой Отечественной войны, чтобы Геленджик не бомбили, там… где теперь Дивноморское… поставили… такие… не настоящие… как будто бы дома… Вот немцы пустое место и бомбили. А потом это место стали называть Фальшивый Геленджик.
Хвала тебе, благое просвещенье!
И ведь мало, что просто враньё… Там, на Фальшивом, к сорок первому году «пустого места» сто лет как не было, там люди жили. А в широком и не мелком устье речки Мезыб, впадающей в море, базировались наши, хорошо укрытые торпедные катера.
* * *
И ещё, если позволите, о винах же Кубани.
Я разглядывал торцы бочонков с обозначеньями сортов, содержанием сахара, алкоголя и цены, но не спешил, поскольку передо мною стоял уже наизготовку какой-то совсем не молодой человек и не заранее, а непосредственно перед лицом разливальщицы выбирал, задумчиво пробуя на вкус.