Наутро они отправились в обратный путь. Сын Неба принял их сам и очень серьёзно поблагодарил за выполненное поручение.

Откуда им было знать, что за день до поездки Император приказал прочесать окрестные леса, в которых солдаты попутно уничтожили шайку солдат-дезертиров, а все встретившиеся им по пути крестьяне были переодетыми офицерами дворцовой стражи. У-ди умел заботиться о тех, кто был ему нужен.

Позднее задания становились всё более серьёзными и ответственными.

- Тебе не кажется, что нас ожидает что-то стоящее? - Поинтересовался Ли у своего друга.

- Пожалуй….Лицо у него было серьёзное. Это уж не к событиям ли в Чаосяни?

- Не знаю. Может быть, и так. Во всяком случае, нам давно пора развлечься по-настоящему.

И готовые сразиться хоть с самим чёртом друзья разошлись по домам.

Оставшись один, У-ди ещё некоторое время предавался воспоминаниям о своей молодости.

В такие минуты мысли сами собой слагались в стихи. Да! Император великой страны писал стихи и поэмы. Однажды он выступил перед большим стечением народа на строительстве дамбы и прочёл им свою поэму, посвящённую этому событию.

Он умел жить напряжённой и многогранной жизнью. Как и любого нормального человека его раздражали интриги и распри, пронизывающие двор и свиту. Но, и из них он, в конце концов, научился извлекать пользу. Были у него слабости – вполне мужские. В эти, надо сказать, нечасто случающиеся дни, он радовал своих наложниц неистощимой энергией и обходительной манерой обращения. Словом – это был настоящий мужчина и, окажись он волей судьбы в нашем с вами времени, то занял бы в нём вполне достойное место.

Солнце садилось, но У-ди и не думал о сне{23}. Позвонив в серебряный колокольчик, он приказал вошедшему евнуху принести письменные принадлежности.

Евнух возжёг изящные бронзовые светильники. На шёлковых занавесях и бамбуковых перегородках задвигались, заметались бесформенные тени. Углы и потолок комнаты ушли в темноту; огонь светильников выхватывал из полумрака лишь столик с разложенными на нём кистями и красками. Это было время творчества, - возможно, самые любимые часы Императора.

Тонкая бамбуковая палочка легко бежала по шёлку. Иероглифы вертикальными

столбцами выстраивались справа налево, справа налево…

Но эти строки не были стихами. У- ди искал бессмертия, рецепт вечной красоты и молодости.

В это же время в трёх ли от дворца Императора другой человек, разложив на коленях шёлковый свиток, внимательно всматривался в начертанные на нём знаки.

Сведения, содержащиеся в тексте, были ему незнакомы. Будучи опытным книгочеем, искушённым в манере письма и почерках известных ему мыслителей, он, однако, не видел, кто из них мог бы написать эти строки.

В третий раз он внимательно перечитывал текст, который, в силу своей цепкой памяти уже знал наизусть.

Неизвестный автор рассказывал об атах – народе, населявшем когда-то всю землю. Знания и ремёсла их были превосходны, правители мудры, а жрецы – хранители тайных знаний, обучали молодёжь в школах различных ступеней. Большие летучие корабли перевозили людей по воздуху из одного города в другой. Их поля были тучны, и в еде никогда не было недостатка. Центром государства был большой остров, разделённый на десять регионов, каждым из которых управлял специальный ставленник царя. Далее подробно описывалось государственное устройство и обычаи атов. Увы, рассказывал свиток, аты нарушили заповеди богов и были страшно наказаны. Водяной вал, потоп обрушился на несчастную страну и погубил всех её жителей, за исключением нескольких человек, от которых и произошли ныне живущие люди.

Кроме рассказа о потопе, о котором он был наслышан из старинных ханьских сказок, Ни-цзы, а это был именно он, с остальными сведениями нигде не встречался.

Хорошо зная своего государя, Ни-цзы сразу выделил те места текста, которые должны были его заинтересовать.

«И пошёл он искать вечной жизни, как милости богов, и нашёл её по прошествии многих зим, пересёк море смерти, и стал богом на одну треть…. а знания свои спрятал в каменных кубах остроугольных.»

«Остроугольные кубы» – было нечто новое, с чем Ни-цзы ещё не сталкивался. Разумеется, ему были известны простейшие геометрические формы тел, но кубов с острыми углами среди них не было. Кроме того, министр скептически относился к самой идее бессмертия: было бы что в этом – давно на земле проходу не было от дедов тысячелетних. Да, что-то не видать их.

И ещё одно отметил проницательный министр: автор писал свиток для себя, не для других. Грамотен, высокоучён – сразу видно, а вот общепринятых правил письма не соблюдает, есть небрежности, описки. Так себя в глазах других не роняют. А, значит – не врёт, не сочиняет. Этим свиток интересен.

Ни-цзы отложил рукопись в сторону и сделал глоток рисового отвара из кубка, стоящего рядом. Затем распахнул халат – было жарко, и погрузился в раздумье.

Мысли его постепенно приняли другое направление.

«Надо пристраивать парней к делу… непутёвые. Хамят другим, кто ниже званием. Дерутся… Вот дерутся плохо. Видимо, Высочайший прав: драться надо уметь. Это я в сыновьях упустил». – Размышлял Ни-цзы. – Сам не умею, и их не научил…»

Рассуждения о сыновьях естественным образом привели его к мысли о Ли и Фэе. Эти юноши давно уже попали в поле его зрения. К ним он испытывал чувство неприязни и вовсе не по причине избиения его сыновей. В молодых любимцах императора Ни-цзы интуитивно разглядел соперников. Особенно в Ли. Кто, как не всесильный министр знает, сколь стремительным бывает взлёт фаворитов. Ещё немного времени, и эти самоуверенные юноши станут мужчинами. Тогда их никто не остановит.

«Значит останавливать надо сейчас.» – Подумал Ни-цзы. – Не торопясь, и очень осторожно. Говорить что-либо самому сыну Неба – бессмысленно и небезопасно. Слишком уж он к ним привязан. А вот аккуратно создать ситуацию, в которой эти выскочки будут выглядеть неприглядно, вполне в моих силах».

Сосредоточившись, министр принялся вспоминать всё, что он знал о двух неразлучных друзьях. Ли целеустремлён, собран, любит проводить время с книгами, немногословен, регулярно общается с монахами. Фэй куда более раскован, в книжном усердии незамечен, любит друзей, общество, шастал уже, кажется, к певичкам. Оба ничего не боятся – ни богов, ни лис{24}, ни духов. С кем общаются?… Здесь знания Ни-цзы заканчивались и, недовольно поморщившись, он позвонил в колокольчик.

В проёме двери возникла тёмная фигура, склонившаяся в глубоком поклоне.

- Цуй! Мне надо знать всё о Главном Советнике, о его сыне и ближайшем друге его сына. Слышишь? Всё! Стань ласточкой на крыше беседки в его саду, ящерицей на её ступеньках, ручной обезьяной его отца – кем хочешь, но я должен знать всё! Можешь идти.

Тёмная фигура склонилась ещё ниже и, пятясь задом, исчезла.

Ни-цзы некоторое время смотрел ей вслед, затем вернулся к разложенным на циновке книгам.

На следующий день Ни-цзы возглавлял церемонию представления У-ди нового посла хунну - джуки-князя {25} Далу.

Появлению этого принца крови при дворе китайского Императора предшествовал целый ряд событий. У-ди, значительно усиливший свои позиции на севере, отправил к шаньюю{26} послов с предложениями, приняв которые последний становился фактическим вассалом китайского Императора. Оскорблённый шаньюй отказался даже обсуждать предложенные ему условия, выставил из юрты китайских послов, а распорядителю, допустившему их к нему, велел отрубить голову.

Одновременно с этими событиями он отправил в Китай данху-князя{27}. Старый джуки-князь умер от обжорства. Хунны, питавшиеся у себя на родине скучно и однообразно, буквально, сходили с ума от китайской кухни.