Вернувшись следующей ночью, он принес ценнейшие сведения, которые способствовали успеху прорыва глубоко эшелонированной обороны гитлеровцев.

22 июня 1944 года исполнилось три года с начала Великой Отечественной войны. Газеты опубликовали Обращение Центрального Комитета нашей партии и Государственного Комитета обороны к советскому народу и Вооруженным Силам, в котором подводились военные и политические итоги нашей героической борьбы с фашистской агрессией. Документ этот был зачитан и фронтовикам.

На следующее утро после мощной артиллерийской подготовки началось долгожданное наступление на Оршу.

Проводив наступающие подразделения до первой траншеи противника, сержант Лазьков с группой саперов-разведчиков вышел во фланг и затем был отправлен в тыл фашистам западнее Орши. Пока шли бои за город, нужно было разведать мост через реку Оршицу, и если он пригоден для переправы, захватить его и удерживать до подхода наших частей.

Нелегок путь по белорусским болотам, да еще в тылу озверелого врага. Проявив максимум осмотрительности, Николай Лазьков и его товарищи вовремя поспели к назначенному месту. Только осмотрели мост, как появились фашистские саперы. Надежно укрывшись в полуразрушенных окопах на берегу Оршицы, смельчаки подпустили гитлеровцев поближе и открыли меткий огонь. Немцы отступили, но через некоторое время атаковали наших разведчиков. И снова, встретив организованный отпор, были вынуждены отойти. Один лишь Николай Лазьков уничтожил в этом бою 39 гитлеровцев. Мост саперы-разведчики отстояли. Через несколько часов по нему переправился, преследуя отступающих фашистов, 71-й стрелковый корпус.

Родился в 1924 году в деревне Слобода Белевского района Тульской области. Учился в семилетней школе, работал в колхозе. В мае 1942 года призван в ряды Советской Армии. Сражался на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками. Был тяжело ранен. Звание Героя Советского Союза присвоено 15 января 1944 года. После войны окончил юридическую школу, юридический институт и аспирантуру Академии общественных наук при ЦК КПСС. Кандидат юридических наук. Живет и работает в Москве.

Комроты лежал в кустарнике на взлобке травянистого холма. Сзади связисты вполголоса спорили над аппаратом. Телефон молчал.

— Ну, что там? — крикнул комроты, не оборачиваясь.

Эта высотка со всползшими на нее домиками бесила его.

— Максимов пошел, товарищ командир, — ответил сержант.

— Чтоб связь была!

— Будет, товарищ командир.

Деревня в рассеянном свете заходящего солнца виднелась, как на ладони. В бинокль проглядывали даже пятна расползшейся штукатурки на приземистых, вросших в землю сводах сельской церкви.

— Ох ты, Рог, будь ты проклят! Что ж ты так бодаешься, — вздохнул командир.

Конечно, и к церкви, и к сбегающему с пригорка у деревни орешнику подходы пристреляны с немецкой аккуратностью. Никакого смысла брать в лоб, а обходить — уйдет черт знает сколько времени.

Комроты, не признаваясь себе, в душе был даже доволен обрывом связи. Комбат не будет слушать оправданий.

Он повел биноклем вправо. Слишком заметные в своих белесых гимнастерках, по сочной зелени болотистого луга ползли трое разведчиков. Он снова оглядывал открытое пространство перед деревней. Где немец расположил огневые точки? Успел замаскироваться, давно здесь сидит.

С правого фланга, прикрывая разведчиков, застрочил пулемет. Трое ползли.

Впереди них, метрах в тридцати, кудряво раскидав ветви, дрожал и серебрился мелкой листвой куст ольхи. «Только не к нему, ребята, только обойдите! — молил комроты, стискивая нагревшийся бинокль. — Это же ориентир!».

Разведчики вскочили и кинулись вперед. Резко и одновременно хлестнули очереди. Лейтенант побелел. В бинокль было видно, что двое уже лежат, уткнувшись почти в самый куст, а третий ползет, петляя, назад. Взлетела скошенная пулеметной очередью осока у самой его головы. Солдат дернулся и застыл.

Лейтенант отложил бинокль и долго хмуро щупал гимнастерку на спине. Ощущение пота и размазанной по шее и спине пыли становилось почти невыносимым. Рядом зашелестела трава. Почти буравя землю каской, подползал человек.

— Ты чего, Ларкин? — спросил комроты и потеребил цепочку молодых рыжеватых усов. — Видал, как режет…

— Товарищ лейтенант, — Ларкин, молодой круглолицый крепыш, сдвинул на затылок каску и вытер грязным рукавом обильный пот на лбу. — Я три ихних гнезда засек.

— Засек! — угрюмо пробурчал лейтенант. — Засек-то ты засек, да вот как их подсечешь. Артиллерия-то на марше.

— У меня, товарищ командир, думка есть, — сказал Ларкин, вглядываясь глубоко запрятанными глазами в сторону деревни. — Я, товарищ командир, выдвинусь аккурат к тому кусту.

— К кусту! — озлобляясь, закивал комроты. — Видал, как он у куста наших расположил? Там до миллиметра пристреляно. Даже вон впереди выкосили, чтоб сектор обстрела был больше.

Комроты прислушался.

Позади зуммерил телефон. Выругавшись, предчувствуя приближение накачки, лейтенант пополз к связистам. Рядом с ним полз Ларкин.

— Товарищ лейтенант, — комбат! — протянул трубку телефонист.

Мембрана захрипела тяжелым и знакомым басом комбата.

Ларкин увидел, как худое лицо комроты медленно и густо наливается кровью.

— Есть! — рявкнул наконец комроты и бешено швырнул лязгнувшую трубку.

Уже больше не скрываясь, он вскочил, отлично видный на холмике среди низкорослых кустов, и резко залился его свисток.

— Вперед! — и побежал, неловко придерживая автомат и бинокль, бьющие в грудь.

Четыре очереди рванули землю из-под ног набегавшей цепи. Несколько человек упали. Цепь залегла. Упрямый свисток снова поднял людей вперед. Но откуда-то с фланга, из орешника, жарко ударили фланкирующие пулеметы. Рота вжалась в землю. Нельзя было поднять головы. Пулеметы буквально мели перед самым фронтом роты.

Цепь лежала. Ларкин, достигший все-таки заветного куста, укрылся за телом разведчика, на лице которого уже явственно проступали землистые следы смерти.

Теперь Ларкин окончательно понял, в какую переделку втравил их немец. Два пулемета были расположены по фронту наступления, а еще по два — выдвинуты вперед, к нашим флангам.

Рота умирала в огневой ловушке…

Ларкин просунул винтовку сквозь ветки ольхи, повел дулом и дважды выстрелил по вспышкам. Один пулемет на левом фланге заткнулся. Иван услышал крик лейтенанта:

— Назад!

Мимо пробухали сапоги отступавших.

— Мажь, Ваня, пятки! — крикнул, пробегая, Николай из первого взвода.

— Давай-давай, — пробормотал Ларкин.

Теперь он бил по пулеметам левого фланга.

Остатки роты успели проскочить к своим позициям.

Огненные строчки скрестились около куста. Тогда Ларкин, уткнувшись каской в остывшее тело убитого разведчика, замолк.

Солнце перестало прижигать ему щеку. Осторожно повернув голову, он увидел длинную тень куста и красный шар солнца, уже почти загороженный старой изувеченной колокольней.

План теперь был ясен. Пулеметы на флангах наверняка не имели прикрытия. Около них было по двое-трое немцев, и хоть это были отборные солдаты, но обвести их можно. На зверя-то иногда и потруднее ходить.

На счету у Ларкина было триста убитых немцев. С детства привыкший в густых и древних белевских лесах к охоте на зверя, он и на фронте остался верен неторопливой сметке и расчету.

Пулеметы с обеих сторон мстительно скрещивали над лугом свои свинцовые струи. Стало совсем темно. Несколько листьев, сбитых пулями, упали на лоб убитого.

«Ладно, гады, за все ответите», — подумал Ларкин и еще раз представил, как все произойдет.

Взлетели первые осветительные ракеты» На миг все вокруг озарилось жестким и холодным светом. Ракеты погасли.