До сих пор Сципион ничего подозрительного в поведении нумидийцев не заметил и теперь посчитал момент подходящим, чтобы раскрыться.

Поразив всех, он сказал какой-то незамысловатый комплимент царскому угощению на варварском языке. При этом Газдрубал поморщился, еще не осознавая вполне, но, уже чувствуя, что и здесь в чем-то существенном римлянин обошел его. Сам он, много лет имея в подчинении нумидийцев, так и не научился их языку, потому как ему и в голову не пришло поставить перед собою такую задачу. А Сципион в эти мгновения пристально смотрел на Сифакса. Если тот что-либо злоумышлял против римлян, то сейчас он должен был содрогнуться, поняв, что, проговорившись, мог быть разоблачен.

Однако царь, став более простодушным от вина, как истинный варвар пришел в восторг от проявленного уважения к его языку, а следовательно, и к народу. Кроме тщеславия, его реакция ничего не выражала.

— Так ты, хитрец, знаешь наш язык! — воскликнул довольный Сифакс.

— В чем же моя хитрость? — снова по-латински невинно изумился Публий.

— В том, что таился…

— Было что таить — мое чудовищное произношение, — сказал Сципион и после взрыва хохота со стороны африканцев продолжил: — Вашим языком еще я не владею, и вижу в этом для себя упрек: следует уметь объясняться с друзьями на их языке. Так вот, говорить по-нумидийски пока я не могу, но слышу уже хорошо.

И после этих двусмысленных слов Сифакс не вздрогнул. Тогда Публий окончательно уверился, что все идет нормально, и, возвращаясь к беседе, сказал:

— Я вижу, царя не особенно порадовала картина безраздельного владычества Карфагена, нарисованная тобою, Газдрубал. Похоже, что для всех, кроме вас, такой мир не очень-то радостен. Я уж не говорю о смехотворности твоего тезиса, будто Испания и Сицилия, добавь еще — Африка, мешали вам овладеть Италией. Не забывай, что освобожденные от вашего ига народы не пожелают вернуться к вам под ярмо, и в затеянной на указанный тобою манер войне будут врагами карфагенян. При твоем способе действий вам предстоит бороться не порознь с Италией, Испанией, Африкой, — Сципион намеренно упоминал здесь Африку, дабы исподволь приучать Сифакса противопоставлять себя Карфагену, — вам придется выдерживать натиск всего света, разом поднявшегося в борьбе за свободу против вас. Но это слишком очевидно, чтобы задерживать тут наше внимание. Лучше позвольте мне в свою очередь изобразить тот облик, который примет ойкумена, как говорят греки, после нашей победы. Мир огромен и многолик. Его разнообразие, будучи великой ценностью, способностью к взаимообогащению народов за счет заимствования культур, в настоящее время, наоборот, приводит к столкновениям, которые влекут за собою гибель или подавление части государств, уничтожают богатства их своеобразия и тем обедняют человечество в целом. Тут терпят урон и победители. Однажды наш сенатор Менений Агриппа сравнил государство с человеческим организмом, в каковом различные органы, выполняя каждый свою функцию, слагают согласованное целое — человека. Могу сказать, что этот пример можно привести и для интерпретации других явлений подлунного мира. Боги избрали подобное единство целого и частей как универсальный принцип и заложили его в основу построения вселенной. Обществу следует внимать природе, учась у нее мудрости богов. Все народы в итоге прогресса должны составить единый организм. А для этого кто-то обязан взять на себя труд объединения. В целостном мире каждый народ должен делать то, что он умеет лучше других. Ведь не стоит заставлять печень дышать, а желудок — выделять желчь или мыслить. Кочевникам надлежит растить скот, а сицилийцам — пшеницу. Эллины должны заниматься искусствами, сочинять стихи, элегии и трагедии, создавать скульптурные обличия богов и возводить дворцы. Бесполезными науками и философией пусть тешат ум тоже греки, заодно развлекая ими и всех остальных, карфагеняне пусть будут мореходами и заведуют торговлей, распростирая ее за Геркулесовы столбы, сирийцы пускай радуют женщин драгоценными украшениями, а тирийцы — прозрачной тканью и пурпуром, Ливия пусть поставляет диких зверей для цирков и удивительные плоды — для пиршеств.

— Ну а что же будет делать Рим? — перебил Газдрубал.

— Рим будет судьею.

— Как, вы присваиваете себе целиком монополию на справедливость, полностью отказывая в ней другим?

— В любом государстве выбирают конкретных арбитров, которые одни и вправе вершить суд, при этом не лишая чувства справедливости остальных людей. Рим должен связать воедино все общество нитями праведных договоров и законов и блюсти их выполнение, в случае любых нарушений умея защитить законность. Вот к чему мы стремимся, вот ради чего мы проливаем кровь своих лучших граждан, ведь, как я уже сказал, кто-то обязан приложить усилия к тому, чтобы вырвать человечество из хаоса взаимоистребления и объединить его в гармоничное целое. Так же, как греки считают себя непревзойденными в искусствах и науках, так и мы, римляне, чувствуем свое призвание к политическому воздействию на мир, внесению в него организующих начал и законности. Ибо никто не сможет оспорить тот тезис, что наше государственное устройство — самое сбалансированное и разумное из всех имеющихся.

— Это твое положение не столь очевидно, — сказал, поведя головой, Газдрубал, — оно требует, чтобы ты, Сципион, и его слегка тронул своим красноречием.

— Не буду утомлять вас, друзья, дабы повторно не получить насмешку по поводу моего «красноречия»… — начал изящно лавировать Публий, но опьяневший Газдрубал снова прервал его.

— Ну что ты, я вполне искренне…

Язык карфагенянина заплетался. Он, видимо, смирился с поражением, успокоился, обмяк и, сдавшись сопернику, заодно отдался и хмелю.

— Так вот, скажу кратко, — не смущаясь остановкой, продолжал Сципион, — во многих государствах существует царская власть, — услышав это, Сифакс насторожился, — она хороша, когда царь умен и склонен к добру, — Публий выразительно посмотрел на Сифакса, и тот, выдохнув, распрямился, — однако, если у власти человек мелочный и злобный, не счесть несчастий для людей. Рискованно вверять судьбу всего народа одному человеку. Но даже будь хорош правитель, он невольно закрывает доступ к управленью остальным людям; они уж словно и не граждане в своем Отечестве, в результате их способности, таланты пропадают даром. А это непозволительное расточительство. Кроме того, царская власть вызывает зависть, порождает в людях склонность к переворотам, поскольку представляется не слишком сложным делом свергнуть одного человека. Подобные настроения придворных вынуждают и доброго властителя порою проявлять жестокость.

— А вот в Афинах, наоборот, власть некогда целиком принадлежала народу, — говорил Сципион, словно выступая с пространной речью на форуме, — и это сгубило афинян в конце концов. Человеческая масса, когда в ней нет руководящего звена, подобна водной глади, послушной всем ветрам. Например, в больших скоплениях людей случается явление стихийного распространенья мнений, нечто вроде духовных эпидемий. Так овцы сбиваются в кучи при виде волков, ибо оставшихся в одиночестве неизбежно задерут. Но в человеческом обществе такое «заражение», когда какая-то идея торжествует, утверждаясь не умом, а стадным чувством, опасно при решении государственных задач. И, как я уже говорил, этими особенностями народного собрания злоупотребляют люди эгоистичные, которые по странной иронии природы всегда особенно активны, наверное, чтобы поддерживать бдительность народа. Вот и получается, что власть у всех, а правят худшие.

— В Карфагене, как я знаю, а я изучал пунийскую политическую систему на досуге еще в Италии, властью полностью располагает сенат, — пошел он на новый виток своеобразной лекции. — Народное собрание сохранилось лишь как напоминание о прошлом и подобно дырявому плащу, который уже не защищает от непогоды, прикрывает видимостью республиканского правления аристократическое государство. Даже суффеты, утверждаемые народом, практически не имеют силы, они — всего только судьи частных дел. Результатом отсутствия отчета перед гражданами является самоуправство знати, государство ею поставлено на службу своим корыстным интересам. Партия богачей-торговцев делит общественное достояние с группировкой крупных землевладельцев. Вследствие их соперничества народ слепо идет на войну убивать неповинных пред ним людей. Поскольку я говорю о Карфагене, то должен уточнить, что в этом Городе истинная родовая знать все более вытесняется богачами. Богатство же безлико, оно может быть присвоено и негодяем, придав при этом ему силу, что решающим образом отличает его от потомственного аристократа, который вместе с рожденьем принимает на себя почет и тяжесть славы предков и во имя длинной цепи поколений обязан не уронить ее. Так что в Карфагене господство, по сути, принадлежит не самым знатным, а самым богатым. Там же, где у власти богачи, истинный правитель — деньги. Потому-то у пунийцев коррупция достигла такого размаха, что там уже открыто продают магистратуры, а это равносильно торговле государством.