После этого начался несколько необычный свадебный ритуал. Его своеобразие состояло в причудливом смешении иберийских, галльских и италийских обрядов. Вначале торжественная процессия родственников жениха и наиболее знатных гостей прибыла в дом, отведенный на эти дни невесте. После соблюдения множества положенных условностей, героиня дня сменила девичью тунику на женскую с пышным поясом и вышла к гостям. Далее увеличившийся за счет родных невесты караван отправился к жилищу жениха. Там Виола была вручена Аллуцию, и к их ногам возложили подарки. Когда подношения закончились, вперед выступили два ликтора проконсула и поставили рядом с ворохом безделушек и тканей сундук с золотом и серебром, которые незадолго перед тем в знак благодарности преподнесли Сципиону родственники Виолы. Публий объявил, что это его вклад в приданое для невесты. Тут он поймал восхитительно кокетливую улыбку Виолы, от которой не только тронулись губы, но в миг озарилось опьяняющим сияньем все ее лицо. С него фонтаном брызнули флюиды соблазна, и несчастный Публий почувствовал себя так, будто вкусил колдовского зелья. Он ощутил боль в груди, туман в голове и слабость во всем теле.
Из последних сил Сципион поздравил молодых и, сославшись на неотложные дела, позорно бежал с поля веселья и любви. Его функции распорядителя мужественно взял на себя Гай Лелий. У Публия ноги сделались ватными, и он никак не мог взобраться на коня. Ликторам пришлось подсадить его, как старика. Конь почувствовал желание хозяина и, рванувшись с места, во весь опор понес его в даль. Публий прискакал в лагерь, закрылся в своей палатке, велел никого к себе не пускать и упал ничком на ложе. Так, то, валяясь неподвижно, точно мертвый, то, корчась в мучительных судорогах и кусая подушку, словно раненый, он провел остаток дня и всю ночь.
Первый день свадьбы целиком был посвящен всевозможным обрядам. Вечером к праздничному шествию присоединилась огромная толпа простого народа. В таком сопровождении при свете тысячи факелов счастливая пара проследовала в самый богатый из частных домов города, принадлежавший ранее пунийскому наместнику. Во дворец проникли ближайшие родственники новобрачных, среди которых сумел затесаться только один римлянин — Гай Фламиний, снова воспылавший страстью к Виоле и потому не знающий преград. В сто первый раз пожелав молодым любви и счастья, гости отвели их в шикарную спальню и там, наконец, оставили одних.
Утром начался праздник для всего народа. Лелий организовал массовую лотерею, и плебс весело разыгрывал различные сувениры и угощенья. Позднее, когда перед толпою предстали воспрявшие от брачной ночи влюбленные, Фламиний пригласил всех в наскоро воздвигнутый амфитеатр, для которого использовали крутой склон у крепости, где установили деревянные скамьи. В этом наполовину природном сооружении вместилось почти все население города. Несколько часов на овальной арене, посыпанной песком, шли состязания колесниц, скачки всадников, а в завершение было разыграно сражение, представлявшее штурм Нового Карфагена. В нем участвовали три тысячи легионеров. Они были вооружены учебными мечами и копьями, и жертв, естественно, не было. Подобные мероприятия, только без пышности и театральности, Сципион часто проводил в ходе учений в зимнем лагере под Тарраконом. С добавлением к обычным тренировочным боям некоторых зрелищных эффектов представление получилось очень красочным и захватывающим, особенно для испанцев, которым подобные развлечения были непривычны. Сципиона на арене играл Луций Марций, а сам Публий, бледный и подавленный, неподвижно сидел в первом ряду амфитеатра. Однако, когда грандиозный спектакль завершился, толпа, половину которой составляли римские солдаты, стоя, шумно аплодировала и восхваляла полководца сразу и за недавнюю победу, и за зрелище. Публий вынужден был встать и, подняв руки, приветствовать долго не смолкающий народ. Всеобщий восторг в некоторой степени передался и Сципиону, он несколько повеселел.
Толпа все никак не унималась. Тогда Публий, посчитав, что он уже принял достаточную долю славы, решил поделиться ею с другими. Он вышел на арену и стал в круг легионеров, участвовавших в театральной битве, тем самым показывая, что своим успехом он обязан солдатам. Этот поступок вызвал новую волну восхищения на склонах амфитеатра.
Всеобщее воодушевление уравняло и римлян, и испанцев. Перед Сципионом предстал как бы единый народ, и Публий сказал себе, что достижение этого единства важнее всяких виол и аллуциев, слава выше любви. Однако такого мнения ему удалось держаться только до очередного взгляда на Нее. Стоило глазам снова обжечься о лик этой красоты, и слава меркла, разум терял опору в солнечной вышине и падал во мрак чувств.
По завершении зрелищ толпа покинула амфитеатр и обнаружила, что все площади города заставлены столами, украшенными многочисленными яствами. Пошел всенародный пир. Идея такого угощения принадлежала Лелию.
Хотя уже был апрель, римляне решили справить праздник Либералий, жениха и невесту обрядили Либером и Либерой, на головы им возложили венки из плюща, посадили их в нарядную колесницу и пустили по городу. «Богов плодородия» сопровождал длинный шлейф музыкантов и ряженых. Процессию завершал обоз с угощениями. Рядом с колесницей верхом на белых конях ехали Сципион и Фламиний, поодаль следовали два ликтора и три десятка всадников на случай возникновения беспорядков.
Разукрашенная колонна двигалась между рядами пирующих, народ, оборачиваясь к колеснице, возносил мольбы к «богам», а «Либер и Либера» тут же отвечали подношениями, направо и налево возливая вино и мед и раздаривая снедь из своего обоза.
Фламиний, завистливо глядя на прекрасную пару, с иронией, остававшейся последним утешением в его положении, сказал Публию:
— С Либером мы не ошиблись, особенно в том смысле, что возник он не без помощи Юпитера, — тут Фламиний многозначительно посмотрел на Сципиона, — но вот под маской Либеры, клянусь Геркулесом, скрывается сама Венера, и негоже ей в присутствии Марса заводить шашни с пьяницей и сладкоежкой Бахусом.
— Ты болен недугом весны, — нехотя произнес в ответ Публий, — теперь месяц Венеры и потому ее коварный лик мерещится тебе повсюду. Настанет май, мы все это забудем и займемся более достойными делами.
— А все же не одного меня терзает лукавая Венера, неспроста ты, обмолвившись, сказал «мы».
Сципион промолчал.
Пиршество по всему городу продолжалось и ночью при свете факелов. А знатные гости разбились на две группы. Одну из них составили преимущественно родственники и друзья молодоженов, здесь должен был руководить застольем Гай Лелий, во вторую вошли испанские князья других племен. Римляне присутствовали в обеих партиях. Сципион первоначально выбрал вторую группу, но в последний момент неожиданно для себя стал рядом с Виолой. Лелий мгновенно все понял и повел князей в дальний, голубой зал.
Сципион пригласил свою компанию в пурпурный зал, служивший прежде основным местом развлечений здешней карфагенской знати. Это было четырехугольное помещение с мозаичным полом и потолком, гладкими стенами, безвкусно разрисованными фресками с изображением застольных и любовных сцен, а также — к удивлению римлян — импровизаций на темы греческих мифов. Роль дальней от входа торцевой стены выполняла разукрашенная позолотой пурпурная портьера, перед нею пол был приподнят примерно на локоть, образуя своего рода сцену. Во всем убранстве преобладали красный и пурпурный цвета, оттеняемые золотой отделкой. Вдоль зала в два ряда стояли шесть небольших круглых столов, каждый из которых с трех сторон окружали ложа. Эти группы из трех лож вокруг стола, скомпонованные как в обычном римском триклинии, открытой стороной были обращены к центральному проходу, откуда к ним предоставлялся доступ прислуге. Всю эту незатейливой работы деревянную со скромными медными украшениями мебель наскоро изготовили римляне специально для нынешнего дня. Огромный длинный стол, богато отделанный порфировыми плитками и накладными узорами из слоновой кости, служивший для пиршеств пунийцам, был отодвинут к стене и в дальнейшем его использовали как промежуточное звено при раздаче блюд.
