Володи показалось, что пол ушел у него из-под ног. Этого не может быть.

— Она не отвела меня в храм, — упорствовал он. — Она даже предупредила меня, когда священнослужитель пришел за мной.

— А ты уверен, что это не было частью их плана? Разве ты не пошел бы за ними, если бы думал, что они украли твою девушку? Разве ты даже сейчас не думаешь о том, что бы сделать, чтобы увидеть ее? Разве не замечаешь, что на тебя продолжает действовать яд, который она капля за каплей вливала в твои уши?

— Все не так, как ты говоришь…

— Тогда объясни мне, Володи.

— Любовь нельзя объяснить! Что ты можешь об этом знать!

— У меня есть дочь, которую я не из земли выкопал. Поверь, мне ведома любовь и горечь утраты. Впрочем, вынужден признать, что я не знаю, каково это: влюбиться в убивающую людей священнослужительницу змеи, — старик снова попытался подняться. На этот раз Володи помог ему. Митя сделал несколько тяжеловесных шагов, затем оперся на подоконник и поглядел через дорогу на переулок, где ждал Коля со своими людьми. Володи видел, что старик размышляет. Митя был взволнован до глубины души.

— Они вернутся, — произнес переводчик. — Священнослужитель обещал мне. Они будут наблюдать за нами и заберут кинжал. Может быть, они уже знают, что у меня есть дочь, — он вздохнул. — Я не хочу твои железные мечи, как говорил вчера ночью. Я хочу, чтобы ты привел мою дочь в безопасное место. И чтобы ты послал за ней не того парня, который стоит внизу. Священнослужитель рассказывал мне, что иногда они приносят в жертву богам и пленников. Плохая жертва все же лучше, чем никакой. Он точно описал мне, что они делают с ними. Как раскрывают грудную клетку, после того как дают им одурманивающее зелье, притупляющее боль, чтобы жертвы могли видеть, как у них живьем вырывают сердце из груди. Затем они вкладывают его в руку умирающим, чтобы они сами предложили его в подарок Пернатой змее. Их кровь собирают в золотые чаши, чтобы омолодить тело змеи. А еще им обривают головы, чтобы позже рассыпать золотые волосы на жар их сожженных костей, посылая дым богам, которые не дают померкнуть свету солнца. А череп кладут на полку и запирают в нем души жертв, ибо их вечный страх — услада для их пернатой повелительницы.

Володи с отвращением засопел.

— Это ведь просто сказки.

— Что бы из этого ни было правдой, Володи, у вас с этим священнослужителем война, — Митя с сомнением поглядел на него. — Ты похож на героя из наших сказок. Человек, о котором еще столетия будут шептать деревья в рощах духов, — он кивнул, указывая вниз, на двор. — И в то же время ты — командир вон тех, что внизу. Я уже слыхал о Коле. Он очень быстро снискал себе славу в этом городе. Поклянись, что ни моя дочь, ни жертвенный нож не окажутся в одном из домов Коли. Слышишь, ты должен пообещать мне это! — Дыхание Мити стало тяжелее, он слегка покачивался.

— И ты поверишь слову командира бывших разбойников?

Митя вздохнул.

— Разве у меня есть выбор? Поклянись мне, что будешь героем! Духами своих предков!

— В глазах цапотцев священнослужитель и Кветцалли — герои, потому что они хорошо и с беззаветной преданностью служат богам. А мы для них — бандиты. Герои — это всегда те, кто выживает к концу сказки, Митя. И они решают, что будут рассказывать, а о чем лучше умолчать.

— Меня интересует лишь то, станешь ли ты героем для моей дочери. Спаси ее и меня, старого, с трудом передвигающегося переводчика. Позаботься о том, чтобы к концу сказки остались мы.

— Да, — торжественно произнес друсниец. — Я буду защищать тебя. И клянусь богами, я стану этим чертовым героем.

Наместник поглядел на роскошного белого жеребца, который стоял привязанный неподалеку от шатра. Было совершенно очевидно, что ему очень сильно хочется иметь этого коня. Как раз на это Артакс и надеялся.

— Возможно, второго такого жеребца нет во всем Нангоге, — почтительно произнес Канита.

— И нет второго такого человека в Нангоге, который по достоинству оценил бы красоту коня, кроме тебя, почтенный Канита. Я был бы очень рад, если бы ты принял жеребца в подарок.

— Поистине — дар бессмертного! — Наместник задумчиво поглаживал реденькую седую бородку. Одна-единственная прядь волос, тонкая, словно шелковая нить, достающая ему до самой груди. — И вы желаете, значит, выступить против мародеров мятежника Таркона Железноязыкого. До сих пор они не напали ни на один из облачных кораблей моего народа. Мы почти не торгуем на севере.

— Разумно ли дожидаться, пока вор придет в ваш двор, почтенный Канита?

Вместо ответа наместник снова поглядел на жеребца.

— Я велю оснастить два маленьких грузовых судна. Торговых. Они должны выглядеть безобидно, — Артакс попытался выдавить из себя заговорщицкую улыбку. — Но если пираты нападут на нас, то больше уже никому не причинят зла.

— Я по-прежнему не совсем понимаю, почему вы сами хотите заняться этим делом, бессмертный Аарон.

— Даже дикари лучше понимают обязанности бессмертного, чем ты. Но ты продолжай, продолжай. Мы поддерживаем твои планы. Такого развлечения, которое принесет твоя затея, у нас давненько не было.

Артакс осознал, что неподобающим образом таращится на наместника — настолько усиленно он пытался остановить болтовню в своей голове. Артакс откашлялся и в свою очередь поглядел на роскошного жеребца.

— У нас, в Араме, есть поговорка: если хочешь сделать что-то хорошо, сделай это сам.

Канита улыбнулся.

— Вы намекаете на то, что на севере находится большая часть земли, отведенная королевству Лувии. Может быть, вы сами хотите посмотреть, где находятся их железные копи?

— Ты знаешь, что все семеро бессмертных много лет назад заключили соглашение, в котором записано, что небо свободно. Значит, над чьей землей мы полетим, совершенно неважно. Но если мы победим небесных пиратов, то совершим благородный поступок, который принесет нам уважение всех семи империй.

— Не уважение, а недовольство принесет он тебе. Ни один бессмертный не верит в благородные поступки. Несущий в себе знания многих жизней редко поддается иллюзиям.

Наместник поднял одну бровь и одарил его скептичной улыбкой.

— Я бы сказал, это принесет вам уважение торговых домов Нангога. Я здесь уже слишком долго, чтобы поддаваться иллюзиям относительно того, что бессмертных интересует что-либо, кроме сокровищ этого мира.

Аарон ликовал.

— А я что говорил?

— Значит, вам все-таки важно, чтобы головы тех, кто ворует эти сокровища, были насажены на копья, не так ли? И разве подобный поступок не стал бы важным поводом съездить к Кочующему двору, чтобы лично доложить о происходящем бессмертному Мадьясу? — В глазах наместника Артакс увидел тоску. Он знал, как сильно князь желает снова увидеть просторные степи Ишкуцы.

— Есть и еще кое-что, о чем стоит подумать, — продолжал бессмертный. — У небесных пиратов где-то есть их бандитская гавань. Место, которое все больше и больше обрастает легендами. Ты знаешь, сколько мужчин необходимо, чтобы управлять облачным кораблем. Судя по всему, у них уже сейчас есть три небесных корабля. И в такой бухте скоро вырастет целый город. Вольный город, не принадлежащий ни одному из семи королевств. Он станет мечтой всех недовольных. И, как это бывает со всеми фантастическими идеями, весть об этом городе распространится быстрее степного пожара. Нангог слишком велик. Слишком мало людей живут здесь, и этот мир изменяет их. Если здесь распространится дух мятежа, нам станет трудно вырвать его с корнем.

— Это могли бы быть наши слова. Ты удивляешь нас, варвар. Если бы нам были неведомы твои истинные намерения, мы были бы в восторге!

Канита сохранял спокойствие. Он снова поглядел на белого жеребца. Раньше о наместнике ходила слава страшного живодера. Человека, рубившего слугам головы только за то, что они ставили чаши для вина не точно в центр стола. Похоже, от того тирана осталось немного. Он слишком долго пробыл в Нангоге.