Может быть, пойти ему немного навстречу? Или он любит завоевывать? Или оставить все на уровне слов? Она не знала, в какую сторону двигаться. Девушка в смущении снова отпила из кубка.

— Какое чувство правит бал в гареме? Меланхолия? Одиночество? Ревность?

— Я бы сказала, все зависит от каждой конкретной женщины, — удивленно ответила она.

— В данный момент меня интересует только одна женщина.

Она решила быть откровенной. Он расспрашивал так настойчиво, что еще один уклончивый ответ может рассердить его.

— В моем случае это тоска по настоящей любви, — его улыбка исчезла. Но в глазах светилось глубокое понимание.

— И эта тоска дала тебе крылья?

— Нет, она наполнила меня отчаянным презрением к смерти. Я знаю, что ожидает меня, если меня обнаружат за пределами стен гарема, — она потупила взгляд. — А еще то, к чему стоит быть готовым мужчине, который не выдал меня сразу, — негромко добавила она.

— А почему твой выбор пал на меня? Потому что я не ношу бороду?

— Потому что я предполагаю, что ты можешь, когда хочешь, незамеченным покидать дворец.

Его взгляд стал жестче.

— Зачем мне это делать? Я гофмейстер. Я могу ходить, куда хочу.

Она выдержала его взгляд.

— Значит, с моей стороны было слишком романтично надеяться на то, что под магическим светом луны ты можешь быть другим. Одним из тех, кто ходит по зачарованным тропам и осмеливается на то, на что не осмеливаются другие.

Улыбка вернулась на его лицо.

— Похоже, ты знаешь меня лучше, чем остальные во дворце, — он наклонился вперед, чтобы подлить немного вина, и приблизился к ней при этом настолько, что она почувствовала на лице его теплое дыхание. От него приятно пахло! Чистотой… Было и еще кое-что. Аромат, который она не могла назвать. Пробуждавший в ней глубокое, теплое чувство.

— Бродить по зачарованным тропам под лунным светом… До сих пор никто не предполагал у меня наличие такой романтичности.

Она подняла голову. Их губы отделяли всего несколько дюймов. Она хотела этого странного безбородого мужчину. Она не будет давить на него! Она хотела его любви. Она и так уже сказала слишком много.

— Разве приключения — не соль нашей жизни?

— Нет, они наша погибель, — и с этими словами он поцеловал ее так страстно, что ее охватила глубокая боль, рождавшая желание наверстать за одну ночь все то, в чем до сих пор отказывала ей жизнь.

Датамес был нежным, но решительным, он поднял ее и отнес на свое ложе. Его длинные тонкие руки освободили ее от одежды. И вместе с вышитыми жемчугом шелками с нее спали все воспоминания и ограничения гарема. Его губы, не останавливаясь, ласкали ее, исследуя каждый дюйм ее тела. Его язык был несколько шершавым, похожим на кошачий. В первый миг она вздрогнула под его прикосновением, но потом страсть прорвалась наружу короткими гортанными вскриками. Ей было немного неловко. Она никогда не бывала настолько несдержанной, никогда не давала себе воли. До сих пор ее задачей было дарить наслаждение. Получать его было для нее внове.

Она закрыла глаза, чтобы не видеть непривычно бледной кожи гофмейстера. Но касаться этой кожи… Ее руки стали спускаться от плеч к бокам. Она сняла его верхнюю накидку, вышивка на которой царапала ей грудь и живот. Она никогда не касалась такой кожи. Она была гладкой, как покрытая глазурью поверхность красивых амфор из далеких прибрежных городов Арама. И в то же время нежной, как лепесток цветка вишни. Ни одна из обитательниц гарема не могла бы сравниться с ним. Они ревниво оберегали тайны гладкой юной кожи. Будь то просто ванны с медом и молоком или уход с помощью дорогих цветочных масел. А потом она встречает этого осмеянного всеми придворного сановника, а у него — ключ к совершенству.

Ее пальцы нащупали шнурок, поддерживавший его бесшовную юбку. Она развязала узел. Он перекатился на бок и положил ее сверху. Его тонкие руки коснулись ее груди. Она заморгала. Его кожа была такой светлой и безупречной. Даже страшно. И на нем все еще была его высокая шапка с вышитыми бычьими рогами, что выглядело немного по-дурацки.

Он притянул ее к себе. Их губы нашли друг друга. От него так приятно пахнет!

Айя стянула шапку с его головы. Длинные, слегка волнистые волосы заструились по вышитой шелком подушке. Под шапкой крылась широкая красная лента, которая, наверное, должна была не давать волосам спадать ему на лоб. Она потянулась к ней… Датамес перехватил ее руки.

— Не сейчас, любимая моя. Волосы закроют мне лицо, а я хочу видеть тебя, — с этими словами он перевернул ее и вдавил в подушку.

Она снова закрыла глаза. Сейчас романтическая часть закончится и будет так же, как было с бессмертным. Она знала только одного этого любовника… Нет, завоевателя, вот подходящее слово. Во время их первых любовных ночей не было ничего романтичного. Ей нужно было просто сохранять грань между сопротивлением и отдачей. Только во время путешествия на летающем дворце он стал другим. Более нежным, но и более неловким. Особенно в ту ночь, когда она делила Аарона с Шапту и Марой.

Но Датамес был другим. Казалось, он думал только о ее наслаждении. Он то становился мягким, то обрушивался на нее, шепча незнакомые, но нежные слова. Она чувствовала себя все более и более слабой. От его поцелуев кружилась голова. С ним было так хорошо, так потрясающе, так не похоже ни на что. А потом, когда она думала уже, что ни одна волна страсти не сможет вознести ее еще выше, его облик расплылся перед глазами и она потеряла сознание.

Талавайн поглядел на обитательницу гарема. Ее волосы поседели на висках, в уголках глаз и в темных кругах, которые она нарисовала под глазами, появились гусиные лапки. Он улыбнулся. Эта жуткая мода пришла в гарем после последнего путешествия Аарона в Новый мир. Похоже, на нее повлияло то, как красятся женщины ишкуцайя.

Красота Айи не совсем улетучилась, подумал он, но в эту ночь она сделала большой шаг на том пути, который ведет людей от рождения к могиле. Они не научились достойно стареть. В отличие от эльфов. Старея, дети человеческие разрушались. Приближаясь к тому, что произойдет с ними в могиле. Поначалу это было очень непривычно ему, но за годы Талавайн привык к тому, что тленное дыхание смерти жило в еще живых.

Айя спала. Она была такой невинной, такой исполненной страсти. И послушной. Она едва не коснулась его ушей, которые были надежно скрыты под повязкой. Люди называли их ушами демонов. Талавайн знал, что его ожидает жестокая смерть, если они обнаружат, кто он на самом деле. Если эльфу повезет, его просто забьют до смерти, но если подумают, то отдадут его одному из девантаров. Малышка подобралась к его тайне ближе, чем следовало. Ее намек на магический свет луны он понял очень хорошо. Должно быть, она видела его, когда его позвали на экзамен той юной эльфийки из Белого чертога. Впредь нужно быть осторожнее.

Эльф негромко вздохнул. Здесь оставлять Айю нельзя. Что он скажет девушке, когда та увидит себя в маленьком бронзовом зеркальце? Никто не должен видеть ее здесь. Если в его покоях найдут сбежавшую из гарема женщину, его жизнь будет кончена. Конечно, некоторое время он сможет продержаться. Несмотря на то что он был всего лишь эльфом Лазурного чертога, а не из тех смертоносных, которых воспитывают в Белом чертоге, все равно он превосходит людей. Но как далеко он сможет уйти? Предоставленный самому себе во дворце, где всегда дежурят сотни стражей? И какой вред будет нанесен их делу, если ему придется оставить должность гофмейстера? Он потратил столько лет на то, чтобы попасть во дворец. Наверняка он сможет остаться здесь еще десятилетие, пока не станет заметно, что он не стареет. Если изловчиться и усовершенствовать свой маскарад, то, возможно, он продержится даже два десятилетия.

Строго говоря, никакой пользы от Айи ему больше нет. Она как прочитанная книга. Айя даже не заметила, как во время любовной игры он сплел заклинание, чтобы выпить все ее знание. Все мелочные интриги, плетущиеся в гареме, теперь были ему хорошо известны. И то подозрение, которое было у Айи относительно бессмертного. Теперь Талавайн знал то, что могли выяснить только любовницы бессмертного. Он давно предполагал, что девантары при необходимости меняют всемогущих правителей Семи империй. Теперь он был уверен в этом.