Он еще чувствовал ее вкус на своих губах. Соленый, с налетом цветочных масел. Нет, подумал он, нельзя становиться сентиментальным. Она подобралась к нему. Не оставила ему выбора. И, тем не менее — девушка пришла к нему, словно маленькая, выпавшая из гнезда птичка. Он поднял ее — а теперь она не сможет вернуться в свое гнездо. Теперь у нее не тот запах. Ее родители выбросят ее из гнезда. Или ее сестры по гнезду. Айя уже не могла вернуться в гарем. Изменения были слишком очевидны. Она расскажет о том, что с ней случилось. У нее ведь не будет выбора. А здесь оставаться она тоже не может.

Талавайн вздохнул. Ему понравилась любовная игра с ней. Больше, чем ожидалось. Как давно он не ложился в постель с человеческой женщиной. Люди и эльфы слишком различны и не должны быть вместе. Но, может быть, он уже слишком давно здесь, раз проснулся после ночи любви с чувством тоски и сострадания.

Он негромко пробормотал слово силы, провел рукой по волосам Айи. Теперь они были на ощупь сухими и хрупкими. Он не мог вернуть ей то, что отнял у нее. Он был осторожен. И, несмотря на это, она потеряла много лет… Слишком много. Он печально провел рукой по ее впавшим щекам, тонким, трепещущим векам. Когда-то он научился этому заклинанию у Ливианны, давным-давно, когда она выбрала его своим возлюбленным. Она не захотела говорить ему, кто научил ее. Наверное, один из небесных змеев. Они любили своих драконников и одаривали их тайным знанием. Он никогда не мог понять, почему Ливианна тогда оставила его. Так внезапно. Без ссоры. Без причины. На два года словно сквозь землю провалилась. Когда она снова вернулась в Белый чертог, то вела себя отстранение. Так, как будто их любовных ночей никогда не было. Она дала ему понять, что он — всего лишь наставник Лазурного чертога, а не драконник.

Талавайн меланхолично улыбнулся. Ему остались только чары. Чары мнимой любви, сладкие и смертоносные, когда их накладывали на детей человеческих. Он пользовался ими очень редко. Они были слишком безжалостными, несмотря на то что за одну ночь давали больше знаний, чем можно было получить за много лет. Он вздохнул и поглядел на Айю. Она наверняка осталась бы ему верна. Но их любовь не выстояла бы. Никогда.

Он снова провел рукой по ее волосам, нежно лаская их, пока она не проснулась.

— Идем, любовь моя.

Она послушно поднялась. Ее взгляд еще был затуманен, она еще находилась по ту сторону сна и не проснулась до конца.

— Идем, — решительно произнес он. — Идем со мной.

Талавайн потянулся к ее одежде. Сам он уже давно был одет.

Она повиновалась, не произнося ни слова. Они молча вышли в сад. За пышными кустами лежала припрятанная лестница. Он поднял ее.

Свет звезд не мог рассеять темноту во дворе. Талавайн открыл свое Незримое око. Увидел силовые линии, чудесную сеть магии, соединявшую все друг с другом. Он сосредоточился, подыскивая слова сокрытия и темноты. Изменил магическую матрицу. Сделал так, чтобы свет звезд не касался их обоих, и сплел плащ текучей тени, окруживший их.

— Поднимайся по лестнице, красавица моя, покажи мне, каким путем ты пришла сюда.

Заклинание окружило ее, словно тонкая газовая вуаль. Размыло ее фигуру, не превращая ее при этом в бесформенный темный комок, который совершенно точно привлек бы внимание стражей, как и обнаженная, держащаяся неестественно прямо женщина.

Наложил заклинание Талавайн и на себя. Он последовал за Айей на крышу. Она поднялась на одну из стен с уверенностью сомнамбулы. Нужно будет укрепить эти стены глиняными осколками!

Она повела его по одной из плоских дворцовых крыш. Талавайн поглядел на стражей на стенах и негромко выругался. Они наблюдали за происходящим вне дворцовых стен! К угрозе изнутри они не были готовы. Несмотря на то что он сам был разведчиком, к своим обязанностям гофмейстера он относился очень серьезно. Он знал об известии, полученном Аароном в этой жуткой долине. О том, что война с Лувией уже идет полным ходом, несмотря на то что до того момента, когда армии должны были сойтись на равнине Куш, оставалось еще более двух лет. На них напали в таком месте, где не предполагал даже он.

Талавайн последовал за Айей через еще одну стену, выбрался на вторую крышу и позволил ей пройти примерно до половины.

— Остановись!

Быстрым шагом он нагнал ее. Он мог видеть сквозь вуаль темноты. Поскольку именно он сплел это отводящее глаза заклинание, сам он был от него защищен. Она заморгала, глядя в его сторону.

— Это ты, любимый? Я тебя почти не вижу, — она махнула рукой, словно собираясь сдернуть вуаль. — Где мы?

Он обнял ее и крепко прижал к себе.

— Ты хотела бежать из гарема, любимая? Я помогу тебе уйти из него навсегда. Никогда больше страх перед интригами других конкубин не лишит тебя сна. Ты никогда больше не будешь одна.

Она негромко всхлипнула.

— Спасибо, — прошептала она в его распущенные волосы. — Спасибо!

Он поцеловал ее. Соленые слезы девушки окропили его губы. Талавайн тяжело вздохнул. Нужно выиграть войну, напомнил он себе. Он здесь только ради этого. Войну страшнее всех, которые могут ожидать Арам или Лувию. Он отступил на шаг. Как же глупы его чувства. Неужели он забыл все, чему научился в Лазурном чертоге? Когда клялся в верности?

— Иди туда, любимая моя, — твердым голосом произнес он.

Айя улыбнулась ему. Затем повернулась. Она пошла, не колеблясь, до низкого парапета, обрамлявшего крышу.

— Еще один шаг, красавица моя. Еще один шаг, — он шел за ней, и она испуганно оглянулась на него. Она сейчас проснется. Действие чар почти закончилось.

— Еще один шаг! — приказал он.

Она поставила ногу на парапет. Затем вторую. Задрожала и замерла. Снова обернулась. Мелкий угольный порошок, которым она обвела глаза, оставлял на щеках черные потеки.

— Пожалуйста…

Он столкнул ее. Внизу в загоне заревели львы.

Талавайн услышал, как тело Айи ударилось о землю. Она не закричала. Она не стала умолять. Даже когда львы накинулись на нее.

У него не было выбора, сказал он себе, зная, что это не так. Он выбрал это еще тогда, когда она вошла в его покои. Ни о чем другом он даже не думал. Эльф поспешно отошел от стены, пытаясь не слышать рычания и звука смыкающихся челюстей. Но все было тщетно — он все слышал. А поскольку считал, что должен сделать это ради нее, то остался, пока не стих последний хруст и звуки терзаемой плоти и над дворцом снова не воцарилась ночная тишь. Возвращаясь в свои покои, он плакал.