Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Да.

— Так вот давайте об этом и говорить. Что вам нужно, чтоб обеспечить полный успех?

Он с усилием нашел этот, слишком общий, вопрос. Как-никак такие истории волнуют и мешают... Он с облегчением услышал ответ инженера:

— Простите, Григорий Петрович, к такому разгово­ру сейчас я не готов.

— Хорошо. Подготовьтесь. Скажем, к завтрашнему вечеру.

— Исходить из того, чтобы закончить сборку чет­вертой турбины к первому октября?

— Обязательно.

— Так... — Гаршин поднялся и спросил со своей раздражающей простецкой манерой: — А вы в это дей­ствительно верите?

Немиров тоже встал, ему было неудобно смотреть иа Гаршина снизу вверх. Он все время чувствовал, что перед ним — Гаршин, инженер, имевший странное право говорить с ним не только как с директором. Перед этим человеком его сила должна была быть неоспори­мой.

— Да, Виктор Павлович. И если моя уверенность не оправдается — попрошу отставку.

— В  конце сентября? — с прежней дерзкой усмеш­кой спросил Гаршин.

— Думаю, что этого не придется делать ни в конце сентября, ни в октябре, — медленно сказал Немиров. — Потому что к первому октября мы турбины сдадим, че­го бы это ни стоило мне… и вам.

Выдержав паузу, он добавил уже буднично, как ди­ректор подчиненному:

— Идите, Виктор Павлович. Завтра я вас вызову.

— Слушаюсь, — сказал Гаршин.

Когда дверь за ним закрылась, Григорий Петрович опустился в кресло и несколько минут отдыхал, при­крыв глаза. В голове промелькнула мысль — вот уж некстати вся эта история с Клавой! Но тут же он вспо­мнил Клаву такою, какой она была вчера впервые за все время их совместной жизни, и ему захотелось не­медленно увидеть ее снова — увидеть и убедиться, что это правда.

Он небрежно скомкал и бросил в корзину забытое на столе заявление Гаршина и нажал кнопку звонка.

— Машину!

3

Ощущение полноты жизни с особой силой владело Аней в эти дни раннего лета, и непонятная размолвка с Алексеем, огорчая ее, все же не ослабляла, а, пожа­луй, даже усиливала это чудесное ощущение.

Аня поверила Алексею сразу, всем сердцем, в сади­ке возле Филармонии, и потом, когда они шли пешком через весь город, шли медленно, часто останавливаясь на пустынных набережных и в молчаливых переулках, названия которых они старались запомнить, потому что с этими маленькими, затерявшимися среди больших улиц, незнакомыми переулками связались воспоминания о слове, произнесенном одними губами, о поцелуе под су­мрачными сводами старинной арки, о решении, которое не было высказано, но подразумевалось и чувствовалось обоими: мы будем вместе... Белая ночь трепетала над ними своим колдовским светом. Дома и деревья не от­брасывали теней, только под деревьями и в узких пере­улках было чуть темнее, а там, где дома расступались по сторонам канала, возникало блеклое сияние спокой­но текущей воды. Звуки шагов скрадывались большой и таинственной тишиной. Даже знакомые улицы и на­бережные выглядели новыми и таинственными в этой тишине, в этом странном свете, в этом сонном безлю­дье.

Алексей провел Аню мимо своего дома. Он сделал робкое движение, зовущее ее войти. Она ласково повер­нула его в другую сторону, и они снова пошли вперед, и слишком быстро возник ее дом, ее подъезд, ее лест­ница.

— Ну, спите, — сказал Алексей, разогнув и согнув пальцы ее послушной руки. Он повернулся и пошел прочь, и звуки его удаляющихся шагов не скрадывались, а наполняли тишину отчетливым стуком. Аня послуша­ла, прижала к щеке пальцы, которые он только что ста­рательно разгибал и сгибал. Счастливая, поднялась к себе. Утром — после слишком короткого сна — просну­лась с блаженной мыслью: «Мы сейчас увидимся».

А наутро встретились так, будто и не было вчераш­него вечера, будто и не сказал он тех слов в садике у Филармонии, будто не целовал ее — будто все это только пригрезилось, а вот наяву: два товарища, два инженера, два члена партбюро встретились в цехе, на ходу поздоровались и разошлись. Потом, часом позже, столкнулись у дверей партбюро, глянули друг на друга вопросительно и смущенно, вошли и начали обсуждать с Воробьевым и друг с другом всякие очередные дела. Аня рассказала о выставке «Учителя и ученики», кото­рую она затеяла в техническом кабинете. Полозов одо­брил ее план, а потом начал дополнять его, и Воробьев тоже начал дополнять. Аня шутливо охнула, а Полозов сказал, что совсем не обязательно все делать самой, и упрекнул ее, что она с комсомольцами возится как с младенцами, а работать не приучает. Это было не­справедливо. Аня сердито возразила Полозову. Алек­сей отшутился:

— Критики не любите, дорогой культпроп!

Тут его вызвали в цех, и в этот день они больше не встретились. Аня задержалась на работе допоздна, от­части оттого, что начала готовить выставку, отчасти от­того, что надеялась уйти вместе с Алексеем. Когда она уходила, Алексей был на сборке. Еще несколько дней назад Аня запросто подошла бы к нему, сейчас она от­вела взгляд и торопливо прошла мимо. Он не догнал ее, хотя она шла по двору очень медленно.

Так и потянулись дни: деловые встречи, споры, ино­гда — вопросительный взгляд украдкой, иногда — пожа­тие руки. Однажды ей показалось, что Алексей нарочно ходит мимо технического кабинета и громко говорит с кем-то, чтобы она услыхала его голос. Но Аня была оби­жена тем, что он столько дней не пытался добиться встречи с нею; она не вышла на голос и не подняла головы, когда он прошел мимо приоткрытой двери. Спу­стя полчаса она заторопилась домой, но Алексея уже не было.

Бригада «косых стыков» собиралась то в цехе, то у Воловика, и каждый раз Аня надеялась, что ей удаст­ся уйти вдвоем с Алексеем, но Шикин непременно увя­зывался провожать ее, и они шли втроем — она посере­дине, Алексей и Шикин по бокам. Аня со злости молча­ла, Алексей тоже, а Шикин старался вести разговор, но у него ничего не получалось.

В воскресенье вечером они все-таки встретились — оба захотели погулять перед сном и одновременно ока­зались в маленьком переулке со старинной сводчатой аркой на углу. И вышло так, будто и не прошло боль­ше недели с последней встречи, будто только вчера, влюбленные и притихшие, они ходили тут, целовалась под этой аркой и поняли, что друг без друга им не жить. Было уже поздно, и ночь была не белой, не летней, а почти осенней оттого, что небо заволокло тучами и ве­тер сгибал деревья на набережной и рябил темную во­ду, — в сумерках этой ночи они снова прошли мимо его дома, и Аня спросила, в какой квартире он живет, а Полозов ответил:

— Зачем вам? Вы же не хотите зайти ко мне.

— А вдруг когда-нибудь зайду?

Он пожал плечами, но все-таки назвал номер квар­тиры — 38.

И опять они слишком быстро оказались возле ее дома, и Алексей ушел так же поспешно, как прошлый раз, но шаги его растворились в шуме хлынувшего дож­дя. Аня поднялась к себе, распахнула окно и долго стоя­ла в темноте, радуясь брызгам влаги, освежавшим лицо и руки. «Почему я не позвала его к себе? — удивлялась она. — Почему я не пошла к нему? Ведь я люблю его».

Если бы она знала, что он живет один, она сейчас побежала бы прямо к тому дому, нашла бы квартиру № 38 и с порога протянула бы ему руки. Настолько не­сомненно было, что они нужны друг другу. Настолько нелепыми казались ей какие бы то ни было условности.

А на следующий день она заметила, что Алексей из­бегает ее. Почему? Что он вообразил? Или... что его оттолкнуло?

На заседании партбюро они всегда сидели рядом, у них были свои излюбленные места по двум сторонам столика, на котором лежали подшивки газет. На оче­редном заседании Алексей сел в другом конце комнаты. Аня несколько раз ловила на себе его задумчивый взгляд, но он сразу отводил глаза и сурово сжимал губы.

А дни были напряженные, перегруженные забота­ми, — цех готовился к сдаче второй турбины и одновре­менно заканчивал новое автоматическое регулирование для первой. В начале июля обе машины предстояло от­править в Краснознаменск на монтаж.

136
{"b":"189446","o":1}