«Меня включили в комплексную бригаду, которая должна рационализировать одну из самых трудоемких работ...»

Уф, какая тощища! Ведь это по-настоящему интерес­но, а хочешь рассказать — вместо дружеского письма по­лучается какой-то технический листок!

«Сейчас как раз собирается наша бригада, поэтому кончаю. На днях напишу снова, не ожидая пятого пись­ма. Если бы мы встретились, я бы, наверно, сумела рассказать тебе об этом живей и понятней, оно гораздо интересней, чем написано. До свидания, дорогой друг!

Аня».

Она торопливо заклеила конверт, надписала адрес, не сразу припомнив номер почтового ящика. Как же это все отошло далеко-далеко, как будто ее отдалили не только десять тысяч километров, но и многие годы жиз­ни! А ведь и сейчас, как вспомнишь, все там мило, ин­тересно, дорого. Подробные письма Ельцова — «репортаж», как он называет их, — читаются с жадностью, каждая подробность занимает: пустили ТЭЦ, женился Карлушенко, замостили дорогу через перевал, приехало еще двести семей переселенцев, открылся гастроном в новом жилом городке...

Да, все мне интересно, мило, а только есть на свете город Ленинград, и этот завод, и этот цех — вся душа уже тут.

Сунув конверт в карман пальто, она заторопилась в цех, к людям, и с ходу натолкнулась на Алексея Полозова.

— Я за вами, Аня. Идемте к Воловику, а то здесь и подумать не дадут. Шикин ждет нас у выхода, а Воло­вик уже дома.

Проходя мимо почты, Аня вспомнила о письме, бро­сила его в ящик.

— А мне и писать некому, — со вздохом сказал По­лозов. — Сколько друзей в разных местах, а как-то не умею я переписываться.

Аня бегло улыбнулась — еще час назад ей почему-то подумалось, что Полозов, наверно, не любит и не умеет писать письма.

У Воловиков всем понравилось. После первых минут, когда Ася разыгрывала из себя чинную хозяйку дома, ей это надоело, и Ася стала самой собою, с любопытст­вом приглядывалась к товарищам мужа и вертела в руках деревянную модель диафрагмы, которую выпи­лил Саша, — не умел он думать, не помогая себе рука­ми, не представляя зрительно деталь, которую, нужно «одолеть».

Все по очереди вертели модель. Спорили, прикиды­вали так и этак. Мысленно подставляли ее под резцы «Нарвских ворот» и под скоростную головку фрезерно­го — воображаемого фрезерного гиганта, какого в цехе и не было. Как ни крути, получалось, что эти проклятые косые стыки надо обрабатывать по очереди, а не сразу. В этот вечер решить проблему не удалось. И все же была найдена новая отправная точка для дальнейших раздумий и споров — фрезерная скоростная головка. Кто первым предложил ее? Никто не помнил. Может быть, Полозов, а может быть, Шикин или Карцева. Как-то само пришло: а если скоростной головкой? Эта мас­сивная металлическая головка, ощетинившаяся резцами, уже прочно вошла в цеховой быт и перестала быть нов­шеством, так же как и высокие скорости резания, еще недавно считавшиеся диковинкой.

Хорошо, что мысль уже оторвалась от привычного процесса, от резца «Нарвских ворот». Скоростную го­ловку можно прикрепить куда угодно — на фрезерный станок или на перекладину какого-то другого, еще не существующего станка... а тогда почему не установить сразу две головки, с разных сторон, чтобы два стыка обрабатывать одновременно?

Где? На чем? Как?

— Я считаю, что шаг вперед сделан, — сказал Поло­зов, когда они все, порядком усталые, сели ужинать и весело набросились на печеную картошку, которую Ася спекла в духовке газовой плиты. — Ах, какая вы умница, Ася, нет ничего вкуснее такой картошки! — Он пере­брасывал в ладонях горячую картофелину, постепенно обдирая ее запекшуюся кожуру и добираясь до рассып­чатой мякоти, от которой валил аппетитный пар. — Если вы каждый раз будете так угощать, я уверен — докона­ем мы эти диафрагмы, будь они неладны!

— А   конечно! — поддержал   Воловик. — Раз   взя­лись.

Было поздно, когда Аня, Полозов и Шикин вышли на улицу.

— А ночи-то уже белые!

Все трое остановились — да, белые ночи начались, мягкий сумрак был окрашен лиловым отсветом зани­мающейся новой зари.

— Тут бы гулять до утра, — проговорил Алексей, вглядываясь в этот сумрак, который так и манил бро­дить и бродить по улицам, забыв о часах.

— Кому куда? — спросила Аня и уже протянула руку Шикину, чтобы распрощаться с ним, но Шикин го­рячо запротестовал:

— Мы вас проводим, Анна Михайловна! За кого вы нас принимаете?!

Она мысленно ответила: ох, тебя — за очень недо­гадливого человека.

Пошли втроем — Аня посредине, Шикин и Полозов по бокам.

Алексей заговорил вполголоса, как бы боясь нару­шить тишину ночной улицы. О том, какие милые люди Воловики, о том, что Ася, видимо, немного оправилась от горя и очень гордится мужем... Вы заметили, как она забавно притворялась чинной хозяйкой и как быст­ро это все слетело?

Аня также вполголоса рассказала, что ездила с Во­ловиком в Дом технической пропаганды, где ему пред­стоит делать доклад, и Воловик был очень смущен, все старался доказать, что неловко созывать людей со всего города ради него одного...

Они шли и разговаривали — вдвоем, перескакивая с темы на тему, а Шикин деловито вышагивал рядом, не пытаясь участвовать в разговоре. Вид у него был такой решительный и мрачный, как будто он выполнял тяжелую обязанность сопровождать этих двух людей, за­бывших о его присутствии.

Они как раз переходили через пустынный проспект, когда он вдруг схватил Аню за рукав пальто и пробормо­тал сдавленным голосом:

— Товарищи! Товарищи!..

Он поднял перед ними трясущиеся руки, сжатые в кулаки.

— Товарищи! А если одну головку снизу, а? Одну сверху, как обычно, а другую снизу, а?..

Они тут и остановились — посреди проспекта. Шикин согнул руку в локте и водил ею взад-вперед, изображая движущийся стол фрезерного станка, совал то сверху, то снизу кулак, суетясь и не умея внятно передать свою мысль.

Одна так, другая эдак... Понимаете? Ох, господи, это же так ясно! Да ну же, Алексей Алексеич, подержи­те руку, вот так. Ваша рука — стол, на ней лежит диа­фрагма, понимаете?.. Теперь мои кулаки — скоростные головки. Так? Смотрите же!

Он сверху подвел к вытянутой ладони Полозова один кулак, а снизу — второй, и его мысль стала наглядна и поразила и Полозова, и Аню: конечно же, две головки могут одновременно и с разных сторон подрезать косые плоскости, направленные в разные стороны.

Но можно ли тут добиться той безукоризненной точ­ности, какая требуется, чтобы стыки сошлись вплотную, так, что и волос человеческий между ними не поместит­ся? И как, на чем прикрепить эти две скоростные го­ловки?..

Стоя на трамвайных путях, они крутили кулаками над вытянутой рукою Полозова, и редкие пешеходы косились на них, удивленно вслушиваясь в их возбуж­денное бормотанье и принимая их за подвыпивших ноч­ных гуляк.

Они сидели вдвоем — директор завода и Саша Воло­вик. Весеннее солнце обжигало затылок Саши и дрожало на стекле директорских ручных часов, — когда Григорий Петрович шевелил рукой, солнечный зайчик прыгал по потолку, и Воловик невольно следил за ним растерянным взглядом.

— Семья у вас есть, Александр Васильевич? — Не­миров тут же вспомнил, что знаком с его женой, по­правился: — Я имею в виду детей — еще нет?.. А как у вас дома — условия для работы хорошие?

— Все в порядке, — пробормотал Воловик.

Десять минут назад директор сообщил ему, что за­вод решил выдвинуть его изобретение на государствен­ную премию. Как ни старался Воловик справиться с со­бою, ничего не выходило — губы стали непослушными, мысли путались.

— Что ж, вам видней, стоит оно того или не стоит, — поднимаясь, сказал он. — Только лучше бы вы мне ни­чего не говорили. Будет так будет. Все-таки, знаете…

Григорий Петрович   встал   проводить   его, пожал руку:

— Растревожило? А не сказать нельзя, как же в молчанку играть с таким делом? Оформить все нужно, документацию подготовить. И потом, Александр Василь­евич, выдвижение на премию, дадут или не дадут, само по себе — признание, радость и почет. Почему же и не порадоваться?