Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Я над этим никогда не задумывался, — сказал ге­нерал. — Но тут, очевидно, можно до какой-то степени прощупать стиль отношений в коммунистическом произ­водстве. Верно? Там все будет законченнее, полнее, но развитие идет именно по этому пути? Очень, очень инте­ресно. Счастливый вы человек!

Григорий Петрович вскинул на него глаза и сразу опустил их. Оживление его померкло. Он глубоко вздох­нул:

— Трудно, знаете. Вы вот нашли, что я молод. А трудно не устареть, не отстать от движения времени. Запутаешься в неувязках да недоделках, того и гляди — основное прозеваешь.

Он еще раз вздохнул, почувствовав себя усталым и сбитым с толку собственным, только что пережитым увлечением.

— И потом, знаете, как во всяком процессе — есть крайности, помехи, мешающие этому процессу. Хотя они, быть может, им и порождены.

— А именно?

— Понимаете, в период созревания в молодой голо­ве бывают не только смелые и талантливые, но и вздор­ные мысли.

Генерал, смеясь, развел руками:

— Тут уж, видимо, зрелый опыт и ум руководите­лей приходят на помощь!

— Стараемся, — угрюмо сказал Немиров. Грустно усмехаясь, он заново как бы охватил все, о чем только что говорил. Что ж, в общем интересно, мож­но увлечься. Но не преувеличил ли он того, что проис­ходит? Увлекательно почувствовать себя главою твор­ческого коллектива, но ведь основное его время погло­щают другие заботы — задержки заготовок, нехватка инструмента, простои вагонов и прочее, и прочее, и про­чее... Да и разве все рабочие похожи на Воловика или Авдеева?..

— К сожалению, — сказал он, — пока такие люди, как те, о которых я рассказывал, составляют все-таки меньшинство.

— Но меньшинство — определяющее?

— Конечно, поскольку будущее за ними.

— А настоящее?

— То есть?

— Видите ли, мы, военные, иногда говорим: такой-то батальон храбрый, стойкий. Значит ли это, что там все солдаты храбрецы? Нет, конечно. Это значит только, что в батальоне храбрый и талантливый командир, что там есть ядро храбрых, опытных, закаленных солдат. Они определяют лицо батальона, то есть поведут за со­бою остальных, скажем, поднимут под огнем в атаку или удержат рубеж, как бы ни было тяжко.

В умывальной раздались голоса, плеск воды, потом оттуда постучали. Генерал поспешно открыл дверь:

— Кто собирался спать, как сурок? Болтунишка! Молодая женщина с любопытством оглядела Неми­рова, кокетливо сказала обоим мужчинам:

— Спокойной ночи!

И скрылась за дверью.

— И впрямь пора спать, уже третий час…

Немирову казалось, что у него голова распухла от мыслей и на всю ночь хватит разбираться в них, но вме­сто этого он сразу же крепко заснул.

Проснулся он при ярком свете солнечного утра. Ге­нерал, уже умытый и одетый, входил в купе из коридо­ра, внося с собою запах одеколона и табака. В откры­тую дверь за ним ворвался порыв свежего ветра. До Ленинграда оставался час езды.

— Пока вы сладко спали, я подышал у раскрытого окошка, и знаете о чем думал? Думал о том, что если на моем веку отпадет военная опасность — обязательно попрошусь в директора. На какой-нибудь там неболь­шой заводик. Дадут, наверно? Очень вы меня раздраз­нили вчера!

— Гене-ра-ал! — позвали из соседнего куне.

— Сейчас, сейчас, Лелечка!

— Завтра-ка-ать!

Как подобает военному, генерал с утра был в пол­ной форме, и все-таки, когда он направился в соседнее купе, он произвел на Немирова впечатление человека, который только сейчас застегнулся на все пуговицы и подтянул все ремни.

За одиноким чаем Григорий Петрович усмехался — ишь ведь как со стороны  кажется заманчиво!   «Раз­дразнил»… Но если все, что я с таким увлечением наговорил, — правда, значит я действительно чего-то не­доглядел, недодумал? Хотя, черт возьми, какое это имеет отношение к планированию?

И он всеми помыслами устремился к тому, что ему предстояло сделать сегодня. Были дела приятные — принять меры к реализации всего, чего он добился в Москве. Затем — разговор с Диденко и, возможно, в райкоме с Раскатовым. Это менее приятно. А может быть, начать с поездки в Смольный, к секретарю гор­кома партии?

Поезд подходил к Ленинграду, пересекая зону мерт­вой земли — места длительных боев Отечественной вой­ны, где все еще виднелись засыпанные, размытые дож­дями блиндажи, зияющие дыры ходов сообщения, рва­ные клочья колючей проволоки. Во всей этой зоне де­ревья были срублены, сожжены, сметены снарядами и бомбами. Но трава росла тут густо и сочно, и множество молоденьких ростков взметнулось рядом с обожженными пнями, и даже на искалеченных, обугленных стволах тут и там пробились зеленые веточки.

Промелькнули за окнами обновленные корпуса Ижорского завода, новые домики колпинского предме­стья, поля и строения пригородного совхоза — и уже пора было закрывать чемоданы да надевать пальто. Ленинград!

— Познакомьтесь, соседушка, с моими щебетуньями! Из-за спины генерала выглядывали обе молодые женщины.

— Жена очень хочет познакомиться с вами. У вас на заводе работает ее приятель, друг детства.

— Алеша Полозов, — сообщила она с гримаской. — Знаете такого?

— Как же, — сказал Григорий Петрович, хотя это имя не доставило ему ни малейшего удовольствия. —  Один из наших передовых инженеров.

— Да-а? — протянула Леля, и в ее красивых глазах вспыхнули насмешливые, а может быть и злые огонь­ки. — Он всегда был ужасный паинька!

— Вот уж не думал, — в тон ей ответил Немиров. — На заводе он ужасный забияка!

В памяти ожило собрание, дерзкая речь Полозова, жесткие определения Ефима Кузьмича, самокритика Диденко, каждым словом хлеставшая по нему — по Немирову, но так, что не придерешься... И Григорий Пет­рович, продолжая малозначащий разговор с генералом и его спутницами, принял твердое решение: первым де­лом, не заезжая на завод, созвониться с секретарем гор­кома партии и отправиться в Смольный.

2

Секретарь горкома не принял Немирова, и не при­нял в обидной, хотя и вполне вежливой форме.

— Занят, Григорий Петрович, по горло занят всю неделю, — сказал он. — Давайте в начале следующей, скажем, во вторник с утра. А пока поговорите с Раскатовым, мы с ним и Диденко третьего дня беседовали и наметили, чем и как помочь вам.

«Так... Понятно...» — сказал себе Григорий Петро­вич.

Он приехал на завод злым, но старался выглядеть бодрым и довольным. Деловые итоги поездки он сразу сообщил Алексееву и всем, от кого эта новость должна была распространиться по цехам. Каширина, интересо­вавшегося решением вопроса о планировании, он не при­нял, секретарше приказал сообщить в партком, что ди­ректор вернулся и пошел на производство.

Внутренне настороженный — в цехах он еще ни разу не был после партийного собрания, — Немиров держал­ся в этот день особенно сухо и властно. Но начальники цехов встречали его поздравлениями (весть о его мос­ковских успехах, как он и хотел, уже дошла до них!) и, конечно, его ждали с рядом срочных дел, требующих решения. Никакого недоброжелательства или затаен­ной насмешки он не уловил.

С остротой восприятия, всегда появлявшейся у него после любой, даже недолгой отлучки, Немиров подме­чал все перемены, отчетливо видел, где хорошо, а где плохо. И тут же хвалил, распекал, принимал нужные решения, отдавал приказания. Но где-то внутри продол­жало томить предстоящее объяснение с Раскатовым и Диденко. Для чего они ездили без него в горком? И что там было решено?

Первым человеком, которого он увидел в турбинном  цехе, был старик Клементьев. Вспомнив его резкую речь, Григорий Петрович хотел избежать встречи, но Ефим Кузьмич, как ни в чем не бывало, подошел по-здороваться и тут же начал жаловаться на фасоннолитейный цех — опять дефекты литья.

«Помнит ли он о своем выступлении против меня? Во всяком случае, сейчас он надеется, что именно я по­могу, вмешавшись в сложные отношения двух цехов».

131
{"b":"189446","o":1}