— Ты какой-то смутный, Диденок. Или мне кажет­ся?

— Нет, Зина, не кажется. Ты извини.

— А что такое?

— Да, в общем, ничего особенного... Как бы тебе объяснить? Знаешь, в нашей работе…

— Да чего там «как бы объяснить»! — передразнила она, — Что я, партийной работы не понимаю? Ты со мной не шути: три состава — член партбюро, и секре­тарем была, еле отпросилась. И притом в театре, это го­раздо сложней, чем на заводе. Творческий коллектив, самолюбия и все прочее. Так что можешь говорить без переводчика!

Он рассмеялся — и как-то сразу стало легче.

— Значит, ты знаешь, нам по штату положено заме­чать да выправлять чужие грехи. Ну, а когда сам?

Зина широко улыбнулась:

— Так мы ж не боги! Сверху или снизу — поправят!

— Вот именно, сверху и снизу, — проворчал Диден­ко. — Не знаю, может, это в вашем особо сложном твор­ческом коллективе считается легким, когда и сверху и снизу...

История с автоматическим регулятором неожиданно разрослась в проблему, захватившую все помыслы ди­ректора. Немиров видел недоумение Диденко: директор­ское ли это дело? На то есть конструкторы, главный ин­женер, ученые консультанты... Да и ошибка ведь най­дена?

Ошибка была найдена. Приехав прямо к Котельникову, профессор Карелин заперся с ним вдвоем и быстро развеял невольную обиду конструктора, заставил рас­сказать весь ход поисков, а затем пошел в цех. Работ­никам стенда понравилась дотошность ученого. Он всех расспрашивал, выслушивал любое мнение; потом, присев на корточки возле разобранного регулятора, стал разглядывать некоторые его детали. Старейшего ма­стера сборки Перфильева он попросил рассказать, какие приключались недоразумения с регуляторами. Перфиль­ев старательно припомнил все, что случалось на его веку, и забрался было в такие давние времена, что профессор засмеялся:

— Ну, тогда!.. Мы-то с вами тогда уже были, а вот современного регулирования не было! Это давайте от­ставим.

Вернувшись в конструкторское бюро, профессор дол­го мыл руки, напомнив Котельникову врача перед опе­рацией, и задумчиво сказал:

— Кажется мне, что дело в золотниках. Значения моим словам пока не придавайте. Это, если хотите, ин­туиция. Или первая рабочая гипотеза. Знаете: если со­поставить все истории, которые припомнил этот стари­кан... Впрочем, гадать не будем.

Назавтра он приехал с двумя своими аспирантами и подверг всю конструкцию и все расчеты анализу, в ко­тором как будто и места не было первоначальной до­гадке. Конструкторы помогали чем могли, углубясь в сложнейшие теоретические дебри. Прошла неделя на­пряженного труда, и ошибка была найдена — неудач­ная конструкция «окон» золотника.

Григорий Петрович горячо благодарил профессора и, как был, без пальто, проводил его до машины. Он при­ятно удивился, когда дня через два снова увидел Каре­лина, бодро шагающего через двор по направлению к конструкторскому бюро. Еще через два дня Григорию Петровичу понадобился Котельников, но оказалось, что Котельников поехал в институт, к профессору Карелину, делать какое-то сообщение на кафедре.

Тем временем исправленные чертежи были спущены в цех, золотники изготовлены, регулятор собран и испы­тан. На испытании Григорий Петрович снова увидел профессора. В спецовке и старых, вздувшихся на коле­нях брюках, Карелин оживленно переговаривался с Котельниковым и стариком Перфильевым.

Григорий Петрович подошел поздороваться. Про­фессор, как заправский металлист, подобрал к ладони замасленные пальцы и подставил для пожатия запястье.

— Блестяще работает? — спросил Григорий Петро­вич, с нежностью оглядывая регулятор, доставивший столько мучений.

— Кто? — невпопад переспросил профессор, тут же понял, улыбнулся и пробормотал: — Да, ничего, хорошо.

Он ушел с Котельниковым, не дождавшись конца испытаний.

Регулятор установили на место.

Григорий Петрович не мог нарадоваться, сборщики работали с праздничными лицами, да и все рабочие цеха, проходя мимо стенда, неизменно задерживали взгляд на затейливой надстройке, на сверкающих колон­ках «минаретов», — стоят!

А вечером главный инженер зашел в кабинет дирек­тора и утомленно сказал, как бы продолжая разговор:

— Обидно все-таки, что додумались так поздно и первоклассная машина пойдет с несовершенным регули­рованием.

— Да вы что, Дмитрий Иванович?!

В кабинете было по-вечернему сумрачно. Григорий Петрович включил свет, чтобы разглядеть лицо Алексе­ева. Алексеев сощурился и упрямо повторил:

— Да, отсталое, несовершенное регулирование на машине-красавице! Очень обидно!

— Позвольте! Общепризнано, что более совершен­ных машин ни у нас, ни за границей нет. Проект вы­звал не только одобрение, но и восхищение... Была промашка с этими «окнами», но ее исправили... Про­фессор Карелин — самый крупный специалист в этих вопросах...

— Да, — подтвердил Алексеев. — Именно в содруже­стве с ним Котельников разработал совсем новую схему регулирования. Схему более простую и красивую, более прогрессивную и безотказную!

Он подождал вопросов, не дождался, и сказал с не­обычной для него твердостью:

— На следующих трех машинах придется регулятор ставить новый.

— Но предварительное испытание прошло блестя­ще! — воскликнул Немиров, защищаясь от нового ос­ложнения. — Да что они, шутки со мною шутят?

Алексеев вздохнул и промолчал.

— Вы познакомились с этой их... выдумкой?..

— Да! — сразу оживился Алексеев. — Да, Григорий Петрович! И что же будешь делать, когда техническая мысль не стоит на месте! Новая схема оригинальна и проста, как все гениальное.

— Уж и гениальное! — проворчал Немиров и, как-то странно посмотрев на Алексеева, рассеянно сказал: — Ну ладно, об этом успеем.

Он начал складывать и убирать в ящики стола на­копившиеся за день бумаги, привычной возней смиряя волнение.

Алексеев неподвижно сидел в кресле, грузный, об­мякший, давая отдых всему своему большому телу, раз выпала нечаянная минутка. Ему не нужно было ни спо­рить, ни выслушивать возражения или сомнения. Он понимал и жесткую неумолимость сроков, и рискован­ность переделки «на ходу» одного из ответственнейших узлов машины, и материальные осложнения... Все, что мог возразить директор, Алексеев уже сказал себе прежде, чем прийти сюда.

— Черт возьми, мы не опытная лаборатория, не научно-исследовательский институт, а завод! — с раздражением сказал Немиров, захлопывая ящики, и вскочил с юношеской легкостью: — А в общем, утро ве­чера мудренее!

Выйдя во двор, в полумрак тихого, непривычно теп­лого весеннего вечера, он увидел освещенные окна кон­структорского бюро и свернул на приветливый огонек.

Небольшой дом, окруженный молодыми деревцами, стоял в конце главной внутризаводской аллеи, протянувшейся на добрый километр. Глаз издали при­мечал белые матовые плафоны и зеленые колпачки на­стольных ламп. От домика веяло сосредоточенной тишиной, которую подчеркивала грохочущая неподалеку жизнь производственных корпусов.

«А ведь одного от другого уже не отделишь», — ска­зал себе Немиров, и завод представился ему не таким, каким он ощущал его обычно — хорошо изученным, до конца понятным производством, — нет, сейчас он пред­ставился вечно меняющимся и движущимся, насыщен­ным огромной внутренней работой обновления и роста.

Внезапная мысль, мелькнувшая еще во время раз­говора с Алексеевым, вернулась и заставила Немирова замедлить шаги. Жизнь все время вмешивается, пону­кает, и с прежними соображениями хозяйственника не проживешь — куда там! Был у недальновидных дирек­торов такой идеал — хорошо освоенная продукция неиз­менного типа... А сейчас и не заговоришь об этом: засмеют! Выпускаешь великолепные машины, да еще в этакие сроки, — и все равно: тянись выше, совершен­ствуй... Пусть над тобой висит план, себестоимость... ан нет, выкручивайся и умей делать так, чтоб и одно и другое совместить! Черт возьми, этот злосчастный регулятор вдруг поднял кучу вопросов. Где-то они на­зревали, беспокоили, а тут все сразу вылезли наружу. Формула ясна — технический прогресс. И суть проста: было три центра — наука, конструкторы, производство. Сблизились,   сцепились,   требовательно воздействуют друг на друга. Складывается новая традиция. Слово для нее найдено теплое, радостное — содружество. И ты, директор, со своими промфинпланами, лимитами, обяза­тельствами, сроками, никуда от этого не денешься.