Он проверил и раскритиковал всю систему под­готовки производства.

— Пора навести порядок. Почему и вы, и Полозов, и начальники участков суетитесь вокруг одного и того же дела? И почему у вас Гаршин — и технолог и толкач на сборке?

Он тут же составил приказ — Гаршина утвердить на­чальником сборки, освободив от технологического бюро. А начальником бюро назначить…

Григорий Петрович подумал минутку и твердо ска­зал:

— Шикина.

Любимов удивленно развел руками:

— Он неплохой технолог, но... начальником?

— Помните его предложение с косыми стыками? Он творческий человек! А начальствовать — научится, эко дело! Боитесь вы новых людей выдвигать, оттого и топ­четесь на одном месте!

— Григорий Петрович... Но он беспартийный и, знаете ли, какой-то тихий...

— Очень хорошо! — сказал Немиров. — Значит, вы не так уж плохо работали, если у вас подросли такие беспартийные. А что тихий, так я за него некоторых ваших шумных — двоих за одного отдам.

Любимов ждал минуты, чтобы подняться и уйти, от­ложив неспешные вопросы до другого раза, когда ди­ректор будет добрее. Но в это время Григорий Петро­вич сказал:

— Ничего, в ближайшие дни введем единый план и единый график, это вам сильно поможет.

— Григорий Петрович! Вам пришлось...

— Не мне пришлось, а я пришел к выводу, что со­брание было право, а я неправ, — веско объяснил Не­миров. И добавил: — Вам, Георгий Семенович, об этом стоит задуматься. С кем, с кем, а уж с вами я не раз советовался… но ведь советы-то надо давать хорошие!

— Григорий Петрович, — пробормотал Любимов. — Если вы мною недовольны, скажите прямо... я...

— А я и говорю прямо, — перебил Немиров. — Не­доволен, но надеюсь, что вы сумеете выправиться. Только работайте по-настоящему, людям больше простору да­вайте и скидок себе не делайте. Чтоб не подводить боль­ше ни себя, ни меня.

Когда Любимов вышел наконец из кабинета, он у двери столкнулся с Кашириным.

— Ну как? — спросил Каширин, кивая на дверь.

Любимов только рукой махнул — добра не жди!

И Каширин, подтянув живот, неохотно переступил через порог.

Ожидавшие приема прислушивались: сперва тиши­на — это докладывает Каширин. Потом через плотную дверь доносится энергичный и гневный голос директора. Потом снова тишина, и снова — отчетливо слышный вы­крик директора:

— Тогда поезжайте и поучитесь у других, хотя бы у металлургов!

И через минуту — снова:

— Три дня сроку — и все!

Когда раскрасневшийся Каширин вышел, все ожи­давшие были готовы уступить друг другу очередь, но, попав к директору, приятно обманывались: Немиров был весел и внимателен, очень оперативно разрешал сложные вопросы и охотно выслушивал советы.

А Григорий Петрович, ведя эту повседневную свою работу, как бы наново прощупывал, проверял своих по­мощников и каждому внушал одну и ту же мысль: ни­каких отсрочек, никаких отступлений!

Этот день был для него днем открытий.

Еще вчера он был уверен, что сделал и продолжает делать все возможное для досрочного выпуска турбин. Попытка ввести социалистическое обязательство в план потому и смущала его, что она не оставляла лазейки для возможных недоделок, для поправок, а недоделки и связанные с ними поправки в сроках казались неиз­бежными. А вот теперь, когда он умом и сердцем при­знал обязательство непреложным законом, он вдруг уви­дел, что есть недостатки и помехи, зависящие от него, и есть новые, ранее не предусмотренные им способы ускорить производство. Повторялось то, что он уже пере­жил на Урале в дни увеличения выпуска танков.

Разговаривая с людьми, принимая решения, Неми­ров с удовольствием видел, что поворот у него полу­чается убедительный. Было интересно наблюдать рас­терянность одних, изумление других, радость третьих. Восторженное восклицание Диденко: «Ну теперь мы вы­полним наверняка!» — польстило Немирову. Но когда вечером он ненадолго остался один в своем кабинете, он с горечью задумался — на кого же он опирался раньше?

Он сразу отмахнулся от Каширина — буквоед, «чего изволите». Противно было смотреть сегодня утром, как он старался попасть в новый тон! С ним — кончено, на­до искать нового плановика.

Перебирая людей, в которых сегодня разочаровался, Немиров то и дело возвращался мыслью к Любимову. Странно, Любимов начал сливаться в его представле­нии с Домашевым — с тем самым косным, инертным и трусливым Домашевым, с которые он выдержал такой бой на Урале... Да нет, разве Любимов такой? У Лю­бимова — обстоятельность, рассудительность, знания. В нем всегда было что-то особенно располагавшее ди­ректора, что-то находившее отклик в нем самом... Горь­кой догадкой мелкнула мысль: мое второе «я», то, кото­рое я сегодня преодолеваю.

Он вздрогнул от резкого телефонного звонка.

— Григорий Петрович, говорит Гаршин. Разрешите зайти на минуту по личному вопросу?

Немиров замялся, потом неохотно сказал:

— Заходите.

Гаршин вошел крупными, решительными шагами и положил перед директором заявление — результат двух­дневных терзаний. Резкие замечания, полученные им вчера, объединялись для него с коротенькой запиской, лежавшей в его кармане, — первым и последним пись­мецом Клавы. Он не сомневался теперь, что Немиров знает все. Потому и придирается. И, быть может, пото­му и назначает начальником сборки, чтобы в случае чего свалить на него вину за все задержки...

— Вот, Григорий Петрович. Заявление об уходе. По собственному желанию. Так, наверно, проще всего.

И он пошел к двери.

— Виктор Павлович!

Гаршин обернулся.

— Не вижу причин, Виктор Павлович. И не могу со­гласиться. Как раз сегодня мы решили целиком пору­чить вам сборку. Ну зачем вы, право?

— Зачем? — переспросил Гаршин, тяжело опустился в кресло и сказал с эгоистической откровенностью: — Да я-то в какое положение попал? Прямо скажем, иди­отское! И что же мне теперь — терзаться: что вы думае­те, как смотрите? Да и какая мне теперь работа? Вчера дважды отругали меня при рабочих... завтра еще что-нибудь... У меня тоже есть самолюбие.

Стараясь перевести разговор в обычную деловую плоскость, Григорий Петрович сказал с улыбкой:

— И меня, бывает, министр отчитывает, да я не оби­жаюсь. Отчитывать вас, Виктор Павлович, я еще не раз буду, если заслужите. Так же, как других подчиненных. На то я и директор.

Гаршин пристально поглядел на Немирова. и, отводя взгляд, ответил:

— Я б и не обижался. Да тут примешивается посто­роннее... в чем я вам не подчиненный и вы мне не ди­ректор.

Григорий Петрович досадливо поморщился. Он во­обще не терпел и не понимал людей, способных вот так говорить о вещах сокровенных и трудных. К чему это? Пожалуй, проще всего было бы написать сейчас тв верхнем углу заявления короткую резолюцию «Не возражаю», — и все было бы кончено. Но... отпустить инженера, руководящего сборкой, в такое ответственное время? Гаршин, конечно, понимает, что директор не мо­жет на это согласиться! И на этом играет... для чего? Чтобы выпутаться из идиотского положения?

— Вам, наверно, кажется, что я вел себя как под­лец, — вдруг сказал Гаршин. — А я... В общем, о вас я, конечно, не думал... Как и вы не стали бы думать обо мне, попади вы в подобную ситуацию! — с дерзкой усмешкой добавил он. — Но в отношении Клавдии Ва­сильевны...

— Вряд ли уместно об этом говорить, — холодно прервал Немиров,

— А что бы вы сделали на моем месте? — восклик­нул Гаршин и закурил. Пальцы его прыгали. Он затя­нулся жадно и глубоко, так что папироса вспыхнула.

Немирову приходило на ум много резких, уничто­жающих слов. Но он промолчал — Гаршин ему нужен, с Гаршиным предстоит работать.

Притянул к себе заявление, брезгливо сморщился, увидав витиеватые росчерки, написал: «Не вижу основа­ний и возражаю», подписался.

— Вот, Виктор Павлович. И давайте считать, что этого разговора не было и поводов к нему не было.

Помолчав, спросил:

— Вам уже сообщили мой приказ о назначении на­чальником сборки?