Гомер излагает свою теорию сновидений в поэмах (Одиссея, XIX; Илиада, II). Боги являются героям во сне: Афина — Навзикае и Телемаку, а Патрокл просит Ахилла ускорить его похороны. Явление богов во сне считалось в античном мире несомненным.

Существовала целая наука о сновидениях и способах их истолкования. Так, послеобеденные сны считались ненадежными, особенно если обед был обильным. По мнению Апулея, последствием обильной еды бывают мрачные и гибельные сновидения; винные пары даже утром мешают видеть во сне истину; бобы также производят неверные сны и извращают правдивые.

Небезразлично было и положение тела во время сна. Запрещалось ложиться на спину или на правый бок, потому что в этом положении придавлены внутренние органы, в особенности печень, зеркало внешних образов.

Большое значение приписывалось времени сновидений. Уже для Гомера важное значение имели утренние сны, потому что отдохнувшая душа спокойно все воспринимает. В идиллии Феокрита Афродита насылает Европе сон в конце ночи, «когда рой правдивых сновидений блуждает вокруг дома». Отсюда суеверие распространило аналогию и на времена года: весна — утро года, поэтому весенние сны самые правдивые, тогда как осень неблагоприятна для сновидцев. Это суеверие поддерживалось и тем важным убеждением, что возрождение земли весною освобождает спящих в ней мертвецов, и — поскольку ночные видения зависят от умерших — поэтому они весною часты, ярки и правдивы. В свою очередь Демокрит (около 460 — около 370 гг. до н. э.), объясняя природу сновидений, считал, что сны — это неосязаемые отпечатки предметов, во всех отношениях схожие с теми, которые поражают нас во время бодрствования. Если эти образы не искажены, то они добавляют мозгу точные впечатления предметов; если же изменены под влиянием атмосферных явлений, что особенно часто бывает осенью, то доставляемые ими понятия ложны. Аристотель же (384—322 гг. до н. э.), признавая влияние времени года на сновидения, объяснил это просто изменением образа жизни в соответствии с каждым новым сезоном.

Переходными от физических средств воздействия на сновидения к мистическим являлись те внешние средства, которые относились уже к области магии, а точнее — симпатической магии. Так, например, верили, что лавровая ветка на голове помогала видеть благоприятные сны. Это средство настойчиво рекомендовалось наиболее «сведущими» специалистами. Были в ходу и амулеты с магическими формулами, которые обладали силой вызывать правдивые сны и вспоминать их в момент пробуждения. На одном из таких амулетов начертано заклинание на греческом языке: «Владыке мнения и оракулов, чтобы получить от него правдивые ночные сны и запомнить их».

Некоторым молитвам также приписывали силу вызывать сны. Греко–египетское средство вызывания сновидении состояло в том, что на стене изображали перепелиной кровью бога с головой ибиса и призывали его во имя Исиды и Осириса. Однако маги не останавливались на этом простом средстве. Они находили способ ниспослать сны тому лицу, которое в этом заинтересовано. В грекоегипетских папирусах описано средство некоего Агафокла; оно заключалось в том, что магические фразы, начертанные на дощечке, клали в пасть черной кошке.

Даже великий врач древности Гален (129—201) верил в вещие сны и оставил потомкам трактат о диагностике болезней посредством снов.

При этом он делил сновидения на: 1) происходящие от наших занятий и обыкновенных мыслей, 2) зависящие от состояния тела и 3) имеющие предсказательную силу.

Толкование снов так живо интересовало общество, что в связи с этим стали появляться книги и трактаты. Среди составителей — ученый Филорох и философы Хрисипп и Антипатр, гадатель Антифонт, современник Сократа, и врач Герофил, живший при Птолемее Сотере. Но самая знаменитая работа — пять книг Артемидора Далдийского, написанные в эпоху Антонинов (II в. н. э.). По сути, это была оригинальная попытка поставить изучение сновидений при помощи эмпирического исследования на почву фактических доказательств.

О размере античной потребности в толковании снов можно судить уже по тому факту, что были местности, где все население жило этим ремеслом. Таковыми были, например, города Телмес в Карии (Малая Азия) и Гиала в Сирии, эти же города были и родиной профессиональных знахарей. Основание оракулов этих городов греки приписывали сыновьям Аполлона Дельфийского и приводили эту генеалогию даже в связи с Додонским оракулом.

Несмотря на то, что свою онейромантику греки заимствовали из Египта, последнее забылось, а национальная гордость приписывала изобретение толкования снов грекам же, а именно Амфиараю и даже Прометею.

В свою очередь, троянские герои считали в своих рядах толкователями снов Эсака и Ойнона. Онейромантических оракулов, заимствованных греками у египтян, связывали с именам Диониса, Плутона, Асклепия, Сераписа, Пана, Геракла, а также некоторых умерших героев и знахарей. Последнее послужило связью между гадателями по общению с усопшими.

Античное искусство изображало сон и смерть родными братьями. И неудивительно. Именно сновидения, яркие, словно живые образы давно ушедших людей, помогли не только упрочить, но и развить культ усопших. Могилы великих античных прорицателей — Амфиария, Амфилоха, Калхаса, Мопса — в глазах верующих считались вещими. А обычай спать на могиле мудреца, чтобы получить от него пророческое сновидение, получило широкое распространение во всем древнем мире. Так был сделан первый шаг к некромантии — гаданию путем вызывания душ умерших.

Гомер еще не допускал возможности вызывания усопших на поверхность земли. Для встречи с ними его героям надо было спускаться в Аид. Это делало некромантию невозможной, во всяком случае, трудно осуществляемой.

Гадание с помощью вызывания покойников появилось несколько позже, при этом, согласно верованиям, вызывание могло происходить лишь в местах заброшенных и мрачных, то есть в предполагаемых отверстиях ада. Такими местами были упоминаемые Диодором Сицилийским оракул мертвых в Кумах доисторического происхождения, «некромантейон» в Феспротии на берегах Ахеронта, где, согласно Геродоту (V, 92), тиран и мудрец Периандр вызывал тень своей супруги Мелиссы, а также оракул на Авернском озере, где гадал о своей судьбе Ганнибал.

Дальнейшее развитие некромантии заключалось в том, чтобы сделать вызывание теней возможным и в других местах. Для этого душам стали приписывать большую независимость от их подземных жилищ, а покойников начали приглашать для беседы в места, которые гадатель определял сам. Делалось это так: брали черного барана и заставляли его ходить на задних ногах, считалось, что баран ложится именно на то место, где должна совершаться магическая церемония вызывания души умершего.

Поначалу мертвых вызывали заклинаниями и мольбою, стараясь при этом их не рассердить, что, по мнению древних, было крайне опасно (Гомер. Одиссея, XI, 630—635). Со временем ритуалы усложнялись. Чтобы вызвать, например, Орфея, Кикропса или Фаронея, необходимо было принести им в жертву петуха. Считалось, что легче всего вызвать душу в том случае, если в руках мага имелось и тело. Труднее же всего добиться явления тени тогда, когда тело обезображено: согласно верованиям, стыд своего уродства удерживает тени в преисподней. Это верование древних греков перекликается с ассирийским, согласно которому демон страшится своего уродства и поэтому лучшее средство прогнать его — это нарисовать на стене его портрет. В соответствии с этими воззрениями, греки, а вслед за ними и многие другие народы, старались обезобразить тела своих врагов.

Информация, полученная методом некромантии, считалась достоверной. Это убеждение основывалось на вере, будто покойники приобретают в загробном мире знания, в которых отказано людям при жизни, и главным образом пророческий дар. Эпоха Гомера еще не знает этих верований. Его Терезий только сохранил дар прорицания, полученный им некогда от Зевса, или, вернее, он получил его вновь, напившись крови жертвенных животных. Все же прочие тени ничего не знают о происходящем на земле, тем более о будущем. Но уже столетием позже пророческий дар стали приписывать всем умершим. Пройдут века, и эта вера-убеждение ляжет в основу спиритизма.