— Да, мы все учились и учимся правилу. А правила везде есть. Не соблюдаешь правила — все, ты не можешь управлять, и падаешь. Жизнь это тоже большая дорога, у которой есть свои правила, запретная полоса, различные предупреждающие знаки и светофоры. Тому, кто нарушает эти знаки и запреты — конец! Конец без конца! Он полетит в пропасть в конце дороги, где расположен вечный и бездонный ад! А тот, который жил соблюдая эти законов не падает, а попадет в вечнозеленый рай, где человеку уготована беззаботная вечная жизнь. Там, в раю, человеку не грозят болезнь, трудности, землетрясение, штормы, наводнения, оползни, войны, холод, голод, жара, нищета, долги, страх, зависть, грабёж, рэкет, террор, убийство, милиция, обман, диктатура, бюрократия, преследования, старость, бешеные собаки, змеи, скорпионы, хищники и тому подобное. На том свете не бывает даже смерть. Да, да, не бывает, и не надейтесь. Там убьют смерть, и после этого люди будут наслаждаться в раю или мучится в аду вечно! Вы хоть представляете, что такое вечность? Этот понятия уму непостижимо! Рай — это не земля грешная, где люди творят, что хотят. Там такого нет. В раю не бывает тайного захоронения ядерных отходов, нет кровавого террора нет гнета и никто не убивает детей. Там благоухают дивные розы в цветниках, которые колыхают на ветру, опьяненном ароматами тех роз. Поспевают малина, ягоды земляника на лугах, где растут вечнозелёные травы и полевые цветы. В ивовых и тополиных рощах и в дубравах поют соловьи, и на полях щебечут райские птицы. Хочешь поесть спелого урюка, то пожалуйста, можешь пойти в урюковую рощу, в тени которым журчат арыки полные чистой прозрачной ключевой воды. Там ветки урюка сами нагнутся к тебе, чтобы ты ел их спелые плоды, которые слаще, чем мед диких пчел. В раю тебе служат красивые несравненные девушки Хуры, одетые в нежные платья, сотканные из чистого шелка. Там нет детей, то есть там все люди будут одного возраста. И школы тоже не существуют. Нет надобности. Вот Вы вроде умный чек, скажите мне, а для чего чек учится?! Чтобы получит образование, так? А образования поможет чеку получить высокооплачиваемую работу в стране, где высокий уровень безработицы. А в раю самого понятия работы нет. Ежели нет там работы, зачем учиться? Там, между прочем, чек по Божьей воле становится образованным. В Раю нет страдания. Вот поэтому, мы должны спешить туда. А чтобы попасть в рай, чек должен молиться Богу и строго соблюдать его законы — сказал Гуддаводжитходжа.

— Простите, Гуддаводжитходжа, вот Вы говорите замечательные слова о Боге, о Рае. Но сами…

— Да, вы правильно заметили. Признаюсь, я действительно пью, причем по-черному. Но, Вы хоть думали, зачем я пью до потери сознания? Я пью, чтобы люди, особенно представители действующей власти, не заметили, что я молюсь Богу в стране, где нет демократии свободы слова и свободного вероисповедания. Пьянство это прикрытие, золотая маска для меня. Я не хочу чтобы меня арестовали и отправили в концентрационный лагерь, где убивают верующих под зверскими пытками — обяснил Гуддаводжитходжа.

Потом продолжал, допивая свой чай:

— Ну, мне пора. Я должен идти. А у Вас остался квас, ну этот самый, как его, саке? Неплохо было бы вмазать стаканчик перед уходом — сказал он.

— Ну, конечно. У меня огромный запас саке в погребе — сказал Поэт Подсудимов и спустился в погреб.

Через несколько минут он поднялся с большой баклажкой, наполненной саке и, откупорив её, налил сакэ в консервные банки. Потом они, чокаясь и произнося красивые тосты, начали распивать крепкую японскую водку, беседуя между собой. Когда опустела баклажка, Гуддаводжитходжа сильно охмелел. Перед уходом он обратился к Поэту Подсудимову:

— Слышь, дружинник, а хде мой велик?.. Хик… Я энто самое… Хочу совершить энто… кругосветное путешествие… — сказал он, лениво лизнув свои мясистые губы.

Услышав его слова, Сарвигульнаргис снова заплакала.

Поэт Подсудимов проснулся рано утром от шума людей, которые громко спорили на улице.

— Это тутовое дерево мое, и я буду рубить её ветки! Если я сейчас же в срочном порядке не принесу домой ветки тутовых деревьев, то мои шелковичные черви погибнут! Тутовые деревья, которые выделил для меня этот агроном, таащ Дудукдуккидемек, уже все обрублены! Что мне теперь прикажете делать?! Я ведь не могу рубить и тащить домой ветки карагача! Гусеницы, как вы знаете, не едят листьев другого дерева, кроме тутового! Ведь у них диета такая особенная! — кричал кто-то.

— А что, наши шелковичные черви едят листья карагача или тополя, что ли?! Наши прожорливые черви проснулись вчера от второго сна и хором зашипели, мотая головами, требуя дополнительную порцию листьев тутового дерево! У нас тоже кончились те тутовые деревья, которые выделил нам вот этот агроном товарищ Дудукдуккидемек! Если я сейчас немедленно не принесу листьев тутового дерева, то гусеницы, которыми я кормлю, день и ночь горбясь вместе со своей семьей, могут уползти на улицу! Они сейчас так голодны, аж готовы съесть друг друга! Так что отойдите подальше от этого дерева, пока я не отрубил кому-то голову секирой! Я предупреждаю сразу, что у меня плохой характер! Мой отец долгие годы лечился в больницах, где работают вежливые доктора с расширенными зрачками. А дед мой умер, закованным в стальные цепи! Он день и ночь грыз чугунные кандалы со стальными цепями, которые прикрепили к его ногам, и рычал глядя из темноты горящими глазами, словно оборотень попавший в капкан и иногда выл волком на полную луну. Так что шутить со мной опасно! То есть мне нечего терять! — кричал другой.

— Асаламалеким Зазамазагака! Не надо драться, и убивать друг друга из-за каких то тутовых ветвей, опомнитесь! Нам агрономам тоже нелегко! Власти требуют от нас выращивать как можно больше гусениц и сдавать в государственные закрома много шелковых коконов, а тутовых деревьев не хватает! Зимой власти отключают газ и электричество, и поэтому население нашего колхоза «Яккатут», чтобы не замёрзнуть в своих холодных лачугах, бездумно истребляют тутовые деревья, используя их в качестве топлива для своих буржуек! А вы угрожаете друг другу топорами! Побойтесь Бога, Гузапейка! Мы должны договориться между собой и решить возникшие проблемы только мирным путем, путем переговоров! Поделитесь поровну ветвями этого дерева — вот и вся весь сказка, как говорится, с хорошим концом! — призывал стороны к примирению агроном Дудукдуккидемек.

— Нет, я не согласен с Вами товарищ агроном Дудукдуккидемек! Ни в коем случае нельзя делиться! Пусть только попробует этот придурок по имени Зазамазагака подойти к этому дереву — я его тут же обезглавлю вот этим мечом, оставшимся мне в наследство от моего деда Башаркул Басмачи! Клянусь лепешкой! — уверенно сказал Гузапейка, грозно махая своим ржавым мечом, у которго остриё дико сверкало в лучах утреннего солнца над яккатутскими полями.

— Полегче, Гузапейка! Я не боюсь тебя и если нужно, буду сражаться с тобой на смерть! Ты только попробуй подойти к этому тутовому дереву, которое воистину принадлежит мне! Ты тут же потеряешь свою башку, похожую на тыкву, и долго будешь искать её в траве, когда она не полетит а покатится, словно колобок, распевая песенку типа: «Я по сусекам скребен, по амбару метен, в печку сажен, на окошке стужен! Я от дедушки ушел и от бабушки ушел!» — сказал Зазамазагака, махая своим топором похожим на секиру палача ХIII века.

И тут под лязг топоров началась схватка между двумя дехканами. Агроном Дудукдуккидемек кричал в панике, стараясь разнять дерущихся:

— Остановитесь, сволочи! Вы убьете друг друга из-за пустяков! Слышите, Гузапейка, Зазамазагака! — кричал он.

— А что, гибель миллионов гусениц-шелкопрядов по твоему пустяки?! Ну, ты козел аграном Дудукдуккидемек, сволоч! Если погибнут гусеницы, то считай — нам конец! Потонем в долгах, как говорится, по уши, а это для нас хуже чем смерти! Мы не хотим сгнить заживо в темницах тюремных подвалов! Лучше погибнуть героической смертью на поле сражения с этим подонком! Вот укокошу я его, потом займусь тобой! Ампутирую тебе все конечности и намотаю твои кишки на ствол тутового дерева! — крикнул Зазамазагака, не отрываясь от схватки. От скрестившихся топоров летели сине-оранжевые искры, словно кометы с огненными хвостами в ночном небе.