— Водку, если можно — сказал заправщик Запарамин.

Телескоп сделал жест рукой, и человек в смокинге, стоя за спиной у Запарамина и вытянув руку через его плечо, налил ему высококачественной водки в бокал из бутылки, обёрнутой в белую салфетку. Телескоп поднял бокал с коньяком, вытянув руку и демонстрируя золотые перстни, украшенные бриллиантами, которые сверкали у него на пальцах.

— Ну, давай выпьем за нас! За друзей, что ли! За заправку! — сказал он.

Заправщик взял в руку бокал и почувствовал холод: водку явно только что вынули из холодильника.

— За дружбу! — сказал он, чокаясь бокалом.

Телескоп только пригубил коньяк и поставил бокал на стол. Человек в смокинге тут же налил коньяку ему в бокал, сново наполнив его. Запарамин залпом выпил водку до дна и закусил ломтиком конины, закуской под названием «казы», которая у узбеков является деликатесом.

— Ну как дела, заправщик Запарамин? Мы с Вами коллеги. Потому что я тоже когда-то был заправщиком. Только не на воле, а в СИЗО — сказал Телескоп.

— Ни фига себе, а разве доверяют зекам в тюрьме огнеопасную заправку? — удивился Запарамин, жуя закуску.

В ответ Телескоп засмеялся.

— Да, нет, я там заправлял наших дружков сокамерников необходимыми вещами, такими как заварка для чифиря, курево, водяра, ну, и всё такое.

— А-а, понятно — кивнул головой Запарамин, глядя на Телескопа косыми глазами и криво улыбаясь.

Телескоп продолжал:

— Потом меня, запихнув в воронок, отправили этапом в лагерь. Была холодно. Когда нас привезли в лагерь, там нас встретили вооруженные люди в черных масках. Вокруг нервно лаяли злые собаки, обнажая острые клыки, брызгая слюной, едва не разрывая поводки, которые держали солдаты-конвоиры. Мы шли через живой коридор, держа руки на затылке и глядя в землю, где нас обрабатывали дубинками, ударяя, куда попало. О эти холодные бараки, вши, клопы, клещи, тени железных решеток при свете зловещей луны! Запах пота и крови. Крики и вопли заключенных. Страшные кашли, туберкулез. Всё это теперь мне кажется кошмарным сном. Отсидел я от звонка до звонка. Вышел на волю, пришел домой, мама моя бросилась в мои объятья, слезы радости и всё такое. Бедная моя мама похудела, волосы её поседели. Её седина белела как хлопок. Сутулая, в старом платье, в старых галошах на ногах, на лбу морщинки, словно осенние борозды, руки в мозолях и морщинах, она вызывала у меня чувство жалости. Целую её руки и говорю дрожащим хриплым от сострадания голосом:

— Мам, говорю, не плачь, я же пришел. Бедная моя, ты постарела за эти годы. Это я во всем виноват. Ты единственный в мире человек, который понимает меня. Ты готова защитить меня, даже если всё человечество будет осуждать мои поступки. Ты не бросила меня в трудные дни, продала нашу корову и отдала деньги адвакатам, чтобы вытащить меня из клетки, когда от меня отвернулись друзья мои, которым я свято верил. Но адвакаты обманули тебя. Ты сама не доедала, но ежемесячно посылала мне передачу, делала грев. Я люблю тебя, мама! Спасибо за всё. Прости, мамань, прости меня, непутевого сына своего, говорю я ей на тюремном языке. Она не понимает жаргона, всё плачет, поглаживая мою буйную голову как в детстве.

— Мамань, когда у нас будет баланда? — говорю я ей. Она не понимает, что такое баланда и снова плачет, бедняжка.

— Сыночек, в тюрьме ты, наверное, разучился говорить на нормальном языке, как одичалый человек на необитаемом острове. Не пугай меня, дорогой мой — говорит она со слезами на глазах.

Я с трудом объясняю ей, что баланда это еда. Дальняк — это туалет, слово «шконка» означает кровать, ну, и так далее. Короче, я снова встал на ноги, и вновь у меня появились большие деньги. Но моя бедная мама умерла, ушла к Богу, покинув меня одного. Как я плакал тогда, обнимая её могилу, Господи… Как вспомню о ней, так сразу у меня появляются слезы на глазах — сказал Телескоп, незаметно вытирая слезы. В косых глазах заправщика Запарамина тоже задрожали слезы. Телескоп продолжал:

— Короче, коллега, в эти дни мы остро нуждаемся в Вашей помощи.

— В помощи? В какой помощи? — удивился Запарамин.

— Нам нужно десять тонн бензина — сказал — Телескоп.

— 10 тонн?! Да Вы что, откуда я возьму столько бензина? У меня каждая капля бензина на счету — сказал заправщик Запарамин.

— Мои люди будут привозить вам в больших емкостях газолин, и вы каждый месяц будете оставлять им определенное количество чистого бензина. А остаток будете смешивать с газолином. Вот и всё. А мы за это будем охранять Вас от плохих людей, от возможных катастроф и всяких пожаров на вашей заправке. Так что, выбор, за вами, дорогой коллега. Ах, чуть не забыл. У нас есть еще небольшой альбомчик с Вашими фотографиями. Есть даже видеосъемки, где наш тайный оператор запечатлел Вас, когда Вы воровали народное добро, то есть бензин и солярку, в довольно большом количестве. Мы можем подарить копии этих исторических шедевров Вам и представителям компетентных органов, включая того чиновника, с женой которого вы крутите роман. И, просим Вас, не беспокоиться, так как у нас имеется оригинал. Ну что, по рукам? — сказал Телескоп с хитрой ухмылкой.

Услышав эти слова, заправщик Запарамин окаменел от страха и задумался. Через пару минут он сказал:

— Я должен подумать.

— Хорошо, коллега, подумайте — сказал Телескоп — думать всегда полезно. Думайте, но не очень долго. Для того, чтобы хорошенько подумать, я думаю, одних суток Вам предостаточно. Э-э-эх, жизнь моя жестянка! Ну их на фиг, давайте будем веселиться в мире, в котором нет справедливости. Ведь человек тоже, как и машины, имеют бак и три раза в день сами себя заправляют. Налей нам, официант! Мы хотим выпить на брудершафт с коллегой за заправку и за заправщиков!

От этих жутких слов Телескопа заправщик Запарамин побледнел. Ему казалось что ноги его и руки сделаны из ваты. Он не чувствовал бокала, когда поднял его и чокнулся с Телескопом. То ли он выпил водку, то ли вылил себе за воротник.

С улицы доносился знакомый голос Фатилы, жены художника баталиста Хорухазона Пахтасезонувуча, и пьяный голос заправщика Запарамина. Они громко кричали друг на друга, выясняя отношения.

— Как вам не стыдно, Запарамин-ака! — кричала Фатила. Мало того, что Вы без спроса взяли мои краски и кисти, Вы еще написали крупными буквами на водокачке имя Фариды Гуппичопоновны! Мне не жалко красок и кистей! Мне жалко Фариду Гуппичопоновну! Не оскверняйте имя благопристойной женщины своими дурацкими надписями! Недавно я увидела такую же надпись на песке с Вашей подписью! Что это такое! Что Вы себе позволяете, и кто дал Вам право, вообще, издеваться над женщиной! Фарида Гуппичопоновна добропорядочная женщина, и она не любит Вас!

Фарида выбежала на улицу и остолбенела от увиденного. На большой емкости водокачки красовалась надпись, выведенная ярко красной краской: «Фарида Гуппичопоновна, я Вас люблю! С уважением, заправщик Запарамин».

Заправщик Запарамин был пьян и кричал на Фатилу, запинаясь и икая:

— Ты, Фатила не вмешивайся во внутренние дела других! Ты рисуй и не жадничай! Что там краска?! Я готов написать эти слова своей собственной кровью на крыше! Потому что я люблю её, и не могу жить без неё, поняла? Да куда тебе понять? Любовь — это не размазня, которую ты считаешь изобразительным искусством! Любовь — это естественная потребность человека! Между прочим, у меня дома есть красная половая краска. Вот этой краской я в ближайшие дни намерен написать моё признание в любви к Фариде Гуппичопоновне прямо на дроге, на асфальте! Пусть знают люди, что я люблю её!

Громкая перебранка Фатилы и Запармина собрала вокруг толпу людей. Многих из них возмущала надпись на водокачке. Женщины обменивались мнениями, с укором глядя на Фариду.

— Ну, бесстыжая, а! — говорили они так, чтобы слышала Фарида. — Только приехала — и сразу приобрела себе любовника! Как вообще земля носит таких женщин! Посмотрите на её живот, она беременна! Бог знает, от кого у неё ребенок! Таких грешниц надо выгонять из нашего села. Иначе Бог покарает нас! А ведь говорят, что она читает намаз! Она — дочь шайтана, которая ходит в маске благородной женщины!