— Ну, доброе утро, госпожа певица ханум! Браво! Браво! Великолепное исполнение! — сказал Поэт Подсудимов, аплодируя.

— Доброе утро, господин Поэт Подсудимов-ака! Спасибо за комплемент! — поблагодарила Сарвигульнаргис на миг прекратив собирать хлопок.

— Простите, что я опоздал немного, госпожа Сарвигульнаргис ханум. Я бы пришёл вовремя, но, видите ли, когда я услышал Ваш голос, у меня парализовались мышцы, и я, словно чугунная сидящая статуя Будды, не мог двигаться даже на сантиметр. Я вышел из дупла только тогда, когда Вы делали передышку — начал оправдываться Поэт Подсудимов.

— Ну, ну, снова начали крутить новую комедию да, уважаемый поэт хоккуист? Кстати, у Вас тоже Божий дар. Вы должны открыть свой театр комедии и юмора. Иначе история Вас не простит — сказала Сарвигульнаргис.

— Да, я попытался один раз открыть фермерское хозяйство, но моя попытка потерпела неудачу. В банке отказали мне выдать соответствующий кредит — сказал Поэт Подсудимов.

— Интересно, почему?.. Ах, поняла, как же я сразу же не догадалась? У Вас же это, фамилия криминальная — Подсудимов. Наверное, поэтому и отказали они выдать Вам кредит — предположила Сарвигульнаргис.

— Да нет. Просим, грят, прощения, мы не можем выдать кредит покойникам, так как покойники не в состоянии возвратить полученный ими кредит с процентами. Вот, грят, у нас есть документы в двух экземплярах, подтверждающие, что Вы десять лет тому назад погибли при взрыве кислородного баллона на стройке в далекой России. Дело в том, что я, действительно, много лет тому назад поехал на заработки в качестве гастарбайтера в Россию, и там на одной из строек работал газосварщиком. Я очень любил тогда свою профессию. Бросал в бачок килограмм карбида и наливал туда воду. Потом, когда бачок начинал щипеть, я плотно закрывал крышку, карбид с водой входил в реакцию и внутри него накапливался газ серого света, который горел, смешиваясь с кислородом. Я работал, надев маску, и держа в руках грелку. Когда я подставлял зажжённую зажигалку к кончику грелки, то сначала издавался звук, типа «тсс!», потом «парс!» — и загоралась струя оранжевого огня с голубым кончиком. Я резал металл, и из расплавленного металла летели в разные стороны искры огня, похожие на красных мух. Наблюдать за полетом этих огненных мух было одно удовольствие. Эти огненные мухи иногда залетали в воротник моей грубой светло-коричневой спецовки, похожей на брезент и обжигали мне шею. Иногда они попадали прямо в голенище моих валенок, и я от ожога прыгал от невыносимой боли в ногах, словно узник-партизан, который «танцует» под автоматными очередями на смех фашистов. Спецовки, сшитые из грубого брезента, тоже сильно пострадали от залетавших в них огненных мух. Спецовки мои выглядели, словно одежда человека, застреленного с помощью автоматического оружие легендарными американскими гангстерами, пустившими всю обойму в тело жертвы. Но, несмотря на всё это, я любил свою работу, обожал запах карбида, похожего на запах гнилого лука, который многие не любят. А я тащился от этого запаха, изо всех сил нюхал серый дым карбида, словно душистую розу Шираза, вовсю расширяя ноздри. Я работал денно и нощно, даже в дни отдыха. Неплохо зарабатывал деньги и отправлял их через компанию ВЕСТЕРН ЮНИОН своему дяде. У меня тогда на родине был большой дом и две легковушки иностранного производства. Мама моя жила в этом доме в роскоши. Но однажды, когда мы работали на высокой стройке, взорвался кислородный баллон и все гастарбайтеры, которые работали вместе со мной, погибли. Взрывная волна разорвала их буквально на куски и разбросала в разные стороны. Так как я тогда работал за толстой кирпичной стеной вдали от кислородного баллона, то чудом остался жив. Но получил сильные ожоги и ушибы разной степени и, конечно, контузию. Долгое время я пролежал в коме. Милиция отправила моим близким весть о том, что я тоже погиб в этой катастрофе. Когда приехал дядя, чтобы забрать и увезти мое тело, его пустили в морг, чтобы опознать труп своего племянника, то есть меня. Там тогда лежали тела погибших, и опознать их было трудно. По просьбе моего дяди ему отдали тело, которое он наугад выбрал и, положив в герметичный гроб, плотно закрепили крышку. Мой дядя вернулся домой и похоронил меня со всеми почестями на местном кладбище. Поставил надгробный камень из гранита с моим изображением. А документы о моей смерти, которые он получил из милиции, направил в отдел внутренних дел и в махаллинский комитет. Через несколько лет я встал на ноги и приехал сюда. Увидев меня, односельчане в ужасе разбежались в разные стороны. Даже мой собственный дядя. Оказывается, дядя со своей женой уже успел через нотариуса продать покупателям мой дом и машину. Ты, грит, племянник, сильно не переживай. Потому что теперь тебе не понадобятся ни дом, ни машина. Я грю, как это так, дядя? Ведь я жив и здоров. Дышу, кушаю, смеюсь, сплю и разговариваю с тобой.

Он, грит, это тебе только кажется, что ты живой. На самом деле ты покойник. Но ты не унывай, со временем привыкнешь. Ну, думаю, дела. Неужели я покойник? А где говорю моя мама. Оказывается, бедную отправили в дом престарелых, где она до сих пор и живет. Еще посещает меня два раза в неделю, приносит еду. Бедная свою пенсию тратит на меня. Только она верит, что я жив и здоров.

В первые дни моего приезда я посещал её и подбадривал, говоря, мол, не расстраивайся, мамань, всё будет хорошо. Вот пойду в банк, получу кредит и открою фермерское хозяйство. Заработаю приличные деньги и верну наш дом, и мы купим новую машину. Бедная мама плакала, мол, зачем мне дом и машина. Самое главное, ты вернулся с того света живым и здоровым, сынок. А я решил всё-таки пойти в банк, чтобы получить кредит и начать всё сначала. А что случилось в банке, Вам известно. После всего этого я сам стал сомневаться в том, что я живой. И чтобы не раздражать население, пришел сюда и поселился, словно джин, в дупле вон этого тутового дерева. Кто знает, может, я на самом деле не живой, то есть покойник. Может, после смерти человеку кажется, что он живой, и он не помнит, когда, каким образом и где он умер. Если учесть, что покойники могут общаться только с покойниками, то не трудно догадаться, что Вы тоже из числа тех, которых нет в живых — сказал Поэт Подсудимов.

Услышав всё это, Сарвигульнаргись снова начала смеяться.

— Да не пугайте меня, товарищ мертвец. Мертвецы не чувствуют боли. Давайте-ка, я Вас проверю — сказала она и, держась за длинные волосы поэта Подсудимова, начала дергать.

— Ой, больно! Что Вы делаете, ей Богу, отпустите! — взмолился Поэт Подсудимов.

Сарвигульнаргись отпустила его волосы.

— Ну как, Вы живы?! — спросила она, смеясь.

— Даааа, действительно. Оказывается, я еще не помер — сказал Поэт Подсудимов.

Потом вдруг схватился за волосы Сарвигульнаргис и начал крутить их.

— Позвольте мне, ханум, проверить Вас тоже. Мало ли что. А вдруг Вы окажетесь живой покойницей — сказал он.

— Ой, что Вы делаете, Поэт Подсудимов-ака! Отпустите! Больно же! — закричала Сарвигульнаргис, искажая свое лицо от боли и смеясь одновременно. Поэт Подсудимов протянул женщину к себе и крепко поцеловал её в губы. Сарвигульнаргис попыталась сопротивляться, но сильная рука Поэта Подсудимова, которая держала её за волосы, не позволяла ей вырваться из его объятий. Когда Поэт Подсудимов отпустил её волосы, она резко выпрямилась и так дала ему пощечину, что от удара из глаз Поэта Подсудимого полетели сине-зеленые искры.

— Дурак! Как Вы посмели, бесстыжий! — сказала Сарвигульнаргис в ярости и, развернувшись, побежала в сторону полевого стана. Она бежала и плакала.

Поэт Подсудимов, ощупывая свое лицо, не знал, что делать.

— Постойте, Сарвигульнаргис! Я пошутил! Да что Вы шуток, что ли, не понимаете?! Остановитесь! — крикнул он вслед Сарвигульнаргис.

Но Сарвигульнаргис не остановилась. Наоборот, побежала еще быстрее.

Поэт Подсудимов понял, что бежать за ней бесполезно, и что он совершил глупую ошибку.

Поэт Подсудимов сидел у себя в кабинете в дупле тутового дерева, попивая сакэ и думая о прекрасной Сарвигульнаргис. Тем самым он казнил себя, сидя при свете керосиновой лампы, подвешенной к потолку дупла, за ту глупую ошибку, которую он совершил, и никак не смог простит себя. Все эти годы он жил в одиночестве как поэт отшельник в японских горах, но сегодня он остался один не только в селе и в мире, но и во всей вселенной. Это тотальное одиночество вдохновило Поэта Подсудимова как никогда, и он написал следующие строки в жанре хокку.