— Подними его, сынок, и отведи беднягу домой. А то он может замерзнуть на таком морозе — сказала Лариса.

Сергей начал поднимать пьяного Балалайкина.

— Захар Дмитрич, поднимайтесь, я отведу Вас домой. А то здесь замерзнете — сказал Сергей.

— Отпусти меня! Руки прочь от Вьетнама! Я не хочу идти домой… Потому что… потому что… я бездомный… понял? Вот… жена выгнала меня из дома… — сказал Захар Дмитрич Балалайкин и горько заплакал, исказив лицо. Он сидел на снегу и был похож на китайскую панду.

— Не плачьте, Захар Дмитрич, может Ваша жена погорячилась и поругалась с Вами из-за того, что Вы иногда приходите домой поздно пьяным. Это нормально, так как ни одна женщина не рада, когда её мужья пьёт. Вот увидите, она Вас простит и пустит в дом. Давайте, поднимайтесь — сказала Лариса.

Захар Балалайкин на миг задумался, глядя на Ларису, и сказал:

— Аа-а-а, это ты, жена моего давнишнего собутыльника как его… это… хик… Гены из Узбекистана — с трудом вспомнил Захар Дмитрич, умывая шею снегом. И, помолчав, спросил: — А кстати, где он сейчас? Я почему-то давно его не вижу. Уехал что ли в свой Узбекистан?

Лариса задумалась на минуту и ответила:

— Вашего друга больше нет, Захар Дмитрич.

— То есть…как это больше нет его? — удивился Балалайкин. Он что, умер что ли?

— Да, Захар Дмитрич, он погиб на рыбалке. Его ноги зацепились за рыболовную сеть, и… — ответила Лариса.

Захар Дмитрич инстинктивно снял с шапку-ушанку и, поспешно крестясь, помолился за Гурракалона.

— Хороший был мужик. Царство ему небесное. Пусть земля будет ему пухом — сказал он.

Потом вдруг, прижав шапку к глазам, начал беззвучно плакать, содрогаясь всем туловищем.

— Не плачьте, дядя Захар, идёмте, я отведу Вас домой. Вы для меня как близкий родственник. Потому что мой отец был Вашим другом — сказал Сергей, и стал поднимать Дмитрича, взяв его под мышки.

— Что? Ты сын Гены, что ли? — спросил он, поднимаясь с помощью Сергея и качаясь.

— Да, Сережка сын Вашего друга Гурракалона — сказала Лариса.

Захар Балалайкин, криво нахлобучив на голову шапку, крепко обнял Серёгу и зарыдал.

— Да будет место твоего отца в раю, сынок! Какое горе, господи! Не верится даже. Неужели утекло столько времени с того времени, когда мы с твоим отцом сидели в котельной, где я работал, выпивали и беседовали зимними ночами в снежную погоду! Ты даже не представляешь, каким хорошим мужиком был твой отец! Нет, это горе нужно немедленно утопить в водке! Нехорошо не помянуть такого человека как Гена. Ну, жизнь, а! Как она безжалостна! Порой человек не ценит своих лучших друзей при жизни и горько плачет о них только тогда, когда они уже уходят из жизни! Настоящие друзья проходят, словно кометы, освещая звездное небо твоей жизни и оставляя за собой светлый след. И ты загрустишь, глядя на него, словно человек, который прощается с журавлиным караваном, стоя на осеннем поле один. Я вижу, ты вылитый отец. Ну, веди меня, Сережа, в близлежащий кабак. Мы с тобой справим маленькие поминки. Помянем моего бедного друга Гену! — сказал Захар Балалайкин.

Сережа не зная, что делать, посмотрел на мать, и Лариса сказала:

— Я пойду, а ты отведи, Захара Дмитрича домой.

— Хорошо, мама, ты иди домой, а я позабочусь о нём — сказал Сергей.

— Только, не пей спиртного, сынок, хорошо? — сказала Лариса.

— Не беспокойся мама. Ты же меня знаешь, я не пью и не курю — успокоил маму Сергей.

Итак, Лариса пошла домой, а Сергей повел Захара Балалайкина дальше. Когда они дошли до поворота, пошёл снег. Захар Балалайкин, оказывается, хватил лишнего и не мог самостоятельно передвигаться. По дороге он несколько раз спотыкался и падал на землю вместе с Сергеем. Бывший собутыльник отца Сергея был довольно тяжелым, поэтому удержать его было трудно. Сергею стало еще труднее, когда они проходили мимо кабака, где продавали водку и вино в розлив. Захар Балалайкин упирался ногами, оказывая сопротивление Сергею, требуя зайти в кабак и пропустить по двести грамм на помин души Гурракалона.

— Ты сынок, оказывается, жмот и сушняк. Нехорошо не помянуть отца своего и не выпить хотя бы стопочку вина! Пусти меня, сушняк, курага! Ты думаешь, что нет у меня бабок на водку? Есть у меня заначка, я запаслив! А ты иди, гуляй, Вася! Пусти меня, говорю, придурок, ты чо привязался и вцепился в меня словно пиявка?! Убери руки! — кричал Балалайкин, стараясь выпутаться из объятий Сергея.

— Дядя Захар, не говорите так, я не жмот, и я не против того, чтобы помянуть отца, но только не сегодня. Потому что Вы сегодня выпили достаточно. Давайте оставим это дело на завтра. А сейчас я отведу Вас домой, договорились? — сказал Сергей.

Тут Захар Балалайкин резко рванулся, выпутался из объятий Сергея и побежал в сторону кабака, спотыкаясь и падая на бегу. Неожиданно он ударился лбом о телеграфный столб и снова упал в сугроб.

— Ну, хорошо, дядя Захар, хорошо. Пусть будет по-вашему. Только с одним условием. Выпейте сто грамм — и домой — сказал Сергей.

— Вот это другое дело — безмерно обрадовался Захар Балалайкин и поднялся, опираясь на телеграфный столб.

Они вошли в многолюдный шумный кабак, где сидели подвыпившие люди. Они еле виднелись в табачном дыму, словно призраки в кладбищенском тумане. Вокруг — шум гам и дикий смех пьяных посетителей. Захар Балалайкин, двигаясь как солдат, тяжело раненный в жестоком сражении с врагами, опираясь на Сережу, направился в сторону бара. Наконец, они добрались до прилавки. Балалайкин поздоровался с барменом, жадно чавкая губами и с трудом глядя на него сквозь щели отяжелевших глаз. Сергей хотел заказать водку за свой счет, но Захар Балалайкин остановил его и сказал:

— Пджжи, я сам заплачу… надо помянуть мово покойного собутыльника.

И он начал шарить по карманам своих брюк в поисках заначки. Но левая рука его ушла по самый локоть на дно кармана. Карманы его брюк были то ли бездонными, то ли дырявыми. Когда Захар Дмитрич сунул правую руку в карман до самой брючины, Сергей остановил его.

— Не утруждайте себя, дядя Захар. Вы лучше сядьте, а водку я сам куплю. Вы мне позволите? — сказал он.

— Ладно, валяй — сказал Захар Балалайкин.

Сергей занял место рядом с незнакомым человеком, у которого на лошадином лице был глубокий шрам от нижних губ до самих ушей. Сергей купил бутылку водки и, откупорив ее, налил в стаканы и протянул их Захару Балалайкину и человеку с глубоким шрамом на лице. Они начали пить, говоря красивые тосты. Когда в бутылке кончилась водка, человек со шрамом на лице сильно захмелел, и вдруг начал плакать:

— О, бедная моя родина, мой бедный народ! Я плачу о тебе, когда светит луна, освещая поля и леса! Плачу о заброшенном хуторе моем, где я родился и вырос, влюбился в девушку, с которой лежал под луной в стогу сена и целовал её в сладкие мягкие губы! Теперь хутор мой опустел, и пустуют дома, которые печально смотрят на дороги, на чернеющие леса, своими ослепшими окнами! Как я не люблю, Господи, о как не люблю безразличных людей к судьбе родины, таких людей, таких как этот гад! Мне так и хочется перерезать ему горло бритвой, которую я прячу в голенище своего валенка!

С этими словами он набросился, как волк, на Балалайкина желая, обезглавить его. Если бы Сергей вовремя не удержал его, он бы наверняка убил Балалайкина Захара Дмитрича. Это точно. Но защищая Балалайкина, Серегей тоже пострадал, точнее, пострадала его новая кожаная куртка. Человек с глубоким шрамом на лице сильно порезал её бритвой.

И всё же Сергею удалось увести Захара Балалайкина из кабака. Балалайкин окончательно захмелел, и Сергею пришлось тащить его на своих плечах до порога его дома. Он сделал это доброе дело ради своего покойного отца, который когда-то дружил с этим человеком. Он очень любил своего отца, и уважал его друзей, какими бы они ни были.

Лариса со своим сыном Сергеем полетела самолётом в Узбекистан, чтобы посетить могилу своего мужа Гурракалона и заодно увидеться с Фаридой Гуппичопоновной, с художницей Фатилой, с Садокат, с Мекоилом, с Зулейхой и с другими бывшими своими односельчанами, которых она хотела увидеть. Выйдя из Ташкентского международного аэропорта, мать и сын сели в такси и поехали на северный вокзал, откуда частные таксисты возят людей в Ферганскую долину. Там, на вокзале, Лариса договорилась с таксистом о цене проезда, и они сели в белую «Нексию». Таксист в тюбетейке оказался общительным и добрым отзывчивым веселым человеком лет тридцати пяти, среднего роста, полный, с короткой шеей. Он свободно разговаривал по-русски, и все тридцать шесть зубов у него были в золотых коронках. Это Лариса заметила, когда таксист хохотал, рассказывая смешную историю о Ходже Насреддине афанди.