С того дня семья Подсудимовых стала жить в соседстве с сусликами. Все старались не спугнуть зверьков своими неуклюжими движениями, и заодно учиться у них чуткости, проворности и реакции. Из чувства любви и уважения к животным Поэт Подсудимов запретил всем членам семьи разговаривать на человеческим языке. И, как бы это ни было трудно, изучить язык соседей, ну, значит, этих сусликов. Он также велел Маторкардону ни в коем случае не произносить азан громким голосом перед молитвой. Потом обращаясь к Чотиркардону он сказал:

— Дьякон Чотиркардон, это касается не только Муллы Маторкардона, но и тебя тоже! Широко не крестись, слышишь, и не произноси громко слово «Аллилуйя!» во время молитвы. Этим ты пугаешь сусликов, нарушая принципы добрососедства. И ты тоже, пионер Буджуркардон, не шуми, выкрикивая свои громкие лозунги, такие как «Пионер, будь хотов!» и «Увсехда хотов!», — поняли?!

— Ну и жизнь. Это какая-то диктатура, тоталитаризм, деспотизм, можно сказать. Ну, сами подумайте, разве можно произносить азан негромким голосом? Товба! — сказал недовольно Маторкардон.

— Не только можно, но и нужно! Этого требует обстоятельство! Мы должны развивать и, если надо, углублять голыми руками всемирную демократию в этих богом забытых краях! Если потребуется, будете молиться тихо и бесшумно, с помощью жести и шёпота! Чтобы я не слышал никакого азана и никакого звона колоколов! — сказал Поэт Подсудимов.

— Тогда пусть мама наша тоже поет свою песню из оперы «Тахир и Зухра» «Отмагай тонг» шепотом или с помощью жестов — поставил свои условия Маторкардон.

— Договорились — сказал Поэт Подсудимов, мысленно радуясь тому, что теперь он, наконец, избавится от шума и суеты, приобретёт покой, и сможет спокойно писать свои хокку про одиночество и печаль.

— А коза? Ей можно блеять, а нам нельзя даже молиться — да?! Какая несправедливость, Господи Боже мой! — сказал Чотиркардон недовольным голосом.

— Дурак, наша коза — не человек, а животное, и её не боятся суслики, так как они тоже животные. Они не знают что такое молитва. Пожевал травы, быстро двигая маленькими челюстями, с раннего утра и до заката солнца, справил нужду, поспал — и всё! Вот такой у них образ жизни! А мы с вами, слава Богу, являемся короной природы! То есть мы — люди! А суслики боятся людей. Это естественно. Так что, не будем делать козе намордник из веревки, чтобы она не блеяла. Тем более, она ни фига не понимает даже тогда, когда мы объясняем ей это дни и ночи напролет. Все, точка! Это тема закрыта раз и навсегда! Да, чуть не забыл, когда услышите какой-нибудь шорох или увидите что-то подозрительное, то сразу сообщите мне, и я аварийным свистом дам вам команду подобно вожаку сусликов! — предупредил Поэт Подсудимов своих приемных сыновей.

— Хорошо — сказали приемные сыновья Поэта Подсудимова в один голос, с опасением оглядываясь вокруг.

Их глаза постепенно начали привыкать к темноте. Поэт Подсудимов даже стал чувствовать, что у него день за днем начало улучшатся зрение. Один раз они испугались, зайдя в землянку, и увидев глаза друг друга, которые горели в темноте. Потом безмолвно смеялись, треся плечами.

Итак, у них началась новая, таинственная и интересная подземная жизнь.

Однажды члены семьи Поэта Подсудимовых услышали шорох человеческих шагов, и, увидев вдалеке фигуру какого-то человека, насторожились. Маторкардон, который первым заподозрил опасность, тревожно фыркнул словно суслик. Встревоженные члены семьи Поэта Подсудимова, побежали в сторону своей землянки, чтобы спрятаться в ней, словно тушканчики, которые смертельно боятся преследующей их скользящей тени степного орла. Они боялись, что к ним приближается либо Далаказан Оса ибн Коса, либо городской колдун Санаторий Самоварович, в целях оказать им братскую помощь с жильём. Члены семьи Поэта Подсудимова, забравшись в самый дальний угол землянки, тихо сидели тесно прижавшись друг к другу, в надежде, что тот человек пройдет мимо их жилища и они спасутся. Но не тут-то было. Судя по звуку шагов, они узнали о том, что человек остановился как раз у землянки, в которой пряталась семья Поэта Подсудимова. Сарвигульнаргис с тройняшками дрожали от страха, с опаской глядя в земляной потолок и прислушиваясь к тишине. Поэт Подсудимов, приложив указательный палец к губам, дал всем знак, дескать, молчите, мол пришел либо учитель птичего языка и литературы, отличник народного образования, видный общественный деятель, великий ученый — филолог современности, профессор Далаказан Оса ибн Коса, либо городской колдун Санаторий Самоварович, который читая магические заклинания вызывает природное бедствия, в целях помочь людям преодалеть засуху. Тем временем, человек нагнулся и заглянул в проем. Семья Поэта Подсудимова испугалась еще сильнее. Тут незваный гость крикнул.

— Сынок, Поэт Подсудимов, ты дома?! Это я, твоя мама, Купайсин! Меня выгнали из дома престарелых, за неуплату арендной платы за жильё! Дом престарелых приватизировал губернатор города и он грит, всё — в нашем доме нет больше места для бездельников и паразитов! Мы, грит, живем в условиях рыночной экономики, и тот, кто не в состоянии заплатить плату за жильё, пусть уходит, не заставляя нас применять силу! Теперича это учреждение является моей собственностью! Я хочу открыть здесь подпольный публичный дом, со всеми удобствами для высокопоставленных клиентов нашей верхушки! После этих слов проклятого губернатора мне ничего не оставалось делать, кроме как уйти. Я пошла к тутовому дереву, где ты жил со своей семьей, а там никого нет. Я поняла, что твоё тутовое дерево сгорело. Её, видимо молния поразила, подумала я. Я испугалась. Только хотела было заплакать, как тут на моё счастье я увидела одного странного человека, который, произнося заклинания, вызывал природное бедствие. Я подошла к нему, спросила мол, где мой сын Поэт Подсудимов и его семья. Он прервал на минуту своё заклинание и сказал, что вы живете в шкаф-квартире какого-то профессора Далаказана, который дает школьникам уроки птичьего языка и литературы. Ну, думаю, спасибо, Господи, что мой сын и мои внуки Маторкардон, Чотиркардон и Буджуркардон с невесткой Сарвигулнаргис живы и здоровы. И вот сегодня я, наконец, нашла вас. Но я никак не пойму, почему вы убежали увидев меня. Выходи, сынок, не бойся! Выходите, мои любимые внуки и невестка! Я соскучилась по вас! — плакала старуха Купайсин.

Услышав эти слова, первыми не выдержали дети. Ползком они пробрались к выходу и выбрались наружу. Потом все трое бросились к Купайсин в объятья.

— Бабушка! Мы так соскучились по тебе! — сказал Маторкардон за всех.

Купайсин плакала, роняя слезы радости, обнимая и целуя их в щечки и в лоб. Через минуты вышли из норы Поэт Подсудимов и Сарвигульнаргис. Коза тоже прибежала.

Президент страны Гуппичопонов Мекоил Худьердиювуч лег спать поздно в Белом доме, где он жил со своей семьей. Ему приснилась его мать Фарида Гуппичопоновна. В этом сне она сидела на облаке и глядела на Мекоила Худьердиювуча с улыбкой. Потом начала говорить:

— Здравствуй, сынок! Ну, как у тебя дела? Узнав о том, что ты стал президентом страны, мы были безмерно рады. Твои родные, отчим Гурракалон, брат Ильмурад, бабушка, а также мулла Абу Абдулатиф Алаутдин Ибрагим шейх Салахуддун ибн Абдельрахман, Светлана Николаевна, художник баталист Хорухазон Пахтасезонувуч, Заправщик Запарамин и наш сосед Далаказанджан Оса ибн Коса, все сейчас здесь. Мы находимся на карантине и, побудем здесь до судного дня, где Бог разделяет рабов своих на две лагеря. Отправляя одних в рай а других в ад. Дай Бог, чтобы мы попали в рай. У твоей бабушки открылись глаза, и она видит теперь лучше нас. Когда ангелы, махая своими белыми крыльями, прилетели за твоим отцом алкоголиком, чтобы унести его с собой в огненный ад, бабушка твоя, стоя на коленях среди облаков, умоляла их пожалеть его. Она просила, со слезами на глазах, чтобы они пощадили её сына, то есть твоего отца Худьерди, и чтобы они не отправляли его в ад. Но ангелы не выполнили её просьбу, объяснив ей, что они не в силах внести изменение в указание Бога, и что, мол, они просто должны привести в исполнение суровый приговор. Когда они поднялись в воздух, художник баталист Хорухазон Пахтасезонувуч зацепился руками за ноги Худьерди и полетел с ними, захватив с собой этюдник, который болтался у него на плече.