— Ты куда-аа, Хорухазон Пахтасезонувууууч?! — крикнул ему вслед Гурракалон.

— Я хочу полететь с алкоголиком Худьерди в Ад, чтобы запечатлеть на полотне грешников, которые и в аду дерутся между собой, предавая своих дружков собутыльников и топя друг друга в огненной реке булькающей лавы! — ответил художник на лету, удаляясь от нас.

Хорошо, что у Худьерди спустились грязные рваные залатанные штаны вместе с его сапогами, и художник баталист Хорухазон Пахтасезонувуч, полетев вниз, упал кувырком на мягкие и белые, как узбекский хлопок, облака. Ну, как там Зулейха, всё плачет бедная? Ты скажи ей, пусть она не плачет — сказала Фарида.

— Хорошо, мама, я обязательно скажу ей, чтобы она не плакала больше. Знаешь, мама, Зулейха давно уже замужем, и у неё двое детей! Я тоже женат. Сноха твоя Дильбар родила мне троих детей. Теперь у тебя пять внуков — сказал Президент страны господин Гуппичопонов Мекоил Худьердиювуч.

— Спасибо сынок, поцелуй моих внуков за меня и не забудь передать привет художнице Фатиле — сказала Фарида, вытирая радостные слезы подолом платья. И, улыбаясь сквозь слезы, продолжала: — Вчера я увидела Далаказана, который бегал по бескрайним просторам белых и серых облаков со своей шкаф-квартирой на плечах, весело крича:

— Жить-жить — житталалалу- лалула! — Жить-жить — житталалалу- лалула!

Он рад за тебя и гордится тобою. Я, грит, даже не поверил когда Ваш сын, то есть президент нашей независимой страны, господин Гуппичопонов Мекоил Худьердиевуч, приехал на мою джаназу, чтобы лично присутствовать в ней. Я, грит, едва сдержал слёзы, когда по его указу было выполнено моё завещание, и меня похоронили вместе с моей шкаф-квартирой. Особенно сильно хотелось плакать, когда господин президент произнес трогательные слова в мой адрес, прощаясь со мной. И вот, благодаря ему, я смог взять с собой в этот вечный мир свою шкаф-квартиру, чему я чрезмерно рад, Фарида Гуппичопоновна! — сказал он и снова крикнул:

— Жить-жить — житталалалу- лалула! — Жить-жить — житталалалу- лалула!

В ту ночь мы с твоим отчимом Гурракалоном, лежа на пушистых облаках, прислушивались к далекому рокоту трактора и тихо улыбались, с озарёнными лицами при свете луны. Этот рокот доносился с безлюдных облачных полей, где твой брат Ильмурад пахал на своем одиноком тракторе. Он намерен посеять там хлопок. Запарамин по-прежнему работает заправщиком за облачными горами. Там у него есть заправочная станция. Правда на этой заправочной станции нет ни капли бензина, но, несмотря на это, заправщик Запарамин каждый день ходит туда и с утра до вечера сидит в помещении кассы. Он говорит, что любит эту работу, грит, заправочная станция напоминает мне те далекие дни, когда я работал заправщиком в совхозе «Истиклал» Комсомолабадского района Андижанской области. Запарамин просил у нас прощения за то, что Ильмурада незаконно посадили из-за него. Мы простили его. И ты тоже прости меня, сынок, за то, что я преднамеренно направила свою инвалидную коляску в глубокий овраг. Это было не суицид. Я сделала это потому, что тогда я была не в своем уме. То есть теперь я понимаю, что у меня было тяжёлое психическое расстройство. Прости меня за то, что я причинила тебе горе и страдание в момент, когда ты своим честным трудом, лепя кирпичи из глины, собирался накопить деньги на учебу — сказала Фарида.

— Почему ты просишь у меня прощения, мама? Ты же ни в чём не виновата. Наоборот, это я должен просить у тебя прощения, за то, что не смог тогда спасти тебя. Ты нас вырастила, подняла на ноги, сделала нас людьми. Не бросила нас даже в самые трудные дни. Сама голодала, отдавая нам последние куски хлеба. Хотя я был тогда маленьким, но я все помню. Я до сих пор помню, как ты горько плакала, когда умерла наша бабушка. Потом отчим, потом брат мой умерли один за другим, и горе окончательно сломило тебя. Ты святая женщина, мама! — сказал президент страны господин Гуппичопонов Мекоил Худьердиювуч.

— Спасибо еще раз, сынок, за то, что ты понял меня сказала Фарида и продолжила свой рассказ: — Недавно произошёл интересный случай. Была лунная ночь. Смотрю, рядом нет твоего отчима. Я вышла из лачуги, которую мы построили из облака и увидела Гурракалона, который сидит среди облаков и плетет рыбацкую сеть из лучей светяшиеся луны. Я, грит, пойду на охоту. — Я говорю, тут нет водоёма где ты мог бы порыбачить. — Он говорит, я пойду не на рыбалку, а на край облачных просторов и, грит, буду охотиться на лунных девушек, которые, грит, сидя под яркой луной, расчесывают серебряными гребёнками свои нежные длинные густые волосы, надрывно запевая печальную песню о любви. Поймаю, грит, одну из них и вам, грит, со Светланой Николавеной и с моей тещей будет веселее. А то нет тут телевизора, чтобы Вы смотрели по вечерам интересные сериалы и мелодрамы. Потом он, волоча рыболовную сеть, которую сам сплёл из лучей луны, пошел на край облачных полей. Но к утру он вернулся с пустыми руками. Я говорю, ну, дорогой, поймал лунную девушку?! Он говорит, когда я пришел на край облачного поля, я увидел много красивых лунных девушек. Они были совершенно голыми, но сидели, прикрывая свои тела, с распушенными нежными густыми волосами, и расчесывали их золотыми гребёнками, напевая нежную пленительную песню. Я долго слушал их, лежа за облачными кустами и никак не мог наслушаться. Потом, осторожно подкравшись к ним, хотел было накинуть на них рыболовную сеть, которую сам сплёл из лучей луны, но тут прибежал Далаказан с огромным шкафом на спине и закричал пронзительным голосом на всё облачное поле:

— Жить-жить — житталалалу- лалула! — Жить-жить — житталалалу- лалула!

Услышав это, лунные девушки в страхе разлетелись в разные стороны, словно стая белых лебедей. Я говорю, Далаказан, что ты, грю, наделал?! Ты же своим криком вспугнул лунных девушек, на которых я охотился. Неужели нельзя было произнести шепотом этот всемирный лозунг малоимущих, как его там, ну, «жить-жить — житталалалу- лалула! — Жить-жить — житталалалу- лалула?!» — рассердился я.

Далаказан говорит, простите, грит, но я хотел чтобы вы снова не погибли на охоте, запутавшись рыболовной сети, которую сами сплели.

— Что? Ты чего, Далаказан, смеешься что ли надо мной, издеваешься, да?! Да я тебя одним ударом отправлю в нокаут! — сказал я вытаскивая из голенища валенка кнопочное шило и ударил его этим холодным оружием в шею. Потом несколько раз в грудь. Но Далаказан, вместе того, умереть, наоборот, засмеялся, потому что из его раны, которую я ему нанёс, не кровь потекла, а начали расходиться серебряные лучи. Гляжу, нашу драку наносит на холст масляной краской художник баталист Хорухазон Пахтасезонувуч — сказал Гурракалон.

Вот такая вот у нас веселая беззаботная жизнь, сынок. Короче говоря, мы рады за тебя, за то что ты правильно управляешь страной, развивая демократию в обществе, где представители разных народов живут в мире и согласии, словно члены единой семьи, независимо их национальности, расы и религиозной принадлежности — завершила свой рассказ Фарида.

— Спасибо, мама. Передай привет бабушкам, моему брату, отчиму, дяде Далаказану, заправщику Запарамин-аке, художнику баталисту Хорухазону Пахтасезонувучу. Да, чуть не забыл, недавно мы в центре села Таппикасод воздвигли гигантский восемнадцатиметровый монумент дяди Далаказана из чистой бронзы. Его статуя с огромным шкафом на спине возвышается над селом Таппикасод — сказал президент страны господин Гуппичопонов Мекоил Худьердиевуч.

— Спасибо, сынок. Я обязательно оповещу об этом Далаказанджана, и он обрадуется.

До свидания сынок. Я еще приснюсь тебе, когда у меня будет время. Передай привет от нас Зулейхе, Фатиле, Садокат и другим односельчанам — попрощалась Фарида.

И тут, президент страны господин Гуппичопонов Мекоил Худьердиювуч проснулся.