— Я всё улыбаюсь голливудской улыбкой:

— Эх, начальничек, не понимаешь ты, настоящий художник это тот, у которого крадут картины! — сказал я.

Услышав мои слова, начальник зоны рассердился.

— Ах ты еще и философ?! Ну, ну. Бейте Геродота! — приказал он вдруг своим операм. Те бросились на меня с железными прутьями в руках. Начали бить меня бейсбольными битами, куда попала. Кровь у меня сочится из носа и изо рта. Солдаты конвоиры напустили на меня злых собак. Два ротвейлера и две овчарки рыком начали грызть мои ноги, оперы избивают меня. А я радуюсь и спешно рисую эту кровавую сцену своей собственной кровью на холст. Одним словом, получилась картина на ура. Но меня радовало не это, а та пустая рамка, которая осталась от моей украденной картины. Эта рамка стала моей коронной картиной! Я назвал её «Пустой квадрат». Один зек спрашивает, художник, а художник, а что означает слова «Пустой квадрат».

— Эх ты дурная голова, говорю я ему, неужели не догадываешься? Тоже мне зек! Этим я изобразил нашу страну, где ничего нет кроме пустоты! Это духовная пустыня под экваториальным жгучим солнцем тотальной диктатуры!

— А-аа-а, ясно — сказал зек и почему-то пошел в сторону администрации.

Впоследствии выяснилось, что этот зек оказался стукачом, то есть доносчиком! Он с потрохами предал меня администрации, и они продлили мой срок еще на пять лет… Ах, извини, дорогая, вот снова началась драка между родными братьями священниками… Я должен это запечатлеть. Ну ладно, моя архидея, я побежал. С мысленным поцелуем, твой Хорухазон Пахтасезоновуч.

Слушая Фатилу, Фарида смеялась до слез.

— Ну, у Вас и муж, Фатила! Чудак-человек! По характеру он похож на моего Гурракалона — сказала Фарида, вытирая слезы краем простыни.

— Да, кстати, я слышала, что Ваш муж приехал и просил прощения у Вас, это правда, Фарида Гуппичопоновна? Поздравляю! — сказала Фатила.

— Да, спасибо, Фатила, он вернулся и просил прощения. Я простила. Потому что мы оба стали жертвами провокации коварных клеветников. Вчера он пришел ко мне со своей женой Ларисой и с тещей Светланой Николаевной. Бедная Лариса, тоже просит прощение и плачет. Я не знаю русского языка. Гурракалон переводил нам. Я говорю, не плачь, Лариса, сестричка, я понимаю, что ты тоже любишь Гурракалона. Не бойся, не отниму Гурракалона, будьте счастливы. Она рыдает и говорит, нет, Фарида Гуппичопоновна, я хочу что бы Вы были счастливы с Гурракалоном. Я как нибудь… Ну, я оставлю Вас обеих в покое… Я тоже рыдаю, говорю, тогда, Ларисонька, ты никуда не уходи. Светлана Николаевна тоже. Все вместе будем жить в Комсомолабаде. Если не хочешь жить здесь, то я готова жить вместе с вами в России — сказала я.

После этого мы все хором плакали от счастья — сказала Фарида. Услышав эти трогательные слова, Фатила тоже невольно заплакала, улыбаясь сквозь слезы.

Оказывается, человек такое существо, которое не знает, что может случиться с ним через день или через час. Яркий пример этому — судьба Ильмурада. Ему даже не снилось, что когда-нибудь он попадет за решётку и окажется среди убийц. Образно говоря, Ильмурад заплатил за шашлык, который он не ел, то есть сидел в СИЗО за наглую клевету. Что будет с ним дальше, было известно только одному Богу. И жалко было ему не себя, а маму и братишку с сестренкой, которые радовались, когда он, окончив шестимесячный курс механизаторов и став трактористом, вернулся домой на тракторе. Как он мечтал участвовать на весеннем посеве хлопчатника на хлопковых полях на своем тракторе, гремя сеялкой! Как он хотел пахать поля туманными осенними ночами! Теперь вот сидит в клетке. В камере нет свежего воздуха. Ильмурад только здесь остро ощутил на себе и убедился в том, что нет на свете ничего важнее свежего воздуха. Как хорошо людям, которые находятся на свободе! Передвигаются без наручников и без конвоиров. Ходят, куда хотят, дыша свежим воздухом. А здесь в камере, сидишь и смотришь в закрытую железную форточку, слышишь топот обуви, скрип железных дверей, лай собак, которые эхом отзываются в узких, плохо освещенных коридорах. Постоянно чего-то ждёшь. А ожидание — это самое тяжелое чувство, которое давит на тебя тоннами невидимого груза. Думаешь, думаешь, и такое странное досадное чувство тебя охватывает, что кажется, даже думам твоим конец наступает. Ибо человек здесь дичает, и даже порой сходит с ума. А следователи не спешат. А куда им спешить? Наоборот, они довольны тем, что убийственное ожидание ломает многих. Узники взрываются, то есть начинают предпочитать зону или тюрьму, чем находится в этой дыре, похожая на каменный мешок. Остается лишь вести разговоры со своими сокамерниками, чтобы не сойти сума от одиночества.

Один из сокамерников Ильмурада по имени Тырдылдынов Чигильягмо Культозанувуч убил свою собственную дочь. У него отсутствовали обе руки, и ел он как обезьяна, держа ложку ногами. Он плакал, когда рассказывал о себе.

— Простите, ради Бога, товарищ Тырдылдынов Чигильягмо Культозанувуч, а за что Вы убили свою дочь? — любопытствовал Ильмурад.

— Эх, сынок, не спрашивай — говорил Тырдылдынов Чигильягмо Культозанувуч сквозь слёзы. — Дочь у меня было единственная. Латифой её звали. Правда, она была не очень красивая, то есть зубы у неё были заячьи, а ресницы у неё были белые как у поросенка. Конопатая такая. Несмотря на это, я все же любил её. Но никогда не баловал и не говорил ей, что люблю её. Бедняжка из-за своего комплекса неполноценности не могла играть с другими девочками. Вернее, девочки с ней не хотели играть. Поэтому играла Латифа одна во дворе с камушками, в тени деревьев. Иногда палочкой рисовала что-то на земле. А я любил выпивать, и каждый божий вечер приходил домой пьяным. Бил свою жену жестоко, как били эсэсовцы узников в концлагерях во время второй мировой войны. Угрожал ножом или топором, волочил её, схватив за волосы, по снегу во дворе, а она дрожала от страха, умоляла меня, чтобы я её не убивал, и кричала Латифе:

— Беги, дочка! Спасайся!

Латифа тоже плакала и кричала, мама, а как же ты?! Жена кричала ей в ответ:

— Не думай обо мне доченька! Я родилась для избиения! А ты беги, моё солнышко, беги к соседям!

Бедная Латифа убегала по снегу босиком и пряталась у соседей, которые тоже боялись меня.

Однажды я услышал такой разговор жены с дочкой:

— Латифа, доченька, теперь ты выросла — говорила мать дочке. Скоро мы должны будем отдать тебя замуж, и на твоей свадьбе должны присутствовать твои подруги. А у тебя, как я вижу, нет подруг. Ну, подумай сама, кто захочет свататься и породниться с нами, если ты будешь ходить одна, как русалка, в ночном море. Ты иди к подругам, заводи с ними дружбу. После этого Латифа стала ходить к своей однокласснице по имени Паризад. Родители Паризад были богатыми людьми и жили в роскоши. Однажды вечером я возвращался домой подвыпивший и неожиданно встретил на улице маму той девушки, с которой дружила моя дочь Латифа. Женщина по имени Сопонгуль была сердита и, увидев меня, начала орать:

— Эй, Тырдылдынов, скажи своей дочке, пусть она вернет сегодня же мои золотые серьги с бриллиантовыми украшениями! Они лежали у зеркала и исчезли сразу после того, как ушла твоя дочь! Учти, алкаш несчастный! Если твоя дочь сегодня же не принесет мне мои драгоценные серьги, я завтра же напишу заявление в милицию и посажу твою дочь-воровку в тюрьму! Мой брат работает прокурором, и ты его знаешь! Посажу её в девятку, откуда её вынесут в гробу! Клянусь Богом!

Услышав эти слова, я почувствовал, что у меня крыша поехала, и я поспешил домой, чтобы поколотить дочку. Буду колошматить её, пока не устану. Прихожу, а жена снова начала кричать:

— Беги, доченька, спасайся!

Но не тут-то было. Я успел закрыть железные ворота нашего двора на засов и поймал Латифу, которая хотела удрать. Я крепко схватил её за волосы и поволок в дом, чтобы её крики не слышали соседи. Латифа плакала от страха и умоляла, чтобы я её отпустил дочку и не делал ей больно. Жена моя в это время бросилась на меня словно тигрица, которая защищает свою тигрёнка, и укусила мне руку. Я ударил её ногой в область живота. Она упала и, ударившись головой о бетонную лестницу, потеряла сознание. Я приволок Латифу в дом и начал беспощадно избивать её.