Услышав это, Фарида произнесла: «Астагфуруллах! Астагфуруллах!» Потом начала выгонять соседей со двора:

— Уходите сейчас же, придурки! Шайтаны! Уйдите из нашего двора, ради всего святого! Оставьте нас в покое! — кричала она нервно и продолжала реветь, присев на деревянную ступеньку, закрыв лицо ладонями. Слепая свекровь Фариды тоже заплакала.

Проводив Сарвигульнаргис до полевого стана, поэт Подсудимов вернулся в дупло старого тутового дерева и зажег керосиновую лампу. Потом сел на табуретку и решил написать пару хокку про одиночество и разлуку, но он никак не мог сосредоточиться. Ему не давали покоя мысли о красивой женщине Сарвигульнаргис. Её песни до сих пор звенели у него в ушах, и сладкий запах её волос всё еще дурманил его. Желание еще раз увидеть её мучил Поэта Подсудимого, и он понял, что по уши влюбился в неё, как говорится, с первого взгляда. Он все глядел через узкую щель дупла тутового дерево и никак не мог отвести глаз с полевого стана, где грустно сияли далёкие огни. Как раз за этим полевым станом сиял ясный месяц, освещая мрак. На небесах, где-то вдалеке таинственно мерцали синие звезды.

Поэт Подсудимов почувствовал голод и, решив приготовить себе ужин, вышел из дупла. Потом он разложил сухой хворост, зажег костер и на огне стал жарить кукурузные початки, которые принес с колхозного кукурузного поля. Когда он жарил этот початок, воздух наполнился запахом жареной кукурузы. Поэт Подсудимов взял один горячий початок и стал перекидывать с руки на руку, одновременно дуя на него, чтобы он остыл. После этого он принялся есть жареную кукурузу с большим аппетитом. Он кушал, закрывая глаза от наслаждения, не видя своего почерневшего от копоти рта.

— Какая вкуснятина! Спасибо тебе, Господи, за сытый ужин! — подумал он сладко, пережёвывая жареные зернышки кукурузы.

После сытного ужина он твердо решил пойти на полевой стан, чтобы снова увидеться с Сарвигульнаргис. Если не удастся встретиться с ней, то хотя бы увидеть её милое лицо издалека. С такими намерениями Поэт Подсудимов потушил костер и керосиновую лампу, которая горела в дупле тутового дерева. Потом он направился по тропинке в сторону полевого стана.

Дорогу Поэта Подсудимова освещал месяц. Когда он подошел к полевому стану, там при свете подвесных лампочек он увидел группу женщин и пятерых мужчин, которые сидели за длинным самодельным столом. Один горбатый человек играл на рубабе и пел какую-то песню про любовь. Ему на порванном баяне аккомпанировал человек с бледным лицом. Когда поэт Подсудимый увидел Сарвигульнаргис, которая сидела среди женщин, и у него от волнения чуть сердце не выскочило из грудной клетки.

— Какая красивая женщина! — подумал он.

Сарвигульнаргис, прислонясь головой к плечу другой женщины, слушала песню, которую пел тот горбатый музыкант с рубабом в руках. В это время кто-то умывался у арыка, а кто-то стирал одежду. Поэт Подсудимов стоял за деревьями, которые росли вдоль арыка и глядел на людей, которые приехали на помощь к хлопкоробам колхоза «Яккатут». Он стоял словно голодный волк, который глядит на отару овец из мрака.

Тут одна невысокая полная женщина подошла к яме и бросила туда пустые консервные банки. Это был шанс для поэта Подсудимова, который нельзя было упустить ни в коем случае. И чтобы не вспугнуть женщину, он вышел туда, где было светло, и искусственно закашлял, чтобы обратить на себя внимание невысокой женщины. Услышав его кашель, женщина от испуга потеряла равновесие и чуть не полетела в глубокую яму. Спешно отступив назад, она сказала:

— Вы кто?! Что Вы тут делаете, на ночь глядя?! — сказала она, пятясь назад.

— Да, Вы не бойтесь, ради бога, ханум. Это я, поэт Подсудимов. Я живу вон там… у этого… Ну, в общем, это не важно… Мне это… Как бы Вам объяснить. Ну аа… не смогли бы Вы позвать женщину по имени Сарвигульнаргис? Будьте любезны, пожалуйста — попросил Поэт Подсудимов.

Невысокая женщина резко повернулась и побежала обратно туда, где сидели женщины и мужчины и, подойдя к Сарвигульнаргис, шепнула что-то ей в ухо. Сарвигульнаргис неожиданно вполуоборот повернулась в сторону, где стоял Поэт Подсудимов и встала. Потом нерешительно с испугом направилась в сторону Поэта Подсудимого.

— Какая походка, Господи! Она приближается словно луна, которая медленно поднимается всё выше и выше, освещая мрак моей души! — подумал с восторгом Поэт Подсудимов.

Сарвигульнаргис подошла к поэту Подсудимому, и они поздоровалась.

— Ну, зачем пришли? Уходите сейчас же, ради Бога. Что скажут люди, увидев меня с Вами? Не портите репутацию одинокой женщины — сказала Сарвигульнаргис, с опасением оглядываясь назад.

— Хорошо, Сарвигульнаргис ханум, я сейчас же уйду. Только с одним условием. Вы обещайте мне, что завтра придете туда, где мы с Вами сегодня встретились — сказал Поэт Подсудимов.

— А зачем? Что Вам от меня вообще нужно? — удивилась Сарвигульнаргис.

— Не знаю, Сарвигульнаргис. Я знаете, ну… я просто хочу еще раз услышать Ваши песни. Хочу побеседовать с Вами. Мне приятно с Вами беседовать, понимаете? Но честно, сам не знаю, почему, поверьте мне.

— Да перестаньте Вы, о чем вы говорите? Вы шутите? — сказала Сарвигульнаргис и густо покраснела.

— Я серьезно говорю, Сарвигульнаргис. Ну, придете или нет? Ежели нет, то я до утра буду сидеть здесь, ожидая, когда вы выйдете из полевого стана, и так каждый день. Только чтобы увидится с Вами или хотя бы увидеть Ваше прекрасное лицо издалека, я готов на все, вплоть до поножовщины и потопоровщины — сказал твердо Поэт Подсудимов.

— Уфффф… Ну, хорошо, хорошо, договорились. Я постараюсь прийти туда. А теперь уходите — сказала Сарвигульнаргис.

— Вот это другое дело, Сарвигульнаргис. Всё. Я ушел. Доброй Вам ночи, и пусть снятся Вам самые хорошие сны — сказал Поэт Подсудимов.

— Спокойной ночи — сказала Сарвигульнаргис и, повернувшись, пошла обратно на полевой стан.

По дороге поэт Подсудимов от радости громко запел, весело пританцовывая в такт своей песни.

Поэт Подсудимов целый ночь не мог спать и не написал ни одного хокку, думая только о Сарвигульнаргис, корчась, как раненная змея, в скрипучей кровати, покрытой сеном. Уснул он только на рассвете и проснулся, услышав знакомый божественный голос Сарвигульнаргис. Она пела недалеко от тутового дерева, в дупле которого лежал Поэт Подсудимов, в своей вертикальной кровати, похожей на кресло космонавта. Поэт Подсудимов вышел на балкон дупла и увидел Сарвигульнаргис, которая не отрываясь от работы, самозабвенно пела оперные песни.

— Оказывается, она всё-таки пришла! Как хорошо! Спасибо тебе, Боже! — подумал Поэт Подсудимов и вышел из дупла тутового дерева. Почистил зубы, умылся в осеннем арыке и вытерся полотенцем, внимая красивым оперным ариям, которые пела Сарвигульнаргис.

«Вот настоящая женщина! — думал поэт — не то, что его бывшая жена Ульпатой, которая не только не понимала искусства но и презрала его.

Она говорила, что искусство — это ремесло шайтана».

С такими мыслями Поэт Подсудимов пошел на свидание с Сарвигульнаргис, даже забыв о завтраке. Сарвигульнаргис пела очередную арию «Оглима ухшийди овозинг сани», из оперы «Шохсанам и Гариб», название которой в переводе звучало так: «твой голос похож на голос моего сына». Это грустная песня матери Гариба, которая вдали от своего сына, ушедшего в далёкие края в поисках своей возлюбленной Шохсанама, ослепла, тоскуя по нему. Когда Гариб возвращается домой с караваном из далеких краев, его ослепшая мать щупая его лицо, поет, мол, странник, твой голос похож на голос моего сына, и мне кажется, что ты побывал там, где бродит мой сын Гариб, и ты, может, даже встречал его и беседовал с ним. Эту трогательную песню Сарвигульнаргис пела с таким мастерством, — аж слезы появились в глазах Поэта Подсудимого.

Когда закончилась песня, Поэт Подсудимов, придя в себя, словно человек, который вышел из комы, похлопал ей. Сарвигульнаргис красиво улыбнулась, повернувшись лицом к Поэту Подсудимову, прикрывая ладонью лицо от острых лучей утреннего солнца.