Разгуделось пчелиное вече, В бубны бьют, как шаманы, шмели. На твои загорелые плечи Прыгнул смелый кузнечик с земли. Не пугайся! Он друг. Он не тронет. И не вздумай его убивать! Как стрекнет он с плеча в белый донник — И скорее на скрипке играть. Да на полное вдохновенье, Без оглядок, на весь напор. И заслушалось на мгновенье Хлопотливое общество пчел. 1963 Гимн дождю Дождь напоил дубравы досыта, Прошелся по долине луговой. Трава какая! А какие росы-то! Чуть ветку тронул — стал, как водяной! Земля набухла. Дышит в черноземе Бессмертная душа родных полей. Пируют корни, как в богатом доме, И кружат буйны головы стеблей. Прислушайтесь! Звучит земля от встречи Небесной влаги и земных травин. И хочется весь мир поднять на плечи И понести в распахнутость равнин! 1963 Чертополох И ты цветешь, чертополох! И хочешь, чтобы были внуки. Как страшен ты, и как ты плох, Как безобразно колешь руки! Не дам, не дам тебе расти И засорять родную межу, Я буду груб с тобой, прости, Косой под самый корень срежу. И высушу и разотру, Я это знаю и умею, И едкий прах твой на ветру Без сожаления развею. Где рос ты, посажу горох, Стручков зеленых будет много, Сгинь, сгинь с земли, чертополох, И без тебя злодеев много! 1963 * * * Стоят в оврагах, как царевны, Черемухи всея Руси. А под Москвой, в моей деревне Они особенной красы. Они не ломаны, не гнуты И не были ни в чьих руках. Они, как девушки, обуты И на высоких каблуках. В изящных, нежных крепдешинах, С несмелым оголеньем плеч, Стоят черемухи в лощинах И ждут счастливых майских встреч. 1963 Апрель У апреля лицо в облаках. С полустанка лесного Раздоры Вижу я, как он держит в руках Обнаженные косогоры. Припадает к земле синевой, Как в палате сестра к изголовью, Лечит первой своею травой, Как единственно первой любовью. Он коровам играет в свирель. Там, где дачная даль и платформа. И животные сразу смирней И добрей от подножного корма. Ах, апрель! Колоброд, баламут, Закадычный приятель с громами. Ты, как в сказке, за десять минут Можешь землю покрыть теремами. Где ты бродишь, Андрей, мой апрель И мои первомайские вести? Я твою голубую свирель Отличу в самом сложном оркестре. Мы два неслуха! Два сорванца, Две пронзительных песни планеты. И останемся мы до конца Малой малостью — только поэты! 1963 * * * Я однажды умру, не запомнив, какого числа, К некрологу друзей отнесясь безразлично. Капнет тихая капля с большого весла, Это значит, что Волга печалится лично. Дрогнет ветка. И дерево все до верхов Будет зябнуть, узнав о развязке печальной, Это значит, что я для российских лесов Был не просто какой-то прохожий случайный. Заволнуется в поле по-девичьи рожь, И колосья уронит, и тихо заплачет. Это значит, что в мире я сеял не ложь И никто мое слово в застенок не спрячет. Смерть меня заберет не всего целиком, — Что-то людям оставит, и даже немало. …А пока я тихонько пойду босиком, Чтобы загодя тело к земле привыкало! 1963 * * * Порою поэзия ценит молчание И мудрое мужество тихих минут. Она никому не прощает мельчания. Она — высота. А высоты берут. А ты иногда, рифмоплет безголовый, Поэзию спутав с поденным трудом, В пустой колокольчик заблудшей коровы Звонишь и звонишь, ну а толку-то в том! 1963 * * * Шерсть у мамонта светло-рыжая, Шерсть у мамонта можно прясть. Только мамонты вот не выжили, Не спасла их нахальная масть. |
