Льет и льет из всех решет, Несмотря на общий ропот. Землю бог не бережет, Как щенка, нещадно топит. Я надену сапоги, Выйду в даль, дождями донят. Может быть, мои шаги Тучи на небе разгонят! 1956 * * * Холодно, ветрено, Дождь на обрыве… Будто и нет меня С вами, живыми. Будто я — горечь, Запах полыни, Будто лоза винограда В долине. Будто я — ветви Белесого лоха, Будто и в смерти Мне тоже неплохо. Будто я вечно — Зеленая туя, Тихо расту себе, Не протестуя. Будто я — холмик, Камень надгробья. Кто-то приходит Ко мне и сегодня. Не узнает, Что я — травы и вереск, Соль Черноморья, Кефалевый нерест. Хочет в моем Меня видеть обличье, Будто я новый, Не то же величье! Нет! Я живой! Ясно вижу и слышу, Хлопаю дверью, Прячусь под крышу. Руки к огню Простираю и греюсь. Волю творю И на счастье надеюсь. 1956 * * * Пять памятников лета на лугу! Не бронзовых — из донника и мяты. Я заночую эту ночь в стогу, Под облаками, мягкими, как вата. Я попрошу у ночи слух совы, У камышей — умения не зябнуть, У скошенной, идущей в рост травы Неистребимо жизненную жадность. Придет рассвет, и пасмурен и мглист. Я буду птичьим выкриком разбужен. И на плечо мне сядет первый лист, Как первенец осеннего раздумья. 1956 Я был ручьем Я был ручьем под травами, Я грузом был под кранами, Я тек каширским током на Москву. Меня за белы рученьки Вели по трапу грузчики К ржаному и соленому куску. Каспийская, балтийская, Соленая, смоленая, Высокая, веселая волна На грудь мою кидалася, При встрече улыбалася, Ласкала, как любимая, меня. На яростном, и радостном, И на сорокаградусном Морозе я калил себя не раз. Ветра меня проветрили, Моря меня приметили, Мне руку жали Север и Кавказ! И чем я в жизни выстоял? Душой ли гармонистовой, Смирением ли девичьим, Иль тем, что я — бунтарь? Иду в лесах аукаю, Не прячу и не кутаю Свой травяной букварь. А надо мною — радуги, А подо мною — ягоды, И льющийся, смеющийся, Щебечущий восторг. И сквозь настилы старые, Как из подземной камеры, Моя трава растет! 1956 Застольное слово Нет! Не целил стихи свои в вечность! Не рисуюсь я в этом, не лгу, Я хотел, чтобы только сердечность В них росла, как трава на лугу. Не хотел я себе хрестоматий. Пусть вольнее гуляет строка! Я хотел, чтобы стих мой с кроватей Подымался по зову гудка, Шел на стройку в своей телогрейке Класть бетон в угловые торцы, Или где-нибудь струйкою в лейке Опрокидывался на огурцы. Я хотел, чтобы он пробирался, Как спаситель, в гнездовье беды, Чтобы он под плотами плескался У днепровского края воды. Я не знал ни почета, ни славы, Знал лишь бури, волненье в крови. Полновесное жито державы Тяжелило ладони мои. Мне могучие сосны по росту, Стих мой тонет по шею в хлеба, И влюбленно ласкают колосья Бороздящие прорези лба. 1956 * * * Мну слова, как глину, как тесто, На кирпичи и на калачи. Каждое слово не минет ареста, Если не будет острей, чем мечи. Сколько с утра у стола их толпится, Возле скрипящей биржи труда. Каждому слову на полке не спится, Каждое слышит: — Туда! — Не туда! Нежное слово, как нерест налимий, Грубое, как рукава кузнеца, Яркое, как переспевший малинник, Горькое, как аромат чабреца. |
