Какой корабль не щегольнет Твоим нарядом в океане? Какая гайка подведет Тебя в космическом тумане? Какой целинник, сев к рулю И тронув трактор от калитки, Не крикнет громко ковылю: — Старик, сдавайся! Я — с Магнитки! — О, не забыл, наверно, Крупп Стальных, магнитогорских круп, Которые приправой были, Когда фашистов били! Свое победное «Ура!» Ты слышала, Магнит-гора. Так стой во тьме степных ночей Непобедимой сталью тыла, Вся улица твоих печей Работает во славу мира! 1961 Два недоросля Жил я у Марьи Ниловны В маленькой комнатушке. Окон в ней вовсе не было, А я распевал частушки. Не в том была моя трудность, Что двести платил целковых. А в том была моя трудность — Два сына у ней бестолковых. Два недоросля, два ужасных, Толкавшихся средь москвичей, Два обладателя ясных, Бессмысленно-ясных очей. Они ко мне шли за книгами, Страницы листали, читали, Ногами с дивана дрыгали, Над строчками хохотали. Фета читали, как Зощенко, Тютчева, как Аверченко. Потом заключали: — А в общем-то Интересней послушать Лещенко! Они молоко накрывали Поэтами всех веков. Под патефон напевали Бессмысленный дуэт дураков. 1961 Сладкая каторга Милая, сладкая каторга слова, Ты обязательней календаря. Ты превращаешь меня в зверолова, В дальневосточного краболова, В калининградского рыбаря. Ты догоняешь меня в самолете, В тучах, где молнии нянчит гроза, Или в каком-нибудь ржавом болоте Возле кочкарника, на повороте, Словно лягушка таращишь глаза. Ты меня мучаешь денно и нощно, В гусли, в гудки мне гудишь: — Гражданин! Ну, потрудись-ка часок неурочно, — И заключаешь меня одиночно В свой Петропавловский равелин. Водишь азартно меня по базару: — Кушай антоновку! Кушай апорт! — В рыночной, тысячеустой Рязани Я, как легенда, как быль и сказанье, В шумном народе локтями затерт. Мучай и радуй меня, мое слово, И, как стрельца, вдохновеньем казни. И превращай меня то в зверолова, То в сталевара, а то в часового, Зорко глядящего из-под брони! 1961 Памяти матери I Что ты, шмель, все гудишь, все гудишь И мохнатыми лапами шаришь? Ты кому это так грубишь? И какому соцветью мешаешь? Приумолкни! Послушай, как в грунт Лезет гроб, задевая коренья. О, навеки умолкшая грудь, Не рассчитывай на вызволенье. Первый раз тебя так, поэт, Горечь горя за горло хватает. Самой лучшей из женщин — нет, Самой, самой святой — не хватает! Ни одна мне не скажет: — Сынок! — Ни одна не заплачет при встрече. Я стою — одинок, одинок, Горе горькое давит на плечи. Давит, душит, как черная рысь, Непролазными чащами водит. Кто-то юн, кто-то тянется ввысь, А кому-то итоги подводят. Навсегда затворились уста, Плачут иволги в сотни жалеек. Вся природа кричит: — Сирота! Подойди, мы тебя пожалеем, Вам печали моей не унять Ни огнем, ни вином, ни гулянкой. Мать-земля! Береги мою мать, Ты теперь ее главная нянька! II О смерти не хотела слышать! О, как она хотела жить! — А полотенце надо вышить! — А кур-то надо покормить! — Отец! А крыша-то худая, Ей нужен кровельщик скорей! — Мать русская! Ты, и страдая, Не гасишь света и лучей. В иную уходя обитель, Где все молчит и все во мгле, Ты все ведешь себя, как житель, Который ходит по земле! 1961 Сговор Я сегодня утром вылез Из глухого куреня. Все на свете сговорились Останавливать меня! |
