— Спасибо за угощение... мне нужно идти, подменить старшего на батарее.

Григорьев ушел. Заговорили о положении в городе. Савченко стал спрашивать о 10-м СП, который оборонял северную окраину.

— Я, кажется, еще не опоздал? — несколько смущаясь, спросил Иванюк, выступив из темноты.

— Нет... — ответил Савченко. — Вы пьете эту жидкость? Хватит и на вашу долю.

— А вы, товарищ политрук? Я не охотник до сивухи, но... неловко... день рождения... командир батареи разрешил, — проговорил Иванюк.

Новый гость среднего роста, с выправкой старого служаки. Поглядывал на факел, застенчиво улыбался, будто извиняясь за освещение, комаров вокруг, и за выпивку, которая вызывает неодобрение замполита.

— Ну, братцы, завтра наступаем, — объявил Иванюк. — Передали с НП... у орудий три боекомплекта. Подошел еще полк стопятидесятидвухмиллиметровых гаубиц. Слышите гул на дороге в Подгорное? Устимович сказал, шестая батарея в Брусилове подожгла колонну.

— Девять машин, — уточнил Савченко. — Четвертая батарея отстает.

— Ну, ну... — возразил Григорьев, — если вы согласны считать и те, что у Роища, на той стороне, четвертая впереди...

— Да, дело принимает серьезный оборот. Приказано держаться до последнего, не сдавать город ни при каких условиях, — заговорил Иванюк. — Количество артиллерийских частей увеличивается, за нами, кажется, дело не станет. Мало пехоты... Поредели части сорок пятой дивизии. Командир батареи говорил... в батальонах... по сотне человек. И еще этот плацдарм!

— Странно... чем больше редеют ряды, тем строже приказы, — начал Васильев. — Наш полк отозвали, подразделения шестьдесят второй стрелковой дивизии тоже направляются к плацдарму... Кто остался на той стороне?

— Обороняться еще куда ни шло... а вот наступать... трудно. Десантники и пехота... пять-шесть батальонов и восемь дивизионов против целой немецкой дивизии и «юнкерсов»... — продолжал Иванюк.

— В пессимизм впадаете... хотите прослыть нытиками? — заговорил вдруг Григорьев. — Вы кто, пугливые ребята или командиры из двести тридцать первого корпусного артиллерийского полка? Мы сдерживали врага в течение трех месяцев от Буга до Десны... А на реке Стоход? Вели огонь под Ковелём и Новоградом-Волынским, у Малина и Бородянки, у Барановки и Недашек... действовали вместе с пехотой и без нее... один на один с автоматчиками, танками и «юнкерсами»... Но что значит все это в сравнении с первым днем войны? Сознаюсь, было страшно... боялся умереть... преследовала мысль о человеке, о его ничтожестве... могущество смерти неизмеримо выше его воли... Человек слаб и уязвим, но до той поры, пока не преодолеет страх, не отрешится от чувств... во имя тех, кто слабее его, кто нуждается в поддержке... пока не отрекся от всего, чем прельщает мирная жизнь... сон, отдых, пища... Я не пророк, но вы видите... наступают новые напасти... нельзя хныкать... Я благодарю судьбу и наших командиров... своей отвагой и верой в победу они пробудили в наших сердцах стремление сражаться, как повелевает долг... — Григорьев встал. — За успех нашего наступления! Все поднялись.

— О! Это другое дело! — отозвался Савченко. — Теперь вижу, четвертая батарея не лыком шита... Но со всем согласиться нельзя... разделяю ваш тост. Налейте, пожелаем удачи пехоте... ваше здоровье, товарищ лейтенант.

Все стали говорить о завтрашнем наступлении. Бодрый тон, вызванный речью Григорьева, уступил место сомнению.

— Братцы, там... на северных подступах, сорок пятая, шестьдесят вторая, восемьдесят седьмая, сто тридцать пятая СД... и артиллерии столько... а тут? — говорил Васильев.

— Северные подступы, собственно, термин вчерашний. Немцы уже вышли на окраину Чернигова.

— Да... — подтвердил Иванюк, — положение нелегкое...

— Ну... ну... — заговорил Григорьев, — на угрожаемые участки командование направляет подкрепления.

— Товарищи командиры, мне пора уходить, — поднялся Савченко, — и вам засиживаться нечего. До свиданья, товарищ лейтенант. Желаю вам и брату вашему успехов.

Разговор снова вернулся к плацдарму. Григорьев, Васильев, Иваиюк, — все были согласны в оценке обстановки.

— Что день грядущий мне готовит... — декламировал Васильев. — Давайте стремянную... успех наступления за Чернигов.

Ужин закончился. Иваиюк и Григорьев ушли. Вслед за ними отправился к охранению Васильев.

Наступило ясное безветренное утро. Сквозь отверстие в палатке синеет небо. Мою одежду покрыла роса. Стебли сена впились в щеку. Во рту пересохло.

Я выбрался из палатки. На лугу хлопьями висел туман. Грохотали выстрелы. 4-я батарея вела огонь. С севера, со стороны переднего края, плыл немецкий корректировщик.

Начальник караула сержант Дорошенко обнаружил ночью спавшего на посту дозорного, тот вступил в пререкания. Дорошенко арестовал орудийного номера и обращается с требованием наказать его.

Дисциплинарная власть начальника караула ограничена одними сутками. Арест на ОП — мера, диктуемая чрезвычайными обстоятельствами. Виновный содержится в своем же ровике и не' привлекается на работы. Казалось бы, вот время для отдыха. Но редко кто пользуется этой возможностью, обычно арестованный глядит из-за бруствера, как работают у орудия товарищи.

Дорошенко привел к буссоли орудийного номера.

— Почему начальник караула наказал вас? — спросил Васильев.

— Виноват, товарищ лейтенант... вроде...

— Вроде? — повторил Васильев. — ...обязанности дозорного?

— ...останавливать... не допускать через дорогу никого...

— А вы?

. — Товарищ лейтенант... не спал... ей-богу... не знаю как... не заметил сержанта...

— ...вы вступили в пререкания с начальником караула... Разговор закончен. Васильев продлил наказание на 6 часов.

Я заглянул к телефонистам. Никаких сообщений с НП не поступало. Можно вернуться в палатку. Во рту сухо, я пил воду, чувствовал отвратительный вкус вчерашнего спирта.

— По местам!..

Батарея ведет огонь. Цели — пехота в окопах, огневые позиции минометов, какие-то объекты под номерами на противоположном берегу Десны.

Перенос огня следовал раз за разом. Частые выстрелы, доносившиеся из тыла, напомнили вчерашний разговор о наступлении. Наши батареи вели артиллерийскую подготовку. Гул разрывов в стороне переднего края нарастал.

У орудий двигались в привычном темпе люди, перед выстрелом движение на несколько секунд замирало. Наводчик отслонялся от приборов и, уловив взмах руки командира орудия, нажимал спуск.

В 9.00 наступил перерыв. К телефону!

— ...Неудача... — сокрушенно говорил Варавин. — Немецкая оборона крепче, чем полагало наше начальство. Пехота не сумела преодолеть передний край.

А каково положение сейчас?

— Подразделения двести четвертой воздушно-десантной бригады и боевая группа из шестьдесят второй стрелковой дивизии окапываются...

Наступление не удалось, почему?

— Разрывы мин не умолкают ни на минуту... многие цели не подавлены. Как подразделения, которые поддерживает 6-я батарея?

— Второй батальон десантников залег на опушке кустарника за селом Пески. Что у вас происходит? Вы теряете много времени, когда я переношу огонь по целям за пределами основного сектора. Поймите... пехотинец не передвигается, если бьет пулемет! Атаки приказано продолжать... Невдалеке разворачивается НП начальника артиллерии пятнадцатого стрелкового корпуса. Он координирует действия артиллерийских частей, пока не прогоним немцев за Десну... Огневикам работать живее. Все!

Снова «по местам!». На лугу разносится грохот орудийных выстрелов.

— Воздух! — сообщил наблюдатель.

Низко пронеслась пара «мессершмиттов». Над рекой, поблескивая в лучах утреннего солнца, выстраивались в круг Ю-87.

— Стой!

Движение на позициях прекратилось. Люди укрылись в ровиках.

«Юнкерсы» бомбят передний край, кажется, в районе Подгорного. Прошли «мессершмитты». Позади почти все батареи умолкли. Издали, из-за Анисова, доносились отдельные орудийные выстрелы.