— Заждался... думал, утонули в болотах. Торопитесь... догоняйте дивизион... Привал в лесу, за селом Рудня-Ильинецкая, — он сделал пометку на моей схеме и предупредил: — Авиация бомбит дорогу на востоке. Все, трогайтесь!

Переправившись через реку Уж, орудия 6-й батареи подходили к окраине Мартыновичей. Тягачи тяжело пыхтели, поднимаясь круто в гору.

Время дежурства 1-го и 4-го орудий истекло. Расчеты одели чехлы, и огневые взводы двинулись дальше.

Солнце поднялось уже довольно высоко. В кабине жарко. Тягач шел в облаке густой пыли. На подножку взобрался Васильев.

— Давно ушел наш дивизион? Догоним? День, кажется, для «юнкерсов», — он устроился на сиденье, начал разглядывать схему.

Тягач вдруг подпрыгнул, круто развернулся и стал. Васильев едва не вывалился из кабины. Двигатель заглох. Накренившись, тягач остановился поперек дороги.

— ...гусеница оборвалась, — виновато говорил водитель. — Разрешите приступить к ремонту?

Пыль осела. Половина гусеничной ленты оставалась под катками, другая стелилась назад к лафету. Сколько нужно времени, чтобы извлечь ее оттуда, собрать и поставить на место?

Неожиданная задержка вызывала досаду. Это неприятное чувство усиливалось еще тем, что вокруг не было ни дерева, ни кустика, чтобы укрыться от солнца.

Вернулся после осмотра своих тягачей Васильев. Гусеницы их не лучше, но еще держались. Водитель начал ремонт. Занятый тягачом, я не заметил, когда расчеты ушли за обочину.

Появилась машина старшего лейтенанта Юшко.

— Где остальные люди? Почему работают только два человека? Почему не позаботились о гусеницах раньше? Куда вы смотрели? Занимаетесь ремонтом... — он соскочил с подножки.

Конечно, пальцы, стальные стержни, с помощью которых собрана гусеница, следовало, как и многие другие детали ходовой части, заменить давно. Это обязанности автомобильной службы полка. Ни командир батареи, ни старший на батарее не поддерживали непосредственных отношений с тылами. Донесения о состоянии средств тяги направляются в штаб дивизиона, и я считал, что его начальник знает нужды подразделений.

Все содержимое батарейных ЗИПов — комплекта запасных инструментов и принадлежностей — использовалось по назначению. Детали ходовой части расходовались с большой осмотрительностью. Это дефицит. Тылы, обслуживающие боевые подразделения, совершенствовали опыт и выдавали запасные части крайне неохотно, когда уже тягач не двигался. Старший лейтенант Юшко хорошо знал положение, знал и то, что я прибыл в 6-ю батарею только вчера, но не принимал во внимание этих обстоятельств.

Ющко спросил о времени, необходимом для ремонта, и уехал. Работа близилась к концу, когда приехал старшина Политов с кухней. Закончив доклад, он с опаской огляделся.

— Не хотелось бы задерживаться в таком нехорошем месте... но ничего не поделаешь... некогда. Нужно кормить еще взвод управления, командира батареи... и обед заготовить... Дальше, говорят, «юнкерсы» бомбят. Разрешите начать раздачу?

Невесело вздохнув, Политов подал знак. Начался завтрак. «Воздух!» Тяжело груженные, «юнкерсы» неторопливо плыли в синем утреннем небе. Напряженный вибрирующий гул моторов далеко разносился вокруг, колебля горячий воздух.

Расчеты отбежали в поле и изготовились к стрельбе. Глаза следили за самолетом ведущего, но он не менял направления. «Юнкерсы» спешили к другой цели и спустя несколько минут скрылись из виду.

Я отошел дальше от тягача, чтобы не слышать запах солярки, и, выбрав место, прилег. После многих часов было приятно распрямить уставшее тело. В глаза светит солнце. За обочиной рожь поросла буйной травой, лучи едва прогревали мою запыленную одежду. Но тем, кто возился с гусеницей, было жарко. Васильев торопил их.

Мою дремоту неожиданно прервал вой двигателей. Летят «мессершмитты». Высота полсотни метров. Наблюдатель поздно заметил приближение самолетов. Так же, как и появились, истребители исчезли в лучах слепящего солнца. Вслед захлопали запоздалые выстрелы.

Не хотелось оставлять мягкое, удобное ложе, но «мессершмитты» сделали круг, вернулись обратно. Пулеметные очереди поднимают пыль. Дело оборачивалось скверно. Часть людей ушла в укрытия. Работа прекратилась.

Машины, подходившие с запада, останавливались. Шоферы спешили укрыться. Но «мессершмитты» предпочитали одиноко стоявшие орудия. Дважды обстреляв с бреющего полета, они набрали высоту и начали пикировать. Возле 2-го орудия кричал раненый.

«Видно, накрыла очередь», — подумал я и послал выяснить бывшего поблизости орудийного номера.

Самолеты, наконец, улетели. Политов и Смолин бросились к кухне, оттуда тоже доносились крики. Когда я подошел, уже собралось много людей. Из-под колес вылезал, издавая стоны, человек с круглыми от страха глазами. Кажется, старший повар.

— Замедленная бомба... должно быть, взорвется, — проговорил он.

Вначале я не придал значения этим словам. Меня интересовал пострадавший. С помощью санинструктора он отошел от кухни и прилег в дыму, валившем из поддувала.

Повар как будто не имел ранений. Я оставил его на попечение санинструктора, нужно взглянуть на бомбу. Где она?

Никто не мог ответить толком на этот вопрос. Люди повторяли: «Замедленная». Я знал о существовании бомб, приводимых в действие взрывателем с временным механизмом. Но чтобы немцы сбрасывали их с «мессершмиттов», да еще по колонне, было маловероятно. И, потом, истребители, насколько я помню, не сбрасывали бомбы, а если я и не заметил, то это может быть только обычная бомба, взрыватель которой не сработал.

Была бомба, или нет, а работа остановилась. Во все стороны бороздами расходились следы очередей. Люди не решались подходить к машинам. Не хотелось вызывать их, не рассеяв страх. Где же все-таки бомба?

— Там... под кухней, — ответил повар. — Контузила, сил нет... не выживу... Отнесите дальше...

Подошел Васильев. Вместе мы вернулись к кухне. Но, кроме смятой пилотки и куска кухонной трубы, под колесом ничего не было. Не заметно и следов, которые могла оставить неразорвавшаяся бомба.

— Поглядите! — вскричал, указав под колесо, Васильев. — Очередь срезала трубу, будто ножом!

Мы расхохотались. Чего только не сотворит воображение перетрусившего человека! Повар принял верхнюю часть кухонной трубы, отскочившую при падении, за бомбу.

Васильев снял с передка досыльник, извлек трубу и поднес к пострадавшему. Посыпалась сажа. Повар поднялся и под общий хохот поковылял к кухне.

Расчеты разошлись по местам. Спустя десять минут ремонт был закончен. Поставлена последняя шайба, разведен шплинт, запущены двигатели. Провожаемая улыбками, мимо орудий прошла хозяйственная машина. За ней катилась окутанная дымком кухня с укороченной трубой.

Еще не было десяти часов, а самолеты уже второй раз заставили огневые взводы остановиться. Орудийные номера гуськом возвращаются к машинам. Колонна тронулась.

На косогоре раскинулось село Дубрава. Наблюдатель снова взмахнул свернутыми флажками. Летят «юнкерсы». С земли поднимались конусы серого дыма. Рвались сброшенные самолетами бомбы.

На северной окраине Дубравы бушевал пожар. У колодца толпились люди. Догорала осевшая на диски колес машина.

Я огляделся, вспомнил свои ночные тревоги. Дорога позади просматривалась на много километров и за селом Дубрава пролегла дальше на восток. По-видимому, это — единственный путь, которым отходили войска к Припяти.

Местность начала меняться. Вокруг поля. Лишь далеко на востоке темнел в утренней дымке лес.

Полдень. Под деревьями стояли машины с опознавательными знаками нашего полка. Это тыловые службы. Выделялись крытые тентами автомобильные мастерские.

Я узнал военинженера 2-го ранга Логуновича — помощника командира полка по технической части, добросовестного служаку, в прошлом строевого командира. Он благожелательно относился к нуждам батарей. Если старший лейтенант Юшко успел переговорить с зампотехом, то можно надеяться получить запчасти.