Подполковник и его спутники держались весьма бодро и уверенно. Па «юнкерсов» реагировали так же, как и все прочие, и не выказывали чрезмерного беспокойства. Ясно, они готовы выполнить свой долг так же, как делали прежде.

Внешний вид, решимость лиц, по-видимому, влекли к ним людей. В толпе я видел немало тех, кто потерял всякий интерес к происходящему. Громадные масштабы событий на фронте в тысячу километров и итоги, обрисованные батальонным комиссаром, заставляли забыть невзгоды, мысль приобщается к пониманию общих усилий. Я чувствовал облегчение. Жертвы 6-й батареи и всех, кто находился в этой бесконечной колонне, не напрасны. Наши войска двигались, следовательно, связывали противника. Впереди — новые испытания, они по плечу лишь тем, кто обладал силой и твердостью убеждений.

Где мои начальники? Я прыгал в пламени с одной машины на другую на протяжении всей улицы и встретил только Зайцева.

Стоит ли говорить огневым взводам?.. Нет... мои сведения нуждаются в санкции старших и едва ли избавят людей от уныния. Орудийные номера должны нести службу, как прежде. То, что происходит на дороге — их не касается. Явится командир батареи, тогда — другое дело, он мой начальник, а пока — продолжать оборудование.

* * *

Во двор вбежал встревоженный Васильев.

— Тягач вдребезги... разорвалась рядом бомба... А люди?

— Остался Орлов и два орудийных номера. На дамбе говорят, что немцы в десяти километрах от Пирятина...

Васильев забрал запасной тягач, уехал. Люди продолжали работу.

Со стороны Киева время от времени подходили машины, оставляя в неподвижном воздухе тучи густой, не оседающей пыли. Кружат стаи «юнкерсов». Один за другим неслись вниз и, сбросив бомбы, взмывали в небо, потом снова возвращались в круг и продолжали свою дьявольскую карусель.

Прибыло 1-е орудие. Что с ним делать? К стрельбе орудие не пригодно. И транспортировать нельзя, если не удастся скрепить жестко ствол с лафетом.

Артмастера ходили вокруг, качая головами. Толстый, негнущийся кусок буксирного троса пружинил, выскальзывал из петли. Очевидно, удержать таким способом полуторатонный ствол невозможно.

— Ставьте стяжки... выбирать зазоры, плотнее охватить ствол, — Васильев снял на ходу снаряжение и направился к колодцу. — Смолин, черпните ведро.

Васильев фыркал, летели брызги. Умылся, присел под кленом.

В огневых взводах — два исправных орудия, три тягача, 28 рядовых и сержантов, девять шрапнелей, непригодных к использованию из-за вмятин на стенках гильз. В баках около 15 литров горючего.

Я сказал Васильеву о том, что слышал из разговора штабных командиров, они рассматривали обстановку вполне оптимистически. Васильев молчал.

— Значит, дела не так уж плохи, если немецкое командование вынуждено у нас в тылах гонять свои танковые дивизии...

— Да, катилась телега к Москве... будто лошади непослушные, поворотили ее на Киев.

— ...должно быть, поклониться святым местам, — невесело улыбнулся Васильев.

Едва ли. Цель заключается, вероятно, в чем-то другом. Батальонный комиссар говорил...

— ...а потом... снова на Москву? — Васильев не слушал. — Стрелять-то чем? А нам придется стрелять, и скоро, — сумрачное лицо его стало суровым.

Васильев принялся чистить одежду, отдирал комья грязи. Выгоревшая ткань вся в разномастных пятнах. Покончив с одеждой, Васильев стал тереть щеткой размокшие в болоте сапоги.

— Нам нужно поговорить с людьми... придется вступать в бой... Знают расчеты?

— Нет, не знают.

— Нужно предупредить...

— О чем?

— Противник близко. Нужно готовиться к самообороне, — настаивал Васильев. — Хотите я поговорю?

Если готовиться к стрельбе, то на деле. С минуты на минуту подойдут поисковые группы.

Орлов собрал орудийные расчеты, водителей — 12 человек.

— ...пути снабжения перерезаны, — говорил Васильев, — немецкие танки прорвались в тылы наших войск и заняли многие узловые пункты. Мы находимся в положении окруженных. Нужно дорожить каждым патроном, каждым снарядом и каждый литром горючего, каждым человеком... Но дорожить имеет смысл при условии, если мы сохраним дисциплину... Никаких разговоров и жалоб... Спасение для нас... в дисциплине! Думаю, вы слышали об экспедициях к Северному полюсу. Там тоже нужна дисциплина... Пронизывала до костей стужа и не щадила храбрецов. Они шли, сыты или голодны, недомогающие и полные сил... Суровая природа не дает скидок. Всякого, кто терял способность двигаться, она превращала в кусок льда... Вы слышали сколько людей девяносто второго ОАД лишились жизни на пути от границы до Ковеля по слабости духа и недостатку физического развития?.. Человек расходовал остатки сил, валился замертво и засыпал. А пробуждался военнопленным... Многих постигла та же участь по причине недисциплинированности... Подразделения нашего полка не имеют опыта, который приобрели те, кто служил в девяносто втором ОАД, Но это не имеет значения... Огневые взводы должны ориентироваться на худшее. До сегодняшнего дня мы только двигались, а дальше, возможно, будем сражаться за каждый шаг... Внимательно слушать командиров орудий, выполнять их требования.

Расчеты ушли, Васильев вернулся к своему месту под кленом, закурил. «Юнкерсы» бомбили переправу.

— Я и не ожидал, что они обрадуются, но положение все же прояснилось, — Васильев признал свою неудачу, — а теперь и мне нужно приниматься за дело, — и, засучивая рукава, направился к зарядному ящику.

Дорошенко извлек лотки и стал раскладывать шрапнели на сидениях передка. Рядом — гильзы. Шрапнель окрашена в желтый цвет мирного времени. Не все гильзы оказались одинаковы. Некоторые имеют лишь небольшие вмятины.

Во двор явился Зайцев, взял в руки гильзу.

— Товарищ лейтенант! Разве можно хранить в передках неисправные боеприпасы?

Меня словно обухом огрел кто-то по голове. Гильзы заменить! Отобрать без хлопот стреляные и вложить пакеты с зарядами. Артмастер заменит капсульные втулки. Правда, комплектовать заново выстрелы, снаряжать стреляные гильзы строго запрещалось, но в наших условиях запреты теряли силу.

«Русский человек задним умом крепок»! То, что было упущено десять дней назад, никак нельзя исправить сегодня. В огневых взводах не оказалось ни одной стреляной гильзы. Проклятье! Удастся ли мне когда-нибудь стать командиром? Может быть, завалялись старые гильзы? Выгрузить все имущество и осмотреть прицеп самым тщательным образом.

Одна уже попала в поле зрения. Это собственность химинструктора. Гильза заменяла колокол, для подачи сигнала. Она висит на ветке, как всегда, позади позиции 2-го орудия.

Химинструктор передал Зайцеву гильзу. Окись зеленела по фланцу, но гильза в хорошем состоянии, с чистым резьбовым гнездом для капсульной втулки.

Начались поиски. В прицепе пусто. Орудийный номер, посланный в 1-ю батарею, принес две гильзы. Одна — совершенно новая. Артмастера переставили втулки. Получились два вполне исправных и укомплектованых выстрела — заряды со снарядами.

Полное небритое лицо Зайцева расплылось в улыбке. Засучив рукава, он осторожно извлекал из гильз и раскладывал на полотенце белые шелковые пучки зарядов. Артмастера рихтовали вмятины на стенках. Есть, кажется, возможность восстановить еще три гильзы.

Во дворе звенела латунь, а со стороны центра доносилась дробь «мессершмиттовских» очередей. Сотрясая землю, грохотали разрывы бомб.

Вернулся Орлов, отправленный на поиски. Местные жители говорят, что железнодорожная станция забита эшелонами с боеприпасами.

— А калибр? — осведомился Зайцев.

Обрадованный Орлов не спрашивал об этом. Станция недалеко, он знает дорогу.

В памяти всплыли Головки. Столько времени, почему не повториться удачному случаю? Я оставил мастеров и отправился с Орловым.

Подступы к станции блокированы пылавшими машинами. После нескольких попыток удалось преодолеть огненный барьер.

На путях колышется горячая зыбкая пелена едкого дыма. Полыхают товарные вагоны, платформы, пустые и с грузами. Гнутые рельсы, обгорелые стены станционных построек. Эшелоны один возле другого, между ними — стена штабелей. Снаряды! Пламя лизало укупорку. Горят штабели.