Лейтенант Миронов указал на потери, понесенные 5-й батареей в личном составе. Некомплект командиров и рядовых в орудийных расчетах непрерывно увеличивался. Вместо четырех командиров взводов осталось два.

— ...пришлем немного людей. Нужно подумать о командирах... позже поговорим, — капитан Значеико взглянул на старшего лейтенанта Реву и обратился к командиру орудия:

— Как служба, товарищ сержант? В каком состоянии орудие? Расчет справляется с обслуживанием?

— Орудие исправно... — отвечал командир орудия, — стараемся, товарищ капитан.

— А вы что скажете? — спросил начальник штаба орудийного номера.

— Так точно. Работаем... товарищ капитан... впятером тяжело... с темпом не успеваем...

— Тяжело, говорите? Вот как?

Орудийный номер, по-видимому, превратно понял капитана.

— ...так точно, товарищ капитан! Не успеваем... без отдыха... ни дня, ни ночи... хоть разорвись.

— Да... пожалуй... нелегко... Ничего не поделаешь, пора привыкнуть... обстановка... Но воин не имеет права жаловаться на тяготы службы, тем более в военное время... уставом запрещено.

Ответ не нравился капитану. Пристально оглядев орудийного номера, он спросил командира батареи:

— Что это значит, товарищ лейтенант? Упаднические настроения. Раньше у вас я этого не замечал... Если останется еще меньше людей в расчете, все равно они должны выполнять свои обязанности... вести огонь быстро и метко... Разве орудийный номер не знает этого? Товарищ политрук, как сказано в присяге?

— ...не щадя крови... и самой жизни... — выйдя вперед, ответил замполит.

— ...нельзя забывать... орудийные номера обязаны нести службу. В особенности теперь... Артиллерист, товарищ сержант, — капитан говорил командиру орудия, — выше пехотинца, потому что ваш снаряд наносит врагу гораздо больший урон. Напоминайте расчету роль артиллерии в бою. Нужно разъяснять требования, вытекающие из обстановки... Пятая батарея показала, и не однажды, на что она способна... Знаю, командир полка благодарил вас... заслужили. Молодцы!

Орудийные номера, действительно, выглядели браво: рослые, чисто одеты, в исправной обуви. Их обязанности требовали в равной мере сноровки и силы. В предвоенное время существовал особый отбор, и в огневые взводы направлялись только крепкие и выносливые люди.

Но, конечно, пять человек не могли в полную меру обеспечить обслуживание семитонной 122-миллиметровой пушки, особенно, когда приходилось вести огонь длительное время в высоком темпе. Правда, в распоряжении старшего на батарее находились еще люди отделения тяги, орудийные мастера, химики, санинструкторы и т. д. Они привлекались для выполнения вспомогательных работ. Потом каждый возвращался к своим непосредственным обязанностям до новой команды, а расчет обслуживал орудие, готовился к очередной стрельбе. Таков порядок на огневых позициях.

Повод к нареканиям подавали работы, связанные с оборудованием, и караульная служба, поскольку охрану несли только орудийные номера. Кроме постов у орудий, с наступлением темноты, а нередко и днем, выставлялись дозоры, патрулировавшие район огневых позиций. И если в расчете недоставало двух-трех человек, остальные не могли рассчитывать на отдых ночью. А с утра снова стрельба и много всякой работы, которую нужно делать в перерывах.

Вот почему орудийный номер сказал, что расчет не справляется со своими обязанностями. Это неправда! Орудийные номера — сам он в их числе — выбивались из сил, но делали все, что необходимо. В то время дисциплина стояла на высоком уровне, и никто из огневиков не мог, да и не помышлял о том, чтобы поступиться своей обязанностью, невзирая на усталость.

Случаи, когда переутомленные люди засыпали и гибли под гусеницами своих тягачей, свидетельствуют о самоотверженности артиллеристов. Они повиновались командам, когда орудие вело огонь, и только на марше забывались, отдавшись во власть опасного сна.

Капитан Значенко, недавно передавший дивизион, знал о состоянии духа людей и был не доволен ответом орудийного номера и тем, что он необдуманным словом принижал усилия своих товарищей и наши общие.

Капитан направился к другому орудию, говорил он преимущественно с Мироновым по разным вопросам. Капитана интересовали численность людей, настроение, обеспеченность боеприпасами, состояние орудий и тягачей, средств связи. Начальник штаба сверял ответы со своими записями, потом снова спрашивал или утвердительно кивал головой.

У прицепов все командиры, за исключением лейтенанта Миронова, получили разрешение остаться. Капитан Значенко поднес на прощание руку к пилотке и ушел дальше по дороге, где гудели тягачи другой батареи.

Вскоре вернулся Миронов. Как и все командиры, с которыми в то время мне приходилось нести службу, он честно относился к своим обязанностям, сам строго соблюдал уставные нормы. Прежде чем говорить, Миронов оправил одежду, внимательно огляделся:

— О противнике... — начал он. — В действиях соединений семнадцатого армейского корпуса немцев на участке Овруч... Базар отмечается некоторое затишье... Сегодня наша пехота при поддержке специально созданных артиллерийских групп предпринимает с наступлением темноты демонстрацию атаки, после чего начнется повсеместно отход к промежуточному рубежу, который подготовлен на реке Уж... Отступление прикрывают усиленные арьергарды, но это не исключает возможности всяких непредвиденных случайностей... прорыв подвижных подразделений противника в наш тыл. Поэтому всем частям, участвующим в марше, — приказано быть готовыми к немедленному развертыванию...

Для прикрытия переправ на реке Уж 1-й и 3-й дивизионы нашего полка разворачивались на позициях в районе Мартыновичей. К началу третьих суток полк должен сосредоточиться на северо-западной окраине Чернобыля, в районе кирпичного завода, и в тот же день занять ОП на восточном берегу реки Припять.

Миронов напомнил о сигналах и охранении, назвал рубежи развертывания для стрельбы с открытых позиций. Южнее реки Уж маршрут, по которому двигались войска, прикрывали артиллерийские части 9-го механизированного корпуса. От нашего полка привлекалась только одна батарея.

— ...в ночное время пользоваться светом запрещено... Нужно поднажать и в Чернобыль прийти в срок, девять ноль. Командиры взводов, подумайте о том, чтобы сократить всякие остановки... предупредите людей. Выступление через сорок минут... И потом... товарищ лейтенант, что происходит в третьем орудии? То с выстрелом опоздает, то снаряд отклоняется, а теперь вот жалоба! Безобразие! Кто этот орудийный номер?

Я не успел еще приглядеться к орудийным номерам и ответил, что по всем случаям нарушения режима огня докладывал на НП ему, командиру батареи. За орудийным номером, которого он имеет в виду, ничего предосудительного я не замечал. На вопрос начальника штаба он ответил, как сумел.

— И вы не понимаете, — недовольно возразил Миронов. — Такой ответ в присутствии старших неуместен и недопустим. Начальник штаба отлично знает, что значит пять человек у орудия, а он пустился в объяснения. Куда это годится?

— Я беседовал с людьми на эту тему, — вмешался политрук, освобождая место повару, который принес котелки с едой. — На привале еще потолкуем.

— Товарищ политрук, хотелось, чтобы не вы выручали командиров взводов, а они вас... это лучше... Товарищ лейтенант, ставьте задачу командирам орудий — и на ужин, — • закончил Миронов.

Когда я вернулся, котелки стояли нетронутыми. Миронов с комиссаром говорили о марше.

Тягачи в 5-й батарее значительно лучше, чем в 6-й, и находились в удовлетворительном состоянии. Но есть немало всяких неисправностей. Это вызывало тревогу у младших командиров. Я доложил лейтенанту Миронову их мнения.

— Поздно вы вспомнили, — ответил командир батареи. — Мелочей много, знаю. Если не помешают «юнкерсы», доберемся. Помните насчет сна... люди отвыкли... Не забывайте и обо всем остальном... фонари, наблюдение и прочее... Прошу к столу.

Все расположились по краю брезента, который старшина использовал вместо скатерти. Я думал о предстоящей дороге. За два месяца войны 231-й КАП покрыл не одну сотню километров, но то были марши, связанные с выполнением задач артиллерийского резерва. Теперь войска отступали.