Наряду с другими отмечались успехи 4-й батареи. Младшему лейтенанту Устимовичу, командиру батареи, объявлялась благодарность.

— А теперь, — продолжал Значенко, — обратимся к нашей новой задаче... — Изложив обстановку на рубеже Припяти, он говорил: — Некоторое время назад соединения второй немецкой армии из группы армий «Центр», действовавшие на московском направлении, достигнув района Гомеля, неожиданно повернули на юг и начали продвижение к Чернигову... Этот поворот поставил войска двадцать первой армии Центрального фронта, которая прежде сдерживала часть сил второй немецкой армии, в тяжелое положение и вынудил их к отступлению. Противник стремится занять район Чернигова и выйти в тыл войскам, удерживающим рубеж Днепра... В порядке контрмер командование перебрасывает на север целый ряд соединений пятой армии, занимавших оборону по Припяти... дивизии пятнадцатого стрелкового корпуса выдвигаются на северные подступы к Чернигову для прикрытия города. Дивизии тридцать первого СК и девятого МК идут к Неданчичам, где имеется железнодорожный мост через Днепр, и дальше к своим рубежам. Они должны обеспечить оборону северо-западных подходов к Чернигову.

Начальник штаба полка остановился на задачах соединений 15-го стрелкового корпуса: — Двести тридцать первый КАП взаимодействует с частями сорок пятой стрелковой дивизии, всем вам хорошо известными по совместным боям с начала войны... нам снова представился случай приветствовать пехоту сорок пятой СД... Я не сомневаюсь, что части этой дивизии будут сражаться с присущими им стойкостью и упорством... Мы, со своей стороны, должны сделать все, чтобы обеспечить пехоте необходимую поддержку. Стрелковым полкам предварительно указан для развертывания рубеж Хмельница... Роищенская Слобода... Петрушин, в двадцати пяти-тридцати километрах севернее Чернигова... Задачи наших подразделений будут уточнены на северной окраине Чернигова (гомельская дорога), где полк должен сосредоточиться к четырем ноль завтра. Маршрут движения для второго дивизиона: Васильева Гута... Вороховка... Ковпыта... Андреевка... железнодорожный переезд на южной окраине Чернигова и дальше по городу на гомельскую дорогу...

Напомнив о требованиях по организации марша, капитан Значенко уехал. Совещание, цель которого в конце так неожиданно переменилась, пришло к концу.

Присутствующие начали выходить из блиндажа. Ярко светило солнце. В ветвях чирикали птицы. На лугу видны частые копны сена. В горячем воздухе стоял густой запах трав и свежеразрытого песка.

Из-за кургана выползали машины штаба. Писари выносили из хода сообщения штабное имущество. В конце его темнела дверь в блиндаж, который едва не стал могилой для кое-кого из нас.

Варавин о чем-то говорил с командиром дивизиона. Потом четко повернулся, взмахнул рукой и торопливо зашагал по тропинке. Мы двинулись за ним, думая о новой задаче. Значит, прощай, Днепр?

Командира батареи, кажется, занимали те же мысли. Он остановился, вынул из планшетки карту и задержал взгляд на кургане с блиндажом.

Нет, он не был ловушкой! Этот курган явился ступенью в бессмертие, на которую бестрепетно взошел солдат-топограф и навсегда остался там, возвышаясь над рекой, над курганами и людьми, среди которых он жил.

Лейтенант Смольков шагал возле машины взвода управления.

— Товарищ младший лейтенант... все имущество, как было приказано, в кузове, — встретил он командира батареи. — Митрошенко сматывает кабель... должно быть, уже на подходе к позициям.

— Хорошо... сажайте людей, — Варавин захлопнул дверцу. — На ОП!

Машина тронулась. Ветви скользили по кабине, заставляя пригибать головы. Савченко рассказывал людям взвода управления о новой задаче. Их не особенно занимала обстановка.

— Товарищ политрук, Чернигов большой город? Сколько туда километров? Как, будем стоять прямо в городе? — задавали они вопросы.

Машина миновала знакомые завалы, вышла к позициям. Орудия строились в колонну среди воронок и вывороченных вчерашней бомбежкой деревьев. Окопы, красиво облицованные свежими матами, опустели. Старшина, кажется, собрался выдавать обед.

— Сколько вам времени, Политов? — осведомился Варавин. — Пятнадцать минут?.. Не годится... выдавайте, взвод управления заканчивать еду будет в кузове. Товарищ лейтенант, — он обратился ко мне, — движение начать через пятнадцать минут.

Командир батареи не захотел есть на ходу и, как только люди заняли свои места, вернул каптенармусу котелок.

— Ну что ж, все, кажется, готово? Вперед... на Чернигов! — невесело улыбался Варавин.

Машина взвода управления ушла. Следом за нею тронулись орудия.

Наше прибытие в Васильеву Гуту вызвало немало шума. Ватага ребятишек, восторженно крича, бежала, не отставая, до самой речки. Там нас встречал вчерашний дед в полотняной одежде и, приветливо глядя на солдат, указал брод.

За деревней виднелись оборудованные наполовину орудийные окопы. Увядшая маскировка наводила на размышления. 231-й КАП оставлял днепровские берега. Но, может быть, вместо нас придут другие? Днепр — неприступный оборонительный рубеж. Под прикрытием огня и воды пехота избавлялась от угрозы фланговых охватов. Где-то на юге противник форсировал Днепр... Но, по-видимому, положение восстановлено. 231-й КАП не оставил бы свои позиции... что бы ни происходило на севере, в районе Чернигова... Капитан Значенко упоминал ведь еще перед Припятью, что отход является не вынужденным, а преднамеренным. Наше командование преследует вполне определенную цель — занять выгодный для обороны рубеж, остановить и измотать противника...

В Боровиках орудия влились в колонну дивизиона. Тягачи ровно шли по песчаной дороге. Позади клубилась пыль. Сосны, за которыми позавчера нам мерещились парашютисты, мирно раскачивались, роняя на капот коричневые иголки.

Осталась позади Вороховка. Местность вокруг казалась знакомой. Густые девственные леса, песчаные дороги напоминали западное Приднепровье.

Колонна миновала село Козпыта и повернула на север. Ландшафт стал меняться. Лишенная лесов местность убегала перекатами к горизонту. К обочинам подступали неубранные поля.

Замелькали флажки.

— Воздух!

С юго-запада, приближаясь к селу, летели «юнкерсы». Тягачи остановились.

— В укрытие!

Расчеты по заведенному порядку бросились в поле. 1-й и 3-й — вправо, 2-й и 4-й — влево от дороги.

Что касается меня, то я предпочитал не выходить из кабины, полагая, что бежать вместе со всеми неловко с точки зрения моих командирских обязанностей. Да, старший на батарее, занятый собой, не в состоянии присматривать за поведением людей и управлять ими. Он превращался в частное лицо, озабоченное одним стремлением — уйти от опасности. Вполне подходящий повод для пересудов. Любой из младших командиров и даже орудийный номер, всякий, обладающий выдержкой, а таковой всегда сыщется, имел основание рассказывать на досуге о командире, позабывшем от страха свои обязанности.

Нужно сказать, что орудийный номер снисходительно относится к недостаткам характера своего командира. Но он никогда не прощает ему отсутствия хладнокровия в выдержки, как и всякое другое проявление малодушия, хотя бы сам он был последним Трусом. Командир всегда на виду. Его внешность, привычки, поведение запоминаются подчиненным и служат примером — хорошим или дурным.

Старший на батарее, как и некоторые другие категории должностных лиц в артиллерии, в силу особенностей службы лишен выбора. Либо он соблюдает порядок и требует того же от других, невзирая на обстоятельства, либо делает вид, заведомо соглашаясь с тем, что орудийные номера не станут считаться с лицом, убегающим наравне с ними в укрытие.

Это не значит, что старший на батарее обречен. Он вправе заботиться о своей безопасности. Но ему не следует торопиться, забывать о своих обязанностях и о том, что важнейшим аргументом командирского авторитета является его собственное поведение в минуты опасности.