Впрочем, оставаясь в кабине, я рисковал не многим больше орудийных номеров. Артиллерийским командирам небезызвестно значение МОЖ[11]. Вероятность достичь попадания в узкую цель, каковой есть орудие, величина неопределенная, поскольку в лице пилота пикирующего бомбардировщика проявляется действие субъективного фактора.

Существенное значение, имел также опыт. Я видел много случаев, которые опровергают утверждение о том, будто сознательная воля человека определяет его судьбу в бою. Осколок и пуля настигали людей в укрытии, в то время когда другие за бруствером оставались невредимыми. Чем объяснить этот парадокс? Никто не знает. Так стоит ли после этого прятаться?

По этим соображениям, а может быть, и просто так, без всяких соображений, насидел в кабине и наблюдал за «юнкерсами». Они разворачивались, не оставляя никаких сомнений относительно своих намерений.

Слева все орудийные номера залегли. Но на другой стороне оба расчета бежали, удаляясь от дороги. Негде укрыться. Полегшая рожь стелилась, как будто по ней прошелся каток.

Взвыли сирены. Что такое? Расчет 3-го орудия повернул обратно к дороге. Остановить немедленно! В последнее мгновение команда Васильева или «юнкерс», камнем несшийся вниз, прижали людей к земле. Блеснула обшивка крыла, и самолет взмыл в небо. Следом поднялся столб пламени и дыма.

Стало темно. В мою голову больше не проникали звуки. Глыбы земли, поднятые в воздух, падают, словно метеориты. А между двумя воронками лежали, разбросанные взрывами, тела людей. Рожь концентрическими кругами устилала растрескавшуюся обожженную землю.

Кричал, надрываясь, раненый. Один из лежавших зашевелился. Кажется, командир орудия. Привстал, поднес к лицу руки. Признаки жизни подавал еще один из номеров. Прогрохотал новый разрыв и оба скрылись в дыму.

Налет закончился. Поднялись Савченко, Васильев.

— Зовите всех сюда... — кричали они друг другу.

Стали отрывать тела, засыпанные землей. Откуда-то появились носилки. Несколько человек углубляли воронку. Командир 3-го орудия поводил налитыми кровью глазами.

— Почему не выполнил команду? — спрашивал Васильев.

— Я хотел остановить расчет...

— Зачем повернул к дороге?

— Обогнать... побежал за ними...

Разве сержант не видел входивший в пике самолет?

— Я кричал орудийным номерам... они, как ошалелые... — и сержант заплакал.

— Ну, ну... успокойтесь... конечно, виноват... нужно действовать решительно... вы... командир, твердо запомните, — успокаивал Савченко сержанта.

Тягач 2-го орудия получил повреждения и двигаться не мог. Ремонт требовал нескольких часов. В полусотне шагов горит машина.

Беда с ранеными! Шесть человек. Три орудийных номера и три чьих-то, из горевших машин. Все в тяжелом состоянии. Санинструктор перевязал наскоро. Куда их грузить?

Прицеп на ходу качался. Стоны раненых не затихали. Санинструктор карабкался по ящикам от одного к другому.

Что делать?.. Полковая санчасть, по-видимому, ушла вместе с тылами. На попутные рассчитывать не приходилось. Неужели тащить их в Чернигов?

И ко всему еще — больной! Вчера один из номеров, кавказец, солдат, за которым не водилось никаких замечаний, съел вместе с медом и воск. На это не обратили внимания, некоторые даже посмеивались. К ночи ему стало плохо. Санинструктор обещал помочь. Теперь же обнаружилось, что он не в состоянии облегчить страданий бедняги. Живот страшно вздулся, орудийный номер извивался в судорогах, умоляя о помощи.

Много хлопот и со 2-м орудием, которое осталось без тягача. Перед селом Ведильцы на прицепе, за которым оно буксировалось, обломалось сцепное устройство.

Огневые взводы остановились. Раненые не умолкали. Оставить орудие на дороге до прихода тягача, а если он задержится?

Подошел санинструктор. Один из раненых скончался. Нужно передать остальных в санбат, но где он?

— Товарищ лейтенант, скоро поедем? Воды нет... просят пить...

— А НЗ? — спросил санинструктора Савченко.

— Выпили, товарищ политрук, все, что было... в расчетах ни капли...

— Ну найдите хоть сколько-нибудь... так надрываются, — сказал санинструктору Васильев. — Не может быть, чтобы ни у одного не осталось... Немедленно достаньте воды! Марш!

Принесли фляжку. Санинструктор полез на прицеп.

Артмастера с помощью орудийных номеров заводили за траверзу трос. Никак не удавалось приладить шкворную лапу передка, чтобы сцепить его с прицепом.

Мимо двигались чьи-то орудия. Впереди, в километре, лежал перекресток. С юга подтягивалась одна колонна, с востока — другая.

В небе слышится гул. «Юнкерсы». Началась бомбежка. Грохот разрывов удалялся и опять приближался. «Юнкерсы» бомбили перекресток.

— В укрытие!

Раненые заволновались. Чтобы успокоить их, команда была отставлена. Расчеты вернулись к орудиям.

— Задержка избавила, кажется, нас от бомбежки? — говорил Савченко, глядя на разрывы, вздымавшие невдалеке землю.

— Вроде, — отвечал Васильев. — Сейчас избавила, а тогда, перед Чернобылем, подвела... Помните «замедленную бомбу»?

Сцепку, наконец, удалось закончить. Огневые взводы тронулись. За перекрестком лежал лес. На опушке — несколько машин, вроде санитарные.

— Останавливайте, нужно передать раненых, — Савченко поднялся в кабину.

Тягач съехал с дороги, машины, оказалось, разбиты. Под деревьями в ряд лежали раненые, возле них хлопотали сестры и врачи.

Старший, военврач 2-го ранга, пожилой человек в очках, отказался принять раненых.

— Не могу... поймите... не знаю, что делать со своими... Нужно оперировать... ждем... обещали прислать транспорт... а вы едете, по-видимому, в Чернигов? Там сдадите, — ответил он, не прерывая перевязку.

После долгих уговоров Савченко одного из врачей привел к прицепу. Вопрос решился. Но больного врач не принял.

— Вот лекарство, попытайтесь заставить принять, — заявил врач, глядя строго на санинструктора.

Васильев оживленно разговаривал с человеком в бинтах. Лейтенант с черными артиллерийскими петлицами.

— Знакомьтесь, мой земляк, — Васильев представил лейтенанта. — Зенитчик, ранен на Днепре. С санитарных машин, которые бомбили «юнкерсы». Нельзя ли подвезти до Чернигова?

Я не возражал. Но, может быть, лейтенанту нужна перевязка? Ранение в голову... опасно. Пусть переговорит с врачами.

— Стоит ли? Советы ни к чему. Поеду... если возьмете, — ответил зенитчик.

Савченко напомнил о тряске и пыли. На машине было бы удобнее.

— Когда они придут? Ждем с самого утра... — говорил зенитчик.

— Разместимся на сиденье как-нибудь... пойдем, — решил Васильев, — раньше попадете в госпиталь...

С помощью водителя зенитчик поднялся в кабину. «Можно трогаться», — - взмахнул флажками Васильев.

Впереди, растянувшись на многие километры, стояла колонна. Севернее села Андреевна «юнкерсы» бомбят дорогу. Между машинами видны белые торцы орудийных чехлов. Наши.

Огневые взводы подтянулись. Пришел Варавин.

— Как же это... в расчете два человека? — заговорил он. — Вы сидите в кабине, а люди мечутся по полю?

Мои объяснения не удовлетворили командира батареи. Вмешался Савченко.

— Товарищ комбат, такое место... голо, ну ни одной рытвины... Поздно залегли. Там машин сколько сгорело...

— А тягач? Что с ним? Вы уверены, догонит? — Варавин снова заговорил о бомбежке.

— С сегодняшнего дня командиры взводов должны лично водить людей в укрытия, — закончил он.

Неделей позже наши позиции бомбили «юнкерсы», на глазах полковника Стрелкова — начальника артиллерии 15-го СК. Не знаю содержания разговора, который состоялся, но Варавин, сославшись на командира полка, отменил это свое требование.

Садясь в кабину, командир батареи указал в направлении дальнего леса:

— Там привал. По местам!

Вечерело. Пыль рассеивалась. Машины замедляли ход, останавливались. Люди прыгали со своих мест. Тишина вызывала в ушах неприятный звон.