— Товарищ лейтенант... разрешите идти?

Пехотинцы, жевавшие яблоки, повернули головы. Крылатые плащ-палатки, заношенная, неопределенного цвета одежда делали их всех похожими друг на друга.

Сержант вскинул голову, повернулся и зычным голосом крикнул:

— Четвертая, заканчивай... за мной... пошли. Пехотинцы поднялись, разобрали оружие, неизменные свои вещмешки и побрели вслед за командиром.

Аргументы комбата, его разговор с командиром 4-й роты не оставляли больше сомнений. Вопрос о позиции был решен. 1-е орудие останется на месте.

Командир батальона звонил по одному, по другому телефону. Пришел посыльный из 5-й роты. Лейтенант читал вполголоса полученные донесения и поглядывал на начальника штаба. Командир роты просил патронов и сообщал, что его сосед сократил свой участок. Между ротами образовался разрыв.

— ...иди, разберись, — сказал лейтенант начальнику штаба. — Вечно они жалуются друг на друга. Возвращайся быстрей, будем встречать командира полка.

Командир батальона отослал начальника связи осмотреть склады, начальника штаба — в подразделения. На КП, помимо подошедшего только что замполита, осталось два связных и еще три пехотинца. Они дремали под забором и теперь, когда часть людей ушла, снова взялись за лопаты.

Стрельба затихла. Я пригласил пехотинцев — командира и замполита — осмотреть позицию. Наводчик ,оторвался от панорамы, орудийные номера поочередно представлялись. Командир батальона поднял, взвешивая на руках, снаряд, с одобрением оглядел орудийных номеров.

— Никак к смотру готовились? Вам, артиллеристам, выпадает меньше... да... у вас война войной, а жизнь не останавливается... Обмундирование будто вчера со стирки, сапоги, да и лица другие... А нам туго, — лейтенант стал говорить о тяжелой участи пехоты. — Ничего не попишешь, война... И вы были под Малиной? — спросил он у Орлова.

Артмастера за углом дома соорудили из ящиков стол. У кого-то нашлась банка консервов. Подошла бабуся с кувшином молока. Появился хлеб.

После обеда я угостил пехотинцев трофейными сигаретами, завалялись в моей полевой сумке со дня, когда батарея действовала под Пинязевичами.

— Воздух! — прокричал наблюдатель.

Весь день гудят в небе «юнкерсы». Появляются «мессершмитты». Две пары пронеслись над крышами, оставив позади звенящий вой двигателей.

Пехотинцы проводили их взглядами. На северной опушке опять началась стрельба. Вскоре треск охватил большую часть зарослей. Командир батареи озабоченно качал головой.

— Будем занимать НП, комиссар, — сказал он замполиту, — посмотри эти дома. Вот тот, хотя бы... Я поднимусь с лейтенантом на крышу, оглядеться.

Командир батальона задержался возле скамейки. Связи с ротами не было. Телефонист, обслуживавший два аппарата, попеременно крутил ручки индуктора. Аппараты безмолвствовали.

— Товарищ лейтенант, машина из полка, — сообщил наблюдатель.

Появился старший лейтенант Азаренко.

— ...ну и занесло вас... насилу разыскал... Отбой! Ехать строго по указателям... не опоздайте, мост взорвут вот-вот... на другом берегу... указатель, съедете с дамбы, и колея приведет прямо на позицию в рощу, — Азаренко огляделся, — ...людей у вас многовато... Ясно... тут из взвода управления. Кто знает заросли? Давайте ко мне, в машину.

Командир батальона подошел к Азаренко.

— Вы снимаетесь? Товарищ старший лейтенант, орудие придано батальону... Командир полка мне говорил... есть приказание...

Азаренко, слушая рассеянно пехотинца, наносил на мою карту маршрут. Через весь город. 6-я батарея стояла на позициях за Десной.

— Двести тридцать первый КАП получил срочную задачу... Все орудия, действовавшие в боевых порядках пехоты, приказано немедленно направить на южный берег Десны... Тут, в зарослях, должны быть еще два наших орудия. Я проеду по этой дороге на север? — спросил Азаренко, указав на колею, оставленную тягачом.

Расстроенный командир батальона продолжал:

— Орудие... единственная поддержка в батальоне... должны прибыть наши артиллеристы... Подождите, вернется командир полка, я доложу.

Азаренко развел руками, он не может удовлетворить просьбу пехотинца.

— Сочувствую, — Азаренко направился к машине, — сожалею, но... я не уполномочен... Товарищ лейтенант, не задерживайтесь.

Азаренко подал команду. Люди уселись в кузове. Машина прошла мимо скамейки и скрылась в зарослях[21].

Расчет собирался оставлять позицию. Орудие уйдет в тыл. Стоит возиться с тремя ящиками снарядов?

— Внимание... первое орудие... по пулемету... ориентир три... вправо десять... восемь снарядов...

Орудие открыло огонь. Телефонист и остальные пехотинцы затыкали уши.

— Стой... Отбой!

На улице, за изгородью слышались громкие голоса. Во двор вбежал пехотинец. Следом за ним — старший лейтенант-артиллерист, спросил сердито:

— Где этот неуловимый командир батальона? Лейтенант ответил, что он занимает эту должность.

— ...называет одно место, сидят в другом... словно в прятки играют... пехота!.. Битый час ищу. Я командир второго дивизиона двести семнадцатого ГАП.

Тягач выкатился на улицу. Я пожал руку пехотинцу. Раздраженный артиллерист изобразил на лице подобие улыбки и направился к лестнице, приставленной к стене. На крышу — мой НП — пришел новый хозяин.

Я стал подниматься в кабину. Завыли мины. Орудийные номера бросились в сад, к своим ровикам. Сорвался с места и водитель. Задерживаться нельзя, водитель нехотя взялся за рычаги.

Улица шла под уклон. В конце громоздятся завалы. Должен стоять упомянутый Азаренко указатель. Неужели я проехал и не заметил?

Водитель притормозил. Открылся узкий проезд. Путь кое-как расчищен, тягач прыгал на кирпичах, визжа гусеницами. В кабине появился запах пара. Откуда брызги? Из лужи попали на двигатель?

Из-под капота струится пар. Тягач стал, поврежден радиатор... Осколком мины пробит патрубок. Часть воды вытекла, а остаток нагрелся до кипения.

Водитель обмотал патрубок тряпьем и проволокой, обломком ветки заглушил пробоину в бачке. Конечно, его нельзя сравнить с Дуровым, но если снаряды рвались далеко, он проявлял находчивость. Пока собрался расчет, водитель начерпал из лужи воды.

— ...готово... можно двигаться.

Опять пар... Остановки повторяются через каждые 200–300 шагов. Вода выкипала. Греется двигатель. Номера, обжигаясь, заправляли радиатор.

По моим расчетам, орудие подходило к центру города. Карта тут бесполезна. Оставалось положиться на указатели. Спрашивать не у кого.

Узкая, с обеих сторон стиснутая завалами, улица привела к небольшому уцелевшему домику. На мостовой регулировщик поднял красный флажок. Орудие остановилось.

Появился молодецкого вида лейтенант с артиллерийскими эмблемами. Лихо сдвинута пилотка, выбрит, отдает белизной подворотничок, заправлен, что называется, щеголем, идет гордо, будто перед зеркалом. Чрезмерно уверенная походка лейтенанта составляла резкий контраст рядом с одинокой фигурой регулировщика среди безбрежных развалин.

— ...глушите двигатель! — лейтенант прошел мимо кабины, обратился к Орлову, тот промолчал. Лейтенант повернулся ко мне: — ...кто разрешил сниматься? Начальник артиллерии сорок пятой СД приказал всех возвращать обратно. Вы должны знать... с двенадцати ноль для всех, кто обороняет Чернигов, всякий отход... запрещен!

Мое орудие возвращалось в батарею, за Десну. 231-й КАП ушел еще утром. Если начальнику артиллерии 45-й СД об этом неизвестно, пусть лейтенант доложит. Мне нужно двигаться!

— Нет! Разворачивайтесь и... обратно на позиции! Меня возмущала бесцеремонность тона и требования, с которыми лейтенант обращался к Орлову. Дурная привычка! Разве лейтенант не знает порядка? Пусть уйдет с дороги!

— Нет, я выполняю приказ и требую повиновения... регулировщик... красный флаг!

На крыльце домика появился капитан-артиллерист с усталым лицом. Кажется, начальник штаба артиллерии 45-й СД. Он приходил на НП 6-й батареи под Малином, на железнодорожной насыпи.