Пехота... ей легче. А с орудиями куда денешься? Шесть шрапнелей! Этого количества не хватит для решения одной задачи.

Толпы все увеличивались. Танки! Мысль о петле уже перестала меня тревожить. В душе живет надежда. Что бы я делал, не будь этих шрапнелей? Шесть выстрелов — шесть мощных ударов в броню. А потом... потом посмотрим!

С устрашающим рыканьем пронеслись один за другим рикошеты. Танки со стороны города. По-видимому, они идут по следу гусениц тягача. Но что там, за хутором? Девять танков... Четыре стреляли с остановок. Остальные двигались в обход. Через 10–15 минут они подойдут на дальность прямого выстрела[29].

Внезапно молотилку потряс удар. Послышался выстрел. Снаряд проскрежетал внизу подо мной и улетел к хутору. Второй лег с недолетом. Начался обстрел. Танки из города, вот, на фоне горящего дома.

— По танку... шрапнелью... — подавал Васильев команды, — трубка... на удар... угломер тридцать ноль... уровень тридцать ноль... прицел восемь.

Танки быстро приближались. На который легло перекрестие[30]? Над хатой взвихрились солома, пыль. Прогремел выстрел, за ним — второй.

Средний танк... цель! Гусеницы развернулись, и плоский широкий лоб исчез в дыму. Снова выстрел... На борту танка сверкнула вспышка, он стал. Три разрыва один за другим легли в огородах. Застрочил пулемет.

Послышалось «ура!». Разноголосое, не очень сильное. Крик прокатился и замер в болотных зарослях, там, куда страх загнал тысячи искавших спасения людей.

Солома еще кружилась во дворе. У орудия — три снаряда, считая и тот, что загнан в ствол и уже сомкнулся ведущими поясками с нарезами. Два танка уходили, выбрасывая на повороте гусеницами землю, навстречу выдвигались еще четыре... пять.

Танк горел. Черный дым тянется в балку. А первый, наполовину разрушенный, стоял, задрав короткий ствол повернутой башни. Три снаряда, два танка... Шрапнели... собранные прямо-таки из шутливых слов и ругательств людей, приневоленных отчаянной нуждой и досадой. И вот... танки горят, а те отошли!.. Минуту назад тысячи людей в смятении бежали перед ними!

Давно я не испытывал таких чувств! Стало легко, угроза гибели, грозившая мне и моим орудиям, рассеялась. Танки из города и те, что обходили хутор, разделяет пространство. Я привел огневые взводы на южную окраину Пирятина и буду ждать здесь, когда подойдут другие батареи.

Пограничники стреляли из пулемета. В ближнем огороде старший политрук перемещал людей. Танки вели огонь по хатам. Снаряды рвались и на бугре. Под обрывом расчеты не спешили рыть ячейки.

Со мной был химинструктор, в полусотне шагов, он не мог оторваться от земли. Нужно предупредить Васильева и пограничника о возможности повторной атаки.

— Слезайте оттуда, — ударял по жести палкой капитан-артиллерист. — Вы командир батареи? Люди гибнут под гусеницами, а вы тут отсиживаетесь? — со злостью он передвинул кобуру пистолета.

Я представился и доложил о положении, но капитан не желал ничего слышать.

— Нет горючего? Вас не учили?.. На руках... черт побери! Огневые позиции... там... занять немедленно... направление стрельбы... стог, готовность двадцать минут, марш!

— Нет снарядов... точнее...

— Одна уловка не удалась, вы другую придумали! Я проверю и прикажу расстрелять вас как негодяя и труса! — капитан сделал знак командирам, сопровождавшим его.

Дюжие парни, настроенные не менее свирепо, чем их начальник-капитан. Кажется, они принимали меня за одного из тех, кто уклонялся от службы. Капитан не позволял говорить, грубо обрывал на полуслове. Не немцы ли переодетые? И никого поблизости. Химинструктор не мог двинуться, как будто связанный.

— Вызовите лейтенанта Васильева! — кричал я ему.

— Нет! — взревел капитан. — Запрещаю! Ни с места!!!

Я уже не мог сдерживаться. Ни он, капитан, и никто другой не смеет помыкать мной. Я требую соблюдения норм, принятых в обращении с военнослужащими. Капитан не должен забывать, он — в районе ОП 6-й батареи.

— Внимание! Расчеты первого и четвертого орудий, ко мне!

Команда, кажется, достигла цели.

— Отставить! — закричал капитан.

Поздно. Люди, побросав лопатки, бежали к молотилке.

Я не позволю подвергать унизительной проверке огневые взводы. Если капитана не удовлетворяет заявление старшего на батарее, он должен покинуть ОП. Немедленно!

Оба расчета залегли вокруг молотилки. Залегли и спутники капитана. Снаряды пролетали один за другим. Капитан сбавил тон.

— Товарищ лейтенант! Двигайте орудия к хутору... Танки, а вы здесь окапываетесь, быстро!

— Горючего нет!

— Осмотреть баки! — распорядился капитан.

Я пригласил капитана подняться по трапу наверх. Оба танка дымили за огородом, другие вернулись в Пирятин.

— ...Танки... откуда они взялись здесь? — капитан опустил бинокль.

Противник занял станцию около 17 часов. Танки подошли оттуда.

— В Пирятине немцы? — изумился капитан.

— Да... десять-двенадцать танков... С киевской дороги шли по следу тягачей.

— Где ваши начальники? Кто эти люди? Орудия на позиции? — спрашивал капитан.

Явился Васильев. Расчеты лежали, карабины наизготовку.

— Что случилось?

Капитан сунул в кобуру пистолет.

— Вы кто такой?

— Шестой батареи, командир первого огневого взвода лейтенант Васильев!

— Он останется... вы пойдете со мной, — продолжал капитан. — Орудия подготовить к движению. Пока выполняйте прежнюю задачу.

Капитан — старший. Я поставил его в известность о положении 6-й батареи. Старший вправе отдавать любое приказание... Я сам не однажды поступал таким же образом и знаю, как нужно действовать. Я обязан повиноваться и следовать, куда приказано.

Капитан шел беглым шагом. Дорога осталась в стороне. Позади не отставали химинструктор и связной.

Хутор Запорожская Круча. Южнее в поле рвались снаряды, беспорядочно стучали пулеметы. Пехота удерживала только пространство от края болота до хутора. Мои орудия никуда не уйдут, даже если кто-то заправит баки. Два пулемета и двадцать восемь карабинов, три выстрела, снарядов нет, и совершенно очевидно, нет ни малейшей надежды их найти.

Капитан молча шагал со своими спутниками. Уныние наполняло мою душу. Нет снарядов, но... разве можно опускаться до такой степени, как те люди на южной окраине?..

Нет! Орудийные номера 6-й батареи не потеряли стыд. Они перекатят орудия и будут сражаться вместе с теми, кто дорожит честью воина. Капитан и его спутники, несомненно, из их числа.

За хуторскими хатами поле боя. Рвались снаряды, не умолкая, строчили пулеметы. Раздавались выстрелы танков.

Во дворе и в саду торопливо окапывались группы людей. Преимущественно командный и начальствующий состав почти всех родов войск.

Послышался вой. Капитан взмахнул палкой: «Ложись!». Немецкие снаряды летели издали, с закрытых позиций. Возобновился обстрел.

Капитан, пригнувшись, бросился к следующей хате. Я последовал за ним. На улице залегли.

Открылась местность южнее хутора. Противник в полутора-двух километрах. Отдельные группы пехоты отходили к хутору. Танки вели огонь.

Во дворе полно раненых. Крики их тонули в грохоте бризантных разрывов. Капитан переводил бинокль, будто разыскивая кого- то. Люди, бросая на нас неодобрительные взгляды, продолжали окапываться, каждый чем мог, одни лопатками, другие роют грунт руками.

Вооружение разнородное, преобладали винтовки и пистолеты. Только теперь я понял всю тяжесть положения южнее хутора. Не менее полутора десятка танков теснят пехоту, в ответ не раздался ни один орудийный выстрел. Я не заметил ни одного орудия ни в огородах, ни во дворах.

Что же удерживало танки? Увеличить скорость и смять... Но танки медлили, и вот почему: пехота не бежала толпой, а отходила, медленно пятилась, сохраняя порядок в линии боевого построения. Она прогибалась, но не теряла целостность.