— Подождем, пока уснут, — говорил Зотин, — до полуночи... Может, колонна уберется...

— Как знать?.. На ночь немцы выставят караулы... а сейчас, пока не улеглись, пройти легче, — поддержал меня Обушный.

— Пройти... да... но тут нужно ползти... и не вдоль, а поперек... Это совсем другое дело, — возражал Андреев.

— Что вы говорите, товарищи! Как можно рядом с машиной? — спрашивал Хайкин и отвечал: — Задние фонари горят, часовые кругом... нет, нет... это глупо...

— Только выпутались в Гапоновке и снова лезть под машины? Пропадем... ей-богу, пропадем, — заговорил Кузнецов, стуча зубами от холода.

Конечно, сидеть на месте проще. Но ведь время не ждет. Нужно спешить. Чем раньше двинемся, тем меньше встретим препятствий. Сидеть перед дорогой, на виду, а дальше что?

Обушный, лучше других понимавший ситуацию, отвечал на возражения:

— Согласие не нужно. Требования старшего должны выполнять все...

Итак, вперед!.. Пароль «братья пилигримы». Стрелять только после сигнала: две — одна за одной — короткие очереди моего автомата.

Мы двинулись на габаритные огни, мерцавшие в темноте. Бронетранспортеры. Расстояния между ними достигали сотен метров.

Вместе со мной, в первой паре, полз Обушный. Дорога уже недалеко. Слышались обрывки фраз, смех.

Обушный справа позади. Казалось, он отстал. Я задержался, чтобы подождать.

— Кто здесь? — раздался вдруг испуганный возглас, и немец затопал сапогами.

Силуэт мелькнул и исчез. Где же Обушный?

— Что случилось? — немцы спрашивали друг друга возле транспортера. Щелкнул выстрел. Взвилась ракета.

— Удираем!.. Сейчас начнут стрелять, — послышался голос Обушного.

Ракеты взлетели одна за другой. Бронетранспортер находился в двухстах шагах. Затаив дыхание, я ждал автоматной очереди. Но тревога улеглась. Я передвинулся на два-три шага. Тот же голос крикнул снова:

— Эй, кто там?

Немец ходил взад-вперед. Хлопнула дверца раз, другой.

Я вернулся. Отошли. Обозначился другой промежуток. Огни габаритных фонарей светились красными точками. Но и вторая попытка закончилась неудачей. Звякнуло что-то. Ракета едва не застала нас врасплох. Немцы подняли стрельбу.

Пришлось возвращаться к гребню. Обушный не отставал. Присоединился Зотин. После долгих блужданий встретили Андреева, а потом Меликова и Кузнецова. Хайкина не было.

— Когда стрельба началась, он... упал, — сообщил замыкающий Кузнецов, — я вернулся, звал... был бы ранен... ответил.

— Пули свистели над головой, — подтвердил Медиков, он был невдалеке от Кузнецова. — Мы ощупали все... наверное, убит.

На поиски Хайкина ушло еще около часа, дважды мы подходили к дороге, откатывались обратно к гребню. Затем повернули на юг. По всей колонне взлетали ракеты. Дорогу нужно пересечь и обойти Веславы.

Потеря Хайкина заставила изменить прежний порядок движения и перестроиться цепочкой — в затылок друг другу. Каски брошены. Свернули палатки. Они выручали днем, но сейчас ткань промокла, залеплена грязью и только мешала.

В темноте волчьими глазами светят габаритные фонари, вытянувшись полудугой. Мы приближались — и каждый раз вынуждены были отходить. Вместо проходов темнели силуэты машин без огней.

Впереди обозначился свободный участок. Это разрыв. Зотин предупредил, и все ползут друг за другом.

Расстояние между машинами не менее двухсот метров. Я был уже на дороге, когда раздался окрик, последовал выстрел. Ракета ударила в землю ярким клубком и рассыпалась искрами.

Подсвеченный снизу караульный стоял, расставив ноги. Я готов был нажать на спуск. Новая ракета взлетела ближе. Караульный дал очередь, стали стрелять другие. Трассы скрещивались над головой и разлетались в стороны.

Сначала Обушный был рядом, потом отвернул влево. Вокруг свистели пули, сверкали разноцветные полосы трасс. С дороги доносились выкрики. Я прилег, осмотрелся.

Свет плыл поверху. Вблизи держалась темень. Никто не отвечал на сигналы. Я поднялся, отбежал полсотни шагов.

Слева в свете ракет виднелись хаты, машины в колонне. Это хутор. Я не думал, что забрался так далеко, и был доволен, когда удалось сориентироваться.

Нужно взять левей и отойти, дать немцам успокоиться. Спасительный гребень был недалеко. И я одним духом поднялся по склону. Дорога осталась в восьмистах шагах позади.

Я стал произносить пароль. Никто не отвечал. Стрельба затихала. Реже взлетали ракеты.

Где мои товарищи? Не потерялись ли, как огневые взводы за Деймановкой?

Я прилег, слушал, вглядывался в темноту. Уйти далеко они не могли. Найду кого-нибудь.

Зарево ракет перекатывалось волнами. Никто не отзывался. Я повернул назад, чтобы осмотреть склон. Продвинулся двести, триста шагов. «Братья пилигримы!»

— Ну вот, встретились... Мы уже третий раз возвращаемся к дороге, — говорил Зотин. Тут был и Обушный. — Черт бы его взял, этого немца! Кто ожидал, что он уйдет так далеко от бронетранспортера.

Держаться всем вместе, попытаемся еще раз. Меня поддерживал только Зотин. Мнения разделились. Трое считали необходимым прекратить попытки, нужен привал.

— Тыкаемся без всякого толку то там, то там, всполошили их... по всей колонне... Вряд ли удастся прорваться... — говорил Обушный.

— Все началось с «опеля», — прервал Кузнецов. — Шли спокойно пять людей... Зачем задираться?.. Зачем стрелять?.. Пять храбрецов ввязались в сражение со всей немецкой армией. Затравили, как зверей, пригнали сюда и... мало дневных злоключений... Под носом колонна... сами на виду, переждать бы, а нет, снова дразнить гусей хотите... тянет на дорогу... К черту, я промок, устал безумно, не убьют, так околеешь до утра...

— Влипли мы, хлопцы, — проговорил Медиков.

Нет, так не пойдет!.. Они жалуются на судьбу?.. Но это только начало... Пусть вспомнят воинский дух... я никому не навязываюсь... Оставайтесь, кто хочет... Сидеть здесь я не намерен... пойду обратно к подсолнухам... через речку, мимо Гапоновки... мимо «верблюда...» на Суду...

— Давайте двигать, — сказал Зотин, — в конце концов нас вынудили... а теперь... пойдем к реке...

Глубокой ночью мы повернули на северо-восток и спустя полтора часа вошли в подсолнухи.

Рассеивая снопы света, прошла машина на Исковцы.

Дождь льет снова. Я зря выбросил каску. Вода струится по лицу и течет за ворот. Не согревают ни одежда, ни грязные треугольные трофейные плащ-палатки.

Речка осталась позади. Справа, над хатами Гапоновки, каждые две-три минуты поднимается ракета, полыхает над лугом, освещая копны сена. Со всех сторон обложила ночь. Чернильная темнота придвигается вплотную к лицам, вползает в душу.

Перед кучами разметанного сена мои товарищи в молчании остановились. За крайней хатой приглушенно щелкнула ракетница. Взвилась ракета. Роняя искры, поднимается, описывает дугу. Из темноты выступали соломенные крыши, окна, изгородь, луг и маслянисто-черная лента речки. Удручающая картина! Будто приподнялся занавес и открыл опустошенный чумой уголок сказочного царства. Все вокруг мертво и неподвижно. Бесшумно скользят и перемещаются тени, ширятся, чтобы снова упрятать мир под черное покрывало ночи. Дует ветер. Дождь стучит по одежде...

Ракета погасла. Снова слышится голос, сетующий на погоду, вездесущего противника, невезение.

— Не понимаю этих речей, — раздраженно говорил Зотин. — Пловцы с корабля, потерпевшего крушение, взывают о помощи... Но тут положение хуже... против нас стихия и люди... Нельзя предаться течению волн, свернуть с курса, проложенного среди опасностей... Повсюду враг... за хатами... в поле... на дороге. Притаился, ловит ночные шорохи, готовый бросить в глаза сверкающую очередь трассирующих пуль... До цели неблизко, и придет к ней лишь тот, кто способен бесшумно двигаться, смело отвечать врагу... сносить холод, голод, не докучать постыдным нытьем своему ближнему... Нам дождь на пользу... «Верблюд», кажется, в этом направлении? Товарищ лейтенант, время торопит. Там пас не ждут... река Сула рядом, мы выберемся из этой петли...