С юго-востока стали доноситься орудийные выстрелы. Туманная дымка заволокла горизонт. Что делается там? Стрельба велась не далее чем в трех-четырех километрах. Все умолкли, прислушиваясь.

Пять человек... Людей, сохранивших способность двигаться, в копнах я не видел. Раненые... чем еще мы можем им помочь? Нужно уходить.

Я вернулся к месту перевязки. Врач немало сделала со своими помощниками, но крики и стоны не затихали. Страдания доводят людей до исступления. Кто-то требовал отправки в госпиталь.

— ...подойдут санитарные машины, и отправим, — успокаивала врач, смывала затвердевшую кровь. — Голубчик, потерпите.

Положение трагическое. Столько раненых... что будет с ними?

— Не оставляйте меня, — врач не выпускала из рук ремень моего снаряжения.

Утаить то, что ждет ее и раненых?... Нет! Я не могу скрыть правду. Придут немцы. Обеспечить безопасность раненых я не в состоянии, но сам обязан защищаться. Здесь это бессмысленно. Никаких шансов. Я не могу больше задерживаться, не рискуя навлечь на всех гибель.

— Что будет с ними... со мной? — плакала она.

Меньше всего я желал оказаться на месте человека, который утешает женщину перед тем, как оставить ее противнику. Но что же делать? Нет выбора, меня звал долг, она — врач... Она под защитой Красного Креста и должна продолжать работу, уповая на то, что немцы поймут ее. Не чужды же им солдатские чувства!

По щекам струятся слезы, она просила. Позади выкрики, зовут врача.

Если она возражает, я не уйду. Не сделаю ни одного шага вопреки ее мнению.

— ...но ведь они придут... Вы будете стрелять? Останьтесь... — она перестала плакать, смотрит сухими строгими глазами. — Ну еще пять минут.

Это была настоящая пытка.

В мой адрес неслись брань, угрозы. Кажется, раненые заподозрили меня в намерении увести врача. Под копной щелкнул патрон, досланный в пистолет. Врач повернулась лицом к раненым.

— Она не хочет идти со мной... она остается с вами... опустите оружие.

Она снова плакала.

— Ну, а теперь...идите... — приподняла голову и умолкла.

Мои спутники не скрывали недовольства.

— Долго прощались... В Сенчу вошли пять танков, — укоряли они.

Дымка становилась непроницаемой для бинокля. Со стороны реки слышны приглушенный гул двигателей, выстрелы.

- — Врач? — спросил Кузнецов. — Зачем вы оставили ее? Раненых не спасет, и попадет сама к немцам...

Мы шли на север. Поле. У обоих танкистов — карабины, Я вспомнил вчерашние стоги и СВТ. Зря разбил, сейчас пригодился бы, есть патроны. Конечно, пистолет — надежное оружие, но винтовка в моем положении несравненно лучше.

Стало проясняться. Впереди плоский бугор, на склонах поле, телеграфные столбы, дорога. Видимость километра полтора. Ни карты, ни указателей. Как ориентироваться?

— Ну, что стали? — нетерпеливо крикнул Кузнецов. — Перейдем дорогу... быстрее.

Да, место не особенно укромное. Поле ощетинилось рыжей стерней, впереди — грейдерная дорога из Сенчи на запад.

У обочины возвышался курган с тригонометрическим пунктом. До подножия оставалось полсотни шагов, когда со стороны Сенчи показалась машина. Грузовой «опель».

— Вот тебе и на! — Андреев говорил Кузнецову. — Дернула вас нелегкая... переждали бы на бугре.

Все бросились в кювет. Может быть, немцы не заметят?

— Давайте договоримся, куда целиться... кто стреляет первым, — предложил Зотин.

У танкистов карабины, как они стреляют? Зотин целит по командиру, Медиков — по водителю. Для страховки — Андреев и Кузнецов.

«Опель» шел тяжело, кажется, груженный. Подмокшая колея бросала его из стороны в сторону. В кузове, у переднего борта, торчали головы в касках. Два человека в кабине.

— Их полно в кузове... да с автоматами... может, пропустим?.. — предложил кто-то неуверенно.

Нет! Кювет на виду, немцы обнаружат, как только поравняются. Действовать, как условились!

Командир сидел в своем углу, откинувшись на спинку сидения. Шофер следил, вытянув шею, за дорогой. Укрыться всем и не поднимать головы, иначе...

«Опель», не сбавляя скорости, приближался к тригопункту. И тут я увидел кабель, полевой, наш... присыпан землей, закреплен за кюветом... телефонная линия.

Задние колеса «опеля» вильнули. Грудь за стеклом кабины выскользнула из прорези и вернулась снова, разделенная надвое мушкой.

— Огонь!

Частые, какие-то слабые выстрелы. Но что это?.. «Опель» шел, надвигался.

Взвизгнула пуля, посланная из кабины. Офицер, открыв дверцу, привстал. Машину резко развернуло. Колеса попали в кювет, и она остановилась, едва не наехала на Меликова.

Мертвый водитель еще нажимал акселератор. Гудел мотор. Над капотом клубился пар.

Андреев выключил зажигание. Стало тихо. Их было пять — два в кабине, три в кузове.

Танкисты занялись полевой сумкой офицера. Он успел спрыгнуть, сделал несколько шагов и лежал, раскинув руки. Кузнецов осматривал кузов.

— Э-э... настоящий склад, — выбрасывал пятнистые плащ-палатки, пакеты. — Тут и каски... новые, железные, без трещин... лучшая защита от дождя и пуль.

Стал снова накрапывать дождь. Одежда подмокла и стала тяжелой и неудобной. Пропитанная влагой пилотка сползает с головы.

У Кузнецова — фуражка. Лучше, чем пилотка, но не намного. Плоская, на манер японской, тулья, околыш размокал и садился все глубже. Вода течет по лицу.

— Карта, — обрадовался Зотин и передал мне вместе с планшеткой документы, парабеллум и компас офицера.

Карта охватывает районы на юг от Сенчы. Она попала в руки офицера, по всей вероятности, недавно, вчера или сегодня, пи помарок, ни других следов работы. На восточном берегу Сулы обозначены наши войска, а также полоса, довольно широкая в границах с северо-востока на юго-запад, по-видимому, какого-то немецкого соединения. Дата — 18.09 1941 г. Время — 6.00 и ничего более.

Все это делалось торопливо, впопыхах. Зотин одел каску. Удивительно преобразился человек. Лицо вытянулось, глаза в тени стали ярче. Примеру Зотина последовал Андреев, он без головного убора, осталась пилотка в болоте.

У меня вызывала что-то вроде отвращения куча имущества, выброшенного из кузова. Только парабеллум, еще не остывший, непривычно удобно и мягко сидел в руке.

Наша экипировка пополнилась, помимо карты, компаса и парабеллума, автоматами. Все одели каски и пятнистые плащ-палатки.

— Нужно трогаться, — спохватился Зотин. — Берите патроны, побольше, консервы... выбросить всегда успеем...

— Что делать с машиной? — спросил Меликов. «Опель», за исключением разбитого лобового стекла и отверстий в радиаторе, не имел повреждений. Оставить? Снова подберут немцы...

— Сжечь, и вся недолга! — объявил Кузнецов.

Открыты канистры, младшие лейтенанты облили бензином солдатские шинели, одеяла и обложили вокруг «опеля».

Андреев подгонял ранец с продовольствием. Кузнецов торопливо вязал замысловатый вьюк с разными вещами, взятыми из кузова. Приготовления закончились. Медиков щелкнул зажигалкой, поджег лист немецкой газеты и направился к «опелю».

— Поблизости никого нет, — он в нерешительности остановился, — дым... немцы явятся... черт с ней... пожертвуем машину, пусть они ездят.

— Младший лейтенант прав... дым видно издали... — поддержал его Андреев.

— Пойдемте! — торопил Зотин.

Мы не успели уйти... Послышался треск мотоцикла. Он мчался со стороны Сенчи по следу «опеля»-. На бугре мотоциклисты дали две очереди. Они не знали того, что произошло с машиной, и неслись, очертя голову.

Немцы слишком поздно заметили опасность. Сидевший в коляске офицер успел сделать только два выстрела. Оборвалась очередь солдата на сиденье позади водителя.

Мы получили еще одну карту. На этой районы к западу от Сенчи заштрихованы красными линиями — наши войска. Меликов непременно хотел найти парабеллум, оброненный офицером. Поиски затянулись.

— ...потерялся в траве. Пойдемте, не то дождемся кого-нибудь похуже этих... мотоциклистов, — проговорил Андреев.