Я остановил тягач и направился к Логуновичу, но на полпути повстречал командира батареи. Он был недоволен и не хотел скрывать этого.

— Вас портит служба в других батареях, — прервал меня Варавин. — Видите? — Он указал на людей, которые копошились возле машины. — Поломки происходят и у других, они устраиваются... и не мозолят глаза «мессершмиттам». Я должен доложить командиру дивизиона о причине плохой подготовки к маршу... Почему вы не поинтересовались состоянием тягачей? Через пятнадцать минут доложить. По обстановке... Сведения о противнике прежние. Пока вы там ковырялись, дивизион ушел... Дорога подвергается бомбежке. Покажите схему... открытый участок у села Корогод, особенно тщательно следите за воздухом и не вздумайте застрять. При появлении самолетов движение прекращать. Стрельбу вести из укрытий... Да, еще... что там случилось с этим... поваром? Не позволяйте людям насмешек... он не храбрец, но при чем же человек, если родился таким? Службу несет, и довольно, на то он и повар. Смотрите за дисциплиной, нельзя распускать людей! Не забывайте... сроки прежние, — и он направился к кухне, возле которой готовил пищу еще не пришедший в себя повар.

Лейтенант Васильев вызвал командиров орудий. Конечно, они не все сделали для того, чтобы подготовиться к маршу. Тем более, что в районах западнее Базара имелись для этого условия. Батарея несколько дней не меняла позиций.

Но объяснения командиров орудий кое в чем поколебали мою уверенность. За исключением сержанта Дорошенко, который считал свою машину исправной, никто не сидел, сложа руки. Орлов, к примеру, дважды доносил Васильеву о состоянии тягача.

— Я говорил командиру батареи... Приходил автомобильный техник дивизиона, воентехник Овчинников, но на этом дело и кончилось. Потом я отправил донесение. Больше ничего не могу добавить, — закончил Васильев.

Завтрак на лужайке продолжался. Перед разостланной палаткой рядом с Варавиным сидели начальник тыла полка, майор Коваленко, Логунович. Не желая терять времени, я решил заняться осмотром тягачей.

Впечатление далеко не утешительное. Масляные и топливные магистрали на штуцерах имеют течь, покрыты толстым слоем пыли. Ходовая часть почти исчерпала ресурсы. В особенности плохо было с гусеницами. Ленты, до блеска начищенные песком, опасно провисли. Бандажей на катках почти не осталось. Пальцы, с помощью которых собиралась гусеничная лента, были изношены наполовину, а то и больше.

Завтрак закончился, я доложил командиру батареи.

— По-вашему выходит, — недовольно начал Варавин, — что тягачи не сдвинутся с места?

Я не собирался делать обобщений и ответил, что двигаться можно, но при таком состоянии тягачей нельзя не считаться с возможностью разного рода поломок. Нельзя предусмотреть, сколько времени уйдет на их устранение. Я не могу давать обещаний или гарантий.

— Мне не Е1ужны гарантии! — воскликнул Варавин. — Я хочу надеяться, что старший на батарее умеет вести огневые взводы, а в случаях необходимости... быстро устранять неисправность. Вы обязаны были, не ожидая старшего лейтенанта Юшко, выделить людей в помощь водителям. Неисправную машину следовало оставить, а другие укрыть. Так-то. Все! Можете идти.

Лес тянулся все дальше, и казалось, ему не будет конца. Дорога испортилась. За обочинами колыхалось болото, поросшее чахлыми корявыми кустами. Возвышаются кучи торфа. Машины ползли в жидкой грязи, ныряя в колдобины, заполненные черной густой водой.

Вскоре — показались хаты села Рудня-Ильинецкая. На окраине стояли орудия. 5-я батарея. Ближе к огородам, впритык одно к другому, жались орудия 4-й. Я взял направление к одному из прицепов в хвосте, но регулировщик взмахом флажка указал на штабные машины. Среди командиров был и старший лейтенант Юшко. Появился Варавин.

— Привал. В течение двух часов заправить тягачи и подготовить к продолжению марша. До Чернобыля никаких остановок. От пятой батареи не отставать!

Темнело. Громыхая бочками, водители переливают топливо в ведра, а затем — в баки тягачей. Заправка шла медленно. Мешала темнота, после заправки нужно осмотреть машины.

В помощь мне старший лейтенант Юшко прислал воентехника Овчинникова. Под его присмотром водители ощупывали гусеницы, стуча по ним молотками.

От всего этого было мало пользы. Овчинников запчастей не имел и своим присутствием не мог восполнить их недостаток. Я сказал об этом, когда докладывал Юшко о готовности к движению.

— Ну и что же? Вы должны привести огневые взводы в срок. Вы поняли меня?

Этот вопрос мне казался неуместным, но толковать об этом не стоило. Я не хотел слушать незаслуженные обвинения.

С наступлением ночи остановки с каждым разом удлинялись. Где-то справа просвечивало сквозь верхушки деревьев зарево. Изредка взлетали ракеты. Свет их не разгонял темноту и не ободрял дух. Ракеты бросали немецкие лазутчики..

К двум часам ночи сон начал одолевать меня. С обеих сторон подступал темный дремучий лес. Тягач медленно полз, проваливаясь в лужи, заполненные грязью. Болотные брызги отскакивали от деревьев, залетали в кабину.

Впереди снова затор. Многие машины застряли. Другие пытались идти в объезд, включали свет.

Остановки следуют одна за другой. Водитель вздыхал с облегчением и опускал голову на рычаги. На станинах спали, подпирая друг друга, орудийные номера.

Нужно вылезать... Я спрыгнул с подножки и едва не сшиб Васильева.

— Идите сюда, — он звал назад.

Поперек дороги лежал человек. Орудийный номер 1-го орудия свалился со своего места на станинах.

— Нужно показать в назидание другим, — сказал Васильев. — Всем внимание, огневые взводы... слезай, ко мне!..

Зажглись на тягаче фары. В конусах света толпятся сонные недоумевающие орудийные номера. Кто-то приподнял спящего, он беспомощно опустился на землю. Тягач по знаку Васильева придвинулся вплотную. Прикосновение гусениц подействовало молниеносно, и человек опрометью бросился в сторону.

— Неблагодарный! — вдогонку ему крикнул Васильев. — А вы, — он повернулся к расчетам, — не спите... Сколько раз предупреждать? Раздавит... и конец... тягачи сомнут. Эх вы... по местам!

Небо озаряют сполохи. Откуда-то издалека доносится грохот тяжелых разрывов. На остановках слышен гул самолетов.

Показалось село Разъезжее. На западной окраине пожар. За лощиной, разделявшей село, чернели ряды свежих воронок.

Начинался рассвет. На горизонте поднимались столбы дыма. Сновали черные точки. «Юнкерсы»! Самолеты кружат, несутся вниз, вновь взмывают и растворяются в утренней синеве.

Колонна продвигалась вперед. Серыми кругами покачивались дульные чехлы орудий. Орлов сидел на передке и не клевал носом. Ночью он не бегал, как я, и, наверное, сумел немного отдохнуть. Не смог бы он поменяться со мной местами?

— Охотно, — ответил Орлов, — извините... я сам хотел предложить... Ждал остановки.

С помощью орудийных номеров я устроился на передке и уснул. Но ненадолго. Над головой бешено завыли двигатели. Тягач стоял. Тенью мелькнуло крыло.

— «Мессершмитты», товарищ лейтенант, — Орлов указал вслед самолетам.

На бугре ряды домов, расположенные буквой «х». Село Корогод. Головная батарея вышла на окраину и скрылась в дыму. Заходящая пара «мессершмиттов» ринулась навстречу. За ней последовала вторая.

Расчеты бросились на землю, самолеты улетели. Движение возобновилось.

За хатами полыхает пламя. Стоял запах паленой резины. Дым заволок лощину и стлался вдоль ручейка, журчавшего под гусеницами.

Снова доносится гул самолетов. Бомбардировщики. Около трех десятков. Высота — две тысячи метров.

— Стой! Слезай! В укрытие!

Самолеты повернули к дороге. От фюзеляжей стали отделяться черные продолговатые бомбы. Одна, другая, третья. Бомбы как бы растягивались в длину, принимали вертикальное положение. Стремительно нарастала скорость падения. Воздух дрожал от пронзительного воя.

Загрохотали разрывы. Плотная стена земли и дыма скрыла хаты. «Юнкерсы» прошли, развернулись над лесом и начали второй заход. Проделав этот маневр дважды, они легли на обратный курс.