— Двадцать пятая гвардейская стрелковая дивизия.
— А фашисты? Куда нацеливают удары? Состав войск? Почти на все вопросы чехословаки отвечали верно. Но представления о наших войсках и противнике у отдельных лиц были неполными.
Политрук стал читать листовку с текстом обращения Военного совета Воронежского фронта к войскам, приводил примеры успешных действий наших подразделений в оборонительных боях последних дней.
— ...от имени бойцов, командиров и политработников частей Красной Армии по-братски желаю воинам первого отдельного чехословацкого батальона удачи и успехов во фронтовой службе. Наздар! — закончил политрук.
— Наздар! — с энтузиазмом ответили чехословаки.
На лице надпоручика Яроша появилась улыбка. Он крепко пожал руку политработнику и продолжал объяснения.
Основу обороны 1-й роты составлял опорный пункт, в центре ротного участка, оборудованный у церкви. Рассказывая о расположении огневых средств во второй и первой траншеях, командир роты обращался с вопросами к унтер-офицеру и рядовым. Представитель штаба приходил на помощь, когда в ответах встречались непонятные слова.
Было что-то непривычно-занимательное и новое во взаимоотношениях наших боевых товарищей — переплетение воинской дисциплины, дружеских чувств и необыкновенной доброжелательности друг к другу, которая проступала на лицах, в поступках и речи. Никто не тянулся, вытаращив глаза, не суетился, и при этом строго и неукоснительно соблюдались нормы воинской субординации всеми без исключения — командирами и рядовыми, И никаких признаков фамильярности.
Надпоручик Ярош обратился к унтер-офицеру по-чешски, опустил руки по швам, четко повернулся к представителю штаба, тот промолвил в ответ несколько слов. Ярош сделал шаг в сторону, пропуская старшего.
Мы двинулись к позициям взвода противотанковых ружей.
Из-за дома выбежал посыльный со знаком противотанкиста на рукаве. Старшему лейтенанту Романову и мне приказано вернуться в свои подразделения.
Простившись с чехословаками и нашими командирами, мы поспешили к берегу. Старший лейтенант Романов направился в Артюховку, я — в противоположную сторону.
В районе позиций 4-й батареи гудели двигатели. Тягачи, ЗИСы и «опели» рулят к орудиям. Навстречу бежал старший лейтенант Никитин.
— Товарищ старший лейтенант, объявлен «отбой» по приказанию капитана Громова... не знаю, что дальше... обещал приехать, — доложил старший на батарее.
Заместитель командира полка не заставил себя ждать.
— ... я вышел из штаба чехословаков... во дворе... делегат связи с приказанием сняться, — начал Громов. — Вернулся на НП... послал за вами... жду... является начальник штаба полка. Командующий противотанковой группой оставил обе батареи на участке обороны чехословаков... Подайте команду «К бою!». Задача прежняя, готовность к открытию огня... пятнадцать минут!
Итак, обе батареи 595-го ИПТАП РГК, номинально состоявшие в распоряжении командующего артиллерией 62-й пз. СД, продолжали занимать позиции за разграничительной линией 182-го гв. СП, флангового полка дивизии и действовали в интересах чехословацкой воинской части[91].
Капитан Громов, направляясь к машине, напомнил:
— ...третья рота чехословаков патрулирует берег за своим флангом. Остальная часть вашего сектора... открыта.
Я знал об этом, знал и командир взвода управления 4-й батареи. После того, когда отошло боевое охранение 182-го гв. СП, участок берега почти до Тимченкова по существу остался без охраны. 4-я батарея могла выслать дозорных на удаление прямого выстрела, то есть на 600–800 метров от позиций.
— Да... Сейчас на берегу пусто, — невесело подтвердил лейтенант Глотов, — ...сторожить... кем? Оставим это дело на самотек... Вражеские разведчики отлично знают, что в такую погоду за секретами нужно идти в населенные пункты... Что им на берегу?
На землю опускались сумерки. Подмораживало. Чуть подтаявший снег хрустел под ногами. У горизонта одиноко повис молодой месяц. Где-то за речкой работал двигатель. Слышался лай хуторских собак.
После осмотра позиции я вернулся к наблюдательному пункту. Поднялся на чердак, просмотрел записи в журнале наблюдения. По словам лейтенанта Глотова, в секторах 4-й батареи противник не появлялся. Отделение разведки патрулировало берег.
Есть возможность поспать. Ординарец проводил меня в хату. Дверь открылась. Пахнуло теплом. Хозяева приглашали к ужину. И вдруг — вой недалеких снарядов. Артиллерия противника начала обстрел хутора.
Огонь вела 105-ти миллиметровая батарея. Разрывы снарядов громыхали, освещая крыши хат то в одном, то в другом месте. Потом наступала пауза. И снова вой и грохот.
Я поднялся на чердак НП к приборам. Звонил капитан Громов.
— ...вы видите вспышки орудийных выстрелов... на горизонте, левее леса «Волчьего»? Три очереди разорвалось в районе штаба чехословаков... Полковник Свобода просил подавить стреляющую батарею. Расход снарядов на ваше усмотрение...
Командиру-артиллеристу, прежде чем подать команду на открытие огня, необходимо рассчитать исходные данные, по крайней мере две величины: направление на цель и дальность. Найти первую из величин не составляло труда — наблюдатель уже успел снять буссолью около десяти отсчетов по вспышкам выстрелов. Но дальность стреляющий определяет только с помощью хронометра. У меня был трофейный, Громов, кажется, еще не знал, что хронометр сломан. Я не могу приняться за выполнение задачи, не имея возможности с достаточной плотностью обстрелять район цели, дальность до которой должен определять на глаз.
— ...что же делать? Дивизион, поддерживающий чехов, засек немецкие позиции. Расстояние... около тринадцати километров... Гаубичная батарея не достанет... За речкой есть пушечные, но они на открытых позициях... Я обещал чехословакам... неловко... — вслух делился своими мыслями Громов.
Я вернул трубку телефонисту. Лейтенант Глотов закончил расчет угловых величин, снятых по вспышкам выстрелов.
105-ти миллиметровая батарея продолжала методический обстрел хутора. По мнению командира взвода управления, позиции ее относительно 4-й батареи находились километрах в десяти.
Капитан Громов снова зовет к телефону. Не успел я вернуться к своему месту, послышался окрик караульного. Прибыл посыльный, с ним два чеха. Они доставили новый хронометр. Лейтенант Глотов включил его, снял несколько отсчетов и начал готовить данные.
Расчеты перекатили два орудия, и огневые взводы построились в линию, как полагается для стрельбы с закрытых позиций. Наводчики включили освещение приборе». Построен веер. Выкрики затихли. Старший на батарее доложил о готовности к открытию огня.
Обстрелу подвергалась площадь: 300 метров по фронту и 800 — в глубину — район вероятного расположения цели.
Если бы 4-я батарея имела в необходимом количестве снаряды, через три-четыре минуты 105-ти миллиметровые орудия перестали бы существовать. Но на позиции выложено только 300 снарядов. Треть — бронебойные, две трети — осколочные. Часть из этого количества — резерв командира полка. Расходовать эти снаряды без его ведома никто не имеет права.
Правда, в 4-й батарее имеются неучтенные снаряды, подобранные в лесу на окраине Карловки. Там их было около четырех тысяч. Снаряды пролежали в деревянной укупорке под открытым небом с 1941 года. Орудия стреляли ими позапрошлой ночью при отражении атаки автоматчиков.
4-я батарея вела огонь полторы минуты. В десяти километрах, там, где была цель, разорвалась последняя очередь из назначенных 96-ти снарядов. Телефонист передал капитану Громову доклад о прекращении огня. И над Миргородом установилась тишина.
Однако в 3 часа ночи противник возобновил обстрел хутора. Я вернулся к приборам. На чердаке гулял пронизывающий ветер. С огневых позиций сообщили: температура воздуха — минус 17 градусов[92]. Лейтенант Глотов спросонья ежился у буссоли.
