И тогда остались мелочи, не чета артиллерии советского флота. А еще, конечно, пехота. И, наверно, главный десантник Абрамов, сидя под палубой и слушая, как броню царапают чужие пули, тщетно скрежетал зубами, мечтая о рукопашной. Но как было высадить его, вместе с остальными «орлами», да и стоило ли, когда по берегу шлялись чужие танки. Это для «Флягина» они не противники, а для пешего морского пехотинца? То-то. Так что зря Абрамов скрежетал зубами, не пришло еще его времечко.

Морские пехотинцы потребовались, когда еще один «Гочкис» задымил. Счетверенный «максим», конечно, не давал пешим врагам сильно задирать нос, но иногда в его смелой работе возникали неурядицы. Это когда вражеские пули срезали под корень очередного пулеметчика. И пришлось советским морячкам залечь на палубе и подсоблять ручными пулеметами основному пулеметному агрегату. Но главное, конечно, делали пушки.

Сколько длился бой? Те, кто участвовал, думали, что много-много часов, хотя уже имели опыт, а вообще-то, два с мелочью десятка минут – половина испытанного в детстве школьного урока. И ясно, кто победил. Те, у кого дух и оружие лучше.

И стирая рукавом заливший глаза пот, Буратов думал именно об этом, о боевом духе. Откуда он мог взяться здесь, у каких-то тыловых немецких частей, у которых даже танки, все подчистую, трофейные. Те фрицы, у которых еще есть боевой дух и нормальная техника, те сейчас вокруг Берлина умирают под бомбежками, защищая «сердце» тысячелетнего рейха.

Ну а враги, разумеется, бежали. И правильно сделали. А боевой славный речной монитор «Флягин» поплыл по Франции дальше, поднимая носом темную волну. А корабельный радист Зимин выстучал закодированной морзянкой о боевых успехах экипажа на далекую Большую землю.

Были и другие странные случаи. Например, в начале Великой Отечественной войны на территории, контролируемой Германией, иногда на немецкие тыловые части нападали прекрасно оснащенные подразделения Красной Армии. Немцы недоумевали, откуда они могли взяться. Да, конечно, можно объяснить это заранее отправленными в тыл будущего агрессора группами, которые в нужное время стали действовать по команде. Однако партизанские формирования обычно умело пользуются моментом, действуют по ночам и, как правило, не нападают на крупные воинские контингенты. Эти действовали иначе. Да, можно сослаться на всегдашнее русское «авось», но…

Эти данные практически не поддаются проверке, однако…

Были и другие странные случаи. Например…

Но, конечно, приключения на долю любого корабля выпадают не каждый час, да и не каждые сутки. Основное время занимает работа, тяжелые либо не очень служебные обязанности и всякая всячина, валящаяся на голову помимо. Сколько длилось последнее приключение – битва с танковым старьем? Минуты. А как бесконечно долго тянутся будни? Но и здесь все относительно. Стоит выйти из потока времени, свалиться на койку, освобожденную напарником, которого только что растолкали на смену, упасть в беспамятство отключки после индивидуально расписанного трудового ритма, погрузиться в не слишком здоровый, но спасительный сон, как уже теребит тебя чья-то подлая рука – все, конец внутреннего спектакля, даже до антракта не дотянули, тушите свет, кинщик в запое. Но все же и в этом ритме жизни и полусмерти есть некоторые продыхи, маленькие моменты – ни туда ни сюда. Вот в некоторые из этих эпизодов и происходит общение загнанных в обстоятельства людей. Человек – животное общественное, да еще и разумное временами. Не общаться он не может, так ведь еще и по служебно-идеологическим ритуалам требуется. И они общались. Нет в передовом государстве земного шара антагонистических классов, но некоторый разрыв между кастами все же имеется. А потому класс управленцев самой непобедимой армии мира общался более откровенно и несколько раскрывая объятия, все-таки офицеры, хотя звания у них могли быть не совсем одинаковыми. Конечно, до полного идеального равенства коммунизма было еще жить да жить, а потому некоторая дистанция имела место и здесь. Иногда разговоры приобретали отвлеченный характер.

– Злость у меня на этих французиков, – продолжает пояснять свою застарелую, покрытую коркой мысль непосредственный начальник и боевой командир боевого же монитора «Флягина» Кожемякин. – Значит, покуда мы Берлин не осадили, они этих фрицев терпели, задницы им целовали и союзнические договоры заключали, так? А как только дело начало меняться на обратное, вот тогда они зашевелились. Да и то не зашевелились, а решили еще до какого-либо своего движения обезопасить себя, договориться о взаимоприемлемых условиях военного взаимодействия. Чуть ли не послевоенный мир делить собираются, как будто сами не подняли лапки перед Гитлером и этим не высвободили его лапищи для остальных черных дел.

– Вы считаете, их помощь нам не нужна? – неуверенно спросил младший лейтенант Буратов.

– Да, я так считаю! Но что есть мое личное мнение? Главное – так считают те, кто… – Кожемякин поднял палец кверху, изображая словосочетание «повыше будут», – а им, как известно, виднее вдесятеро. И понятно почему. – Теперь указующий перст Кожемякина выпрямился и воткнулся в собеседника. – Для вас, товарищ кандидат в члены руководящей партии мира, поясню. Зачем, скажи на милость, нам нужна эта помощь?

– Ну, союзник как-никак.

– Ты их танки видел, Володя?

– «Гочкис», что ли?

– Да любые. – Кожемякин опустил большущий кулак на привинченный к стене столик – от сотрясения на пол свалился замусоленный русско-французский разговорник карманного формата. – Сравни их с нашими.

– О чем речь, у нас ведь передовой строй.

Огромная ладонь Кожемякина отмахнулась от такого незрелого аргумента, как от мелкой, не слишком назойливой мухи.

– Но самое главное даже не в этом. Не в том, что без их помощи мы справимся прекрасно. Просто они думают, что с полным разгромом немцев проблема исчерпана.

– А что? – сглотнул слюну Буратов.

– Вы газеты читаете, товарищ красный командир?

– Ну, сюда, на борт, нам давненько не приносили, а так читаю.

– А между строк читать можешь, Володя? Ты что, не соображаешь, все наши газеты для нас, для советских людей. Видеть надо между строк, смысл видеть, а не форму. То, что для иностранцев темный лес, для нас должно быть как на ладони, так?

Буратов неопределенно пожал плечами:

– Мы – советские – должны уже по расположению статьи угадывать ее важность. Ладно, я согласен, не способен это понять наш механик – матрос Деревянко, что он видел в жизни до нашего корабля, кроме своего трактора? Но мы-то с тобой – офицеры. Газета наша – это уникальное дело. Читает ее какой-нибудь французский буржуй: мало того, что на чужом сложном языке, так еще смысл затушеван. Прочтет он ее от корки до корки, плечами пожмет – ничегошеньки ему не ясно – зачем такие газеты издают? А тебе, коммунисту будущему, все как на ладони. Вот читает он, к примеру: доярка Дуня такая-то решила повысить свой культурный уровень – освоить профессию тракториста, а за ней подруги потянулись. Усекаешь? Что в этом буржую? Да вовсе ничего. Жует от своих рябчиков дальше. Не понимает тот буржуй, что это в его жизни, может, последний ананас. Села та Дуня на трактор потому, что милый ее друг – Деревянко – к нам на боевой монитор призван мотористом, и поплывет скоро тот жених несостоявшийся забирать у буржуев их незаконную власть. Вот так-то, Володя. Ты ж у нас артиллерист, а простых вещей в политике не понимаешь. Так можно и соцсоревнование проиграть. Вон наши соратники-конкуренты на «Левачеве» поплыли на юга. У них заранее выигрышный для соцсоревнования режим. Нам тут возле Парижа с немцами воевать, а им с французиками, а что с ними воевать? Вон их как немцы шарахнули в сороковом, а они тогда были в полном соку, не то что сейчас, правда?

– Да уж, – сказал Буратов.

– Так что газеты надо читать с умом, а не как развлекаловку, – подвел итог Кожемякин.