Однако слава партии, защита теперь базировалась не только на броне. Поскольку о подлетающих «Гарпунах» было доподлинно известно все, то и встретить их собирались, как водится, салютом, только не вертикально направленным, а встречным, убийственным.

Он знал, что шансов очень мало, почти нет. При вертикальном взлете самолет теряет столько топлива, что во многих случаях годен лишь для срочной воздушной заправки. А кроме того, первые километры он гнал на форсаже. Правда, он экономил на всем, например, сразу же после взлета он уронил на палубу «Юрия Андропова» все, что наподвешивал под крылья технический персонал. Там внизу стало весело, только жаль, что эффект был не максимальный, ему было некогда, да и не умел он снимать электрические предохранители со всех двух с половиной тонн ракет и бомб, которые отправились вниз.

Потом он понесся вперед, не разбирая дороги. Можно ли было его сбить? Для современного оружия, покуда нет боевых лазеров и особых облучателей, проблема неразрешима. Да, еще присутствовали в деле другие корабли. Но попробуйте дать распоряжение сбивать собственный «Як», живехонько отвечающий на запросы аппаратуры опознавания.

Нашему американскому везунчику гораздо опаснее были собственные воздушные асы на «Ф-18» или ракеты «Мейверик». Но это ждало его далеко впереди.

Никто посторонний не знал, почему он попал в Вооруженные Силы, он сам давно забыл о причине его поступления в военное училище. То, что оно оказалось военно-морским, было уже абсолютной случайностью, могло быть и другим. Главным критерием для него тогда была удаленность от родного города и казарменная специфика обучения. Подвиг заключался не в выборе профессии, а в отказе от прошлого. От нехорошего, не афишируемого прошлого. Одновременно это было попыткой отказаться от дурной привычки. Избавиться от нее другим путем, кроме постоянного нахождения в коллективе, не получалось. По всей вероятности, наличие этой вредоносной привычки повлекло бы его по совершенно иной дорожке с очень крутыми склонами. Весьма возможно, и даже закономерно, он бы кончил плохо. И что же это была за гадкая привычка?

Все очень просто – он воровал. Его руки в силу какого-то генетического курьеза (отец был сталевар и обладал солидными, медвежьими, малочувствительными лапищами) обладали быстротой, бесшумностью и чувствительностью на уровне парапсихологических фокусов. Когда однажды он услышал, что прежде в некоторых азиатских странах ворам отрубали руки, он подумал, что мера была в самый раз.

Начал он, как водится, с малого. Когда-то, уже совсем в раннем розовом детстве, он умудрился свистнуть у отца мелочь прямо в его присутствии. Никто тогда не хватился. Позже, подростком, он мог запросто, в течение получаса, продвигаясь сквозь плотную толпу пассажиров утреннего трамвая, насобирать по чужим карманам недельную зарплату отца, падающего после смены от усталости. Классный руководитель, Зоя Ильинична, по пути на работу, обнаружив его однажды около себя (он по ошибке как раз извлек из ее пальто кошелек), предположила, что мальчик очень увлечен городским транспортом и, наверное, будет водителем троллейбуса. Ему пришлось беседовать с учительницей не менее трех остановок, покуда представился случай аккуратно возвратить на место нежелательный трофей.

Короче, в скором времени ему грозило превратиться в местного подпольного миллионера. Поскольку таковые вещи в стране победившего равенства неминуемо бросились бы кому-нибудь в глаза, кончил бы он очень плохо. Хотя избавиться от вредности он хотел не по этому поводу. Он просто мучился совестью. Ему было нехорошо от своих поступков, но бросить их никак не получалось. Как только он оказывался в знакомой среде, его умелые руки начинали собственную активную жизнь. Справиться с этой напастью он намеревался, загнав себя в постоянный коллектив с наложенными сверху ограничениями на свободу перемещения по городу. Кстати, последнее даже превзошло его ожидания: поскольку учился он так себе, увольнения выпадали ему крайне редко. И еще, покрой и подгонка парадной курсантской формы не давали возможности шарить по карманам соседей, да и вообще на молодого морячка с восхищением глядели тяжеловесные мамаши, а иногда и девушки – он всегда оказывался на виду. А однажды он совсем расчувствовался, это когда уборщица в столовой, наклонившись к нему поближе и вытирая натруженные руки о синий халат, извлекла из далекого внутреннего кармана (он сразу оценил его недоступность) и подарила ему засаленный трешник «на мороженое». Армию и флот в народе уважали.

Теперь он уже давно являлся офицером Тихоокеанского флота и тоже стал уважать себя самого. Он даже не вспоминал о своей давней вредоносной привычке, за которую, приходя домой и пересчитывая трофеи, краснел. Он стал истинным, образцовым советским человеком. И самое главное – он сделал это без всякого Макаренко и «Педагогической поэмы».

Те, кто думает, будто сражение авианосных ударных групп представляет собой полностью вышедшее из-под контроля нагромождение ударов и контрударов, ошибаются. Даже в условиях невиданного доселе природного феномена, ограничивающего возможности и локаторов, и зрения, битва все же не становилась полностью хаотичным явлением. Да, из-за непредвиденного казуса с противоспутниковыми ракетами русских кое-какие задуманные в бункерах Пентагона планы пришлось оставить. Например, пошло прахом согласованное действие АУГ, штурмующих зону тумана с разных направлений, то есть советское соединение, не ведая о том, получило дополнительное преимущество. Но в силах, в предварительном планировании, в общем понимании ситуации у янки был перевес.

Что же оставалось положительного у русских? Вполне может быть – неведение, полное непонимание глобальности происходящего вокруг. А разве может незнание иметь положительный эффект? Может. Ведь еще неизвестно, как бы повел себя адмирал Геннадий Гриценко, понимай он, что подчиненный ему флот в настоящий момент не патрулирует вверенную акваторию, а забрался в неясные метагалактические дали. (Мы сейчас рассматриваем факторы, имеющие значение для боя, а не для чего-нибудь еще.) Незнание истинной картины приводило и его, и подчиненных к обычному, стереотипному восприятию происходящего. Далее: ни Гриценко, ни кто-либо из его заместителей не мог представить, что против них собраны такие бешеные силы – почти весь активный флот США в Тихом океане. Там, в их мире, это было просто невозможно – как бы Штаты оставили без внимания остальные регионы, если везде и повсюду против них агрессивные армады русских? Потому, если бы на капитанском мостике «Юрия Андропова» ведали о нескольких, сходящихся к месту действия АУГ, они бы были вынуждены поставить все наличные силы в оборонительные рубежи, а так, обнаружив ближайшее соединение противника, Краснознаменный Тихоокеанский флот тут же перешел в наступление.

Что еще было на стороне пришельцев? Опыт, вот что. У американцев, несмотря на их высокую учебно-боевую выучку, со времен войны с Японией не было возможности, да и необходимости, бороться с равными по мощи авианосными кораблями – ни у кого из потенциальных противников попросту не имелось таковых. В отличие от них, прибывшие русские адмиралы имели большой опыт в схватках с морскими драконами. После вьетнамского опыта таковые действия проделывались неоднократно, хотя, конечно, чаще, те, штатовцы Мира-2, не слишком наглели, а при явной угрозе – скоренько улепетывали в свой загон – Западное полушарие, – откуда уже смело грозили кулаками и смеялись над русскими недотепами, от которых ускользнули играючи.

Беря во внимание все это, можно с уверенностью предсказать, что должно было последовать далее. Обнаружив вторгшееся соединение, американцы ускоренно и немедля атаковали его тем, чего у них было больше – авиацией. Уже после первого опыта стало ясно, что торопились они не зря. После сбивания спутников связи и разведки от пришельцев можно было ожидать чего угодно. Не исключалась возможность ядерных ударов даже стратегического уровня.