С последовательно надавившим кнопки «Пуск» оных ракет Юрием Черпицким оказалось сложнее. Поскольку связи у него не имелось по совершенно независящим от него причинам, непосредственного командования он лишился также не по своей воле, то выходило, что он действовал вполне по правилам военной науки приграничного ЗРДН. Разумеется, можно было бы снять с него голову, и дело с концом. Но как данное наказание повлияло бы на общую готовность войск противовоздушной обороны страны? Кто знает, вдруг после этого какие-нибудь другие, незнакомые с Черпицким старшие лейтенанты, да хоть и полковники, растеряются и отложат принятие важного решения на грядущие времена мирового коммунизма? А нарушивший священные рубежи нашей бесценной развито-социалистической Родины агрессор пройдет к нужной точке бомбометания как к себе домой. Потому…

Да, кстати, преступно-халатное поведение «офицера стреляющего» комбата «один» майора Кичигина тоже подверглось разбору. Было явно, со слов свидетелей – сержантско-рядового состава в количестве трех человек – доказано, что оный Кичигин специально споткнулся и ударился головой с целью уйти от ответственности в принятии важного, почти научно-сложного решения «стрелять – не стрелять?».

За оные действия Кичигин был разжалован в рядовые, срочным образом переведен в дисциплинарный батальон, где ему было присвоено дисциплинарно-временное звание капитан. После чего оный капитан Кичирин направлен уже непосредственно в свой дисбат, или, точнее, дисциплинарную батарею, дислоцирующуюся в благостной экваториальной зоне, на тропическом острове Новая Гвинея. Конкретно в его предкоммунистической индонезийской части, около горы Джая, высота пять тысяч двадцать девять метров над уровнем Индийского океана. Дело в том, что в отличие от нескольких других островов ССИ – Свободной Социалистической Индонезии, – где службу на зенитных системах давно и успешно несли сами индонезийцы, население Новой Гвинеи, состоящее в основном из племен потомственных людоедов, ныне усваивающих сложную истину, что человек человеку не еда, а брат, почему-то все еще не показывали мастерства в освоении комплексов дальнего действия.

Уже через две недели командир первой батареи, временно капитан Кичигин показал неожиданно высокие знания вверенной техники, за что был повышен во временной дисциплинарной должности до командира ракетного дивизиона. По случайности, за двое суток до повышения Кичигина с его предшественником временно майором Бродиком местное племя совершило «кай-кай» по случаю великого привозного праздника Октябрьской Социалистической революции и отсутствия другого вида мяса поблизости.

Старшего же лейтенанта Черпицкого полностью оправдали. Правда, давать поощрение поостереглись, в ожидании возможной выездной комиссии Конгресса США. Поскольку Черпицкий не знал английского языка и для указанной комиссии оказался бы непригоден, его перевели в ведение заграничного контингента войск ПВО. Оттуда он был направлен в Социалистическую Республику Конго, из которой уже местным начальством переброшен на усиление просто в Республику Конго, еще не решившую, по какому пути социальной ориентации последует. Дивизион, в который попал Юрий Черпицкий, совместно с другими родами войск, и занимался разъяснением конголезцам преимуществ социализма. Поскольку на далекой Родине, давно выбравшей правильный строй, старший лейтенант Черпицкий успешно поразил боевую цель (в личном деле, во избежание разглашения, не значилось, какую именно), то здесь он был сразу назначен командиром ЗРДН. Правда, не С-200В «Вега», а С-75 «Десна», но какая, в сущности, для настоящего командира разница, правильно?

Одно плохо, его закадычного дружка – капитана Емельянова – переслали служить в несколько другой климатический регион – на Землю Франца Иосифа. Командование решило, что назначать эту славную двоицу в один и тот же регион будут небезопасно.

Заправщик «М-70» все еще рулил над Аргентиной. Если бы сейчас в движках случились перебои, то вполне годный после легкой профилактики самолет пришлось бы покидать из катапульты. У «семидесятки» не имелось колес, лишь выдвижные лыжи и поплавки, которые во время полета втягивались и оказывались заподлицо с корпусом.

Зато «М-70» не был привязан к аэродромам. Для него запасным аэродромом являлась вся поверхность Мирового океана, а это две трети земного шара. Гидроплан не ограничен ни в скорости посадки, ни в скорости взлета, ведь его не волнует длина взлетной полосы. Как следствие, он сам может весить сколь угодно много. По крайней мере, теоретически. И во всяком случае, больше любого бомбардировщика, привязанного к устоявшемуся стандарту аэродромов. Если на аэродроме разбомбят полосу, то всю свору стратегических и тактических бомбардировщиков можно списывать в утиль. Им не уклониться от очередного налета агрессора: не удрать и не встретить врага в воздухе лицом к лицу. А вот гидроплану все равно. Курочь его полосу сколько душе угодно, вгоняй в нее хоть мегатонны. Через какие-то десять минут в океане тишь да гладь. А что радиоактивно, так то по другому ведомству; от такой бяки наземные аэровокзалы тем паче не застрахованы. Так что боевой гидроплан – великое достижение авиации.

Гидроплан возвращался к океану, где на не очень большой глубине его дожидался все еще не освободившийся полностью от авиационного керосина «Григорий Адамов». «Семидесятка» должна была снова принять на борт топливо для «бомберов» «М-56». И не для какой-то новой пары или четверки, а для той же машины, что совершила отсос ста тонн топлива по пути на север. Это было очень важно.

Значит, происходит не последняя атомная разборка между сверхдержавами, а попросту локальное столкновение. Донельзя привычное дело.

И это было очень здорово.

Нельзя отрицать, что истинная подвижка на ниве переговоров произошла все-таки из-за спутника. Речь о сложнейших переговорах по поводу в мгновение ока сгоревшего над русской тайгой стратегического разведчика фирмы «Локхид». На них советская сторона вынуждена была все время кланяться и потеть, потому что переговоры начали носить характер какого-то обвинения. Дипломатические службы СССР, вместе с военными атташе, не спали ночи напролет, совещаясь, на какие уступки может пойти Союз. Ведь договоренность об отмене удара сверхдержав друг по другу требовалась просто позарез.

Вот тут и подвернулся спутник. К тому же, не один.

Это была удача. Еще большей удачей оказалось то, что противоспутниковая оборона Страны Советов содержалась на нужном техническом уровне и в постоянной готовности. Именно поэтому однажды на утреннем заседании чванливые дипломаты буржуйской стороны увидели перед собой не запыхавшихся и унылых, хоть и хорохорящихся, и как обычно застегнутых на все пуговицы русских, а неожиданно уверенных в себе людей со стальным взглядом победителей. Американские делегаты переглянулись – что-то было не так. Произошло что-то новое. Скорее всего, эти неприступные русские получили какое-то указание сверху, не далее, чем нынешней ночью. Черт возьми, а ведь хваленое АНБ опять не смогло расшифровать вечно вовремя сменяемый код русской дипломатической радиосвязи.

Заокеанские делегаты быстро обменялись записочками друг с дружкой, призывая к бдительности, и к тому, что требуется, как и прежде – вчера, позавчера и ранее – стоять на жесткой позиции. Это рабоче-крестьянская сторона виновна в уничтожении самолета, так что пускай несет ответственность со всей строгостью. Поэтому американский представитель и атаковал первым, сразу же после обмена вступительными любезностями:

– Господа, наше руководство по-прежнему обеспокоено тем, что ваша сторона не выдает нам не только обломки «Big Suntan», но и его экипаж. Почему вы удерживаете у себя наших пилотов?

– Мы уже объясняли, господа, – несколько ворчливо, но со странно подозреваемой и не наблюдаемой до того улыбочкой отозвался советский представитель, – что ваши пилоты, к великому нашему сожалению, погибли вместе с машиной. Взрыв над тайгой был чудовищный, типа того, что произошел когда-то, более ста лет назад. Вы слышали о Тунгусском метеорите?