Более часа Иисус и Иоанн продолжали обсуждать семейную жизнь. Учитель объяснил Иоанну, что дитя целиком зависит от своих родителей и связанной с родителями семейной жизни во всём, что касается его первых представлений о любых интеллектуальных, социальных, нравственных и даже духовных понятиях, ибо семья — это единственное, что ему поначалу известно о человеческих или божественных отношениях. Ребенок должен получать свои первые впечатления о вселенной из заботы матери; его первые представления о небесном Отце целиком зависят от земного отца. Именно ранняя умственная и эмоциональная жизнь, обусловленная этими социальными и духовными отношениями в семье, определяет, будет ли последующая жизнь ребенка счастливой или несчастной, простой или трудной. То, что происходит в течение первых нескольких лет существования, оказывает колоссальное воздействие на всю последующую жизнь человека.

Мы искренне верим в то, что содержащиеся в учении Иисуса взгляды, основанные на отношениях отца и дитя, смогут обрести всемирное признание только тогда, когда в семейной жизни современных цивилизованных народов наступит время большей любви и мудрости. Несмотря на то что в двадцатом веке в распоряжении родителей находятся обширные познания, несмотря на углубленное постижение истины, позволяющее усовершенствовать семью и придать семейной жизни более благородный характер, фактически редкая современная семья является столь же благоприятным местом для воспитания мальчиков и девочек, как семья Иисуса в Галилее и семья Иоанна Марка в Иудее, хотя принятие евангелия Иисуса и приведет к незамедлительному улучшению семейной жизни. Любовь, наполняющая жизнь мудрой семьи, и преданность, воспитываемая истинной религией, оказывают колоссальное взаимное воздействие. Такая семейная жизнь совершенствует религию, а подлинная религия всегда возвеличивает семейную жизнь.

Конечно, во многих благополучных современных семьях практически изжиты многочисленные предосудительные, тормозящие рост влияния и другие стесняющие развитие факторы, свойственные этим древним еврейским семьям. Действительно, существует больше непосредственных прав и намного больше личной свободы, однако эта свобода не сдерживается любовью, не мотивируется преданностью и не подчиняется разумной дисциплине мудрости. До тех пор, пока мы будем учить ребенка молитве «Отец наш», на всех земных отцах будет лежать огромная ответственность — они должны жить так и устраивать свой дом таким образом, чтобы слово отец по достоинству освящалось в сознании и в сердце каждого подрастающего ребенка.

Большую часть этого дня апостолы провели в прогулках по Елеонской горе и беседах с учениками, жившими в том же лагере, но уже в начале второй половины дня им стало очень не хватать Иисуса. Они всё больше тревожились за его безопасность; без Иисуса они чувствовали себя невыразимо одиноко. Весь день они много спорили о том, следовало ли позволять Учителю уходить в горы в сопровождении одного только юноши. Хотя никто открыто не признавался в этом, каждый из них, за исключением Иуды Искариота, хотел бы оказаться на месте Иоанна Марка.

Примерно в середине второй половины дня Нафанаил выступил с речью «О высшем желании»; среди его слушателей было с полдюжины апостолов и столько же учеников. В заключение он сказал: «Большинству из нас мешает нерешительность. Мы неспособны любить Учителя так же, как он любит нас. Если бы все мы желали отправиться с ним так же сильно, как Иоанн Марк, он обязательно взял бы нас с собой. Мы стояли рядом и смотрели, как юноша подошел к Учителю и предложил ему корзину, но когда Учитель взялся за нее, Иоанн не захотел ее отпускать. И вот Учитель оставил нас здесь и ушел в горы с корзиной, в сопровождении одного лишь юноши».

Примерно в четыре часа к Давиду Зеведееву прибыли гонцы с сообщением от его матери из Вифсаиды и от матери Иисуса. Несколькими днями ранее Давид пришел к заключению, что первосвященники и правители собираются убить Иисуса. Давид знал, что они поставили своей целью уничтожить Учителя, и он почти не сомневался в том, что Иисус не прибегнет к своей божественной силе для собственного спасения и не позволит своим последователям использовать силу для его защиты. Сделав эти выводы, он тотчас направил своей матери послание, призывая ее немедленно прибыть в Иерусалим и привести с собой Марию, мать Иисуса, а также всех членов его семьи.

Мать Давида поступила так, как велел ее сын, и теперь гонцы вернулись к Давиду, сообщая, что его мать и вся семья Иисуса направляются в Иерусалим и должны прибыть сюда к концу следующего дня или днем позже рано утром. Давид сделал всё это по своей собственной инициативе, и он посчитал за лучшее никому не рассказывать об этом. Поэтому ни один человек не знал, что семья Иисуса находится на пути в Иерусалим.

Вскоре после полудня более двадцати греков, встречавшихся с Иисусом и двенадцатью в доме Иосифа Аримафейского, прибыли в лагерь, где в течение нескольких часов совещались с Петром и Иоанном. Греки — по крайней мере, некоторые из них, — получили хорошую подготовку в вопросах царства у Родана Александрийского.

В тот вечер, вернувшись в лагерь, Иисус побеседовал с греками, и если бы не боязнь чрезвычайно обеспокоить своих апостолов и многих ближайших учеников, Иисус посвятил бы этих двадцать греков точно так же, как он уже посвятил семьдесят евангелистов.

В то время, когда в лагере происходили все эти события, в Иерусалиме первосвященники и старейшины изумлялись тому, что Иисус не возвращается, чтобы обратиться к народу. Правда, накануне, покидая храм, он сказал: «Я оставляю ваш дом заброшенным». Но они не могли понять, почему он был готов отказаться от приобретенного к тому времени огромного преимущества — сочувственного отношения толпы. Хотя они и опасались, что он всколыхнет народ, поднимет его на бунт, последние слова, с которыми Учитель обратился к людям, являлись призывом всеми разумными путями подчиняться власти тех, кто «сидит на месте Моисея». Это был напряженный день, ибо они одновременно готовились к Пасхе и уточняли свои планы убийства Иисуса.

В лагере было мало посетителей, ибо те, кто знал, что Иисус собирается оставаться здесь, вместо того, чтобы каждый вечер уходить в Вифанию, держали существование лагеря в глубокой тайне.

Вскоре после того как Иисус и Иоанн Марк покинули лагерь, Иуда Искариот исчез, вернувшись к своим братьям только к вечеру. Несмотря на то что Учитель специально просил воздержаться от посещения Иерусалима, этот запутавшийся и недовольный апостол спешно отправился в город на встречу с врагами Иисуса, которая состоялась в доме у первосвященника Кайафы. Неофициальное заседание синедриона должно было начаться вскоре после 10 часов утра. На этой встрече они собирались обсудить характер обвинений, которые предстояло выдвинуть против Иисуса, а также решить, какую процедуру следует использовать для того, чтобы доставить его к римским властям и обеспечить необходимое утверждение гражданской властью уже вынесенного смертного приговора.

Днем ранее Иуда рассказал некоторым родственникам и саддукеям, друзьям семьи его отца, что он убедился в том, что Иисус является благонамеренным мечтателем и идеалистом, а не долгожданным избавителем Израиля. Иуда заявил, что ему очень хотелось бы найти какую-нибудь возможность достойно покинуть это движение. Его друзья льстиво заверили его в том, что его уход будет приветствоваться иудейскими правителями как великое событие, значение которого будет трудно переоценить. Они заставили его поверить, что он удостоится высоких почестей синедриона и наконец-то сможет стереть с себя клеймо позора, — его благонамеренную, но «прискорбную связь с невежественными галилеянами».

Иуда не мог по-настоящему поверить в то, что Учитель творит свои чудеса силой князя дьяволов, но теперь он был полностью убежден: Иисус не станет использовать свое могущество для самовозвеличения; наконец, он убедился в том, что Иисус позволит иудейским правителям убить себя, и он не мог вынести унизительной мысли — оказаться причастным к разгромленному движению. Он не собирался мириться с явным поражением. Он хорошо понимал твердый характер Учителя и проницательность его величественного и милосердного разума. И тем не менее, ему было приятно хотя бы отчасти разделять мнение одного из родственников о том, что Иисус, оставаясь благонамеренным фанатиком, был, вероятно, не в своем уме, что он всегда выглядел странным и непонятым человеком.