Однажды пополудни, когда они приближались к Таренту, произошел весьма интересный эпизод. Они увидели, как сильный и агрессивный юноша жестоко бьет более слабого мальчика. Иисус поспешил на помощь пострадавшему и, освободив его, крепко удерживал обидчика, пока мальчик не убежал. Как только Иисус отпустил хулигана, Ганид набросился на того и принялся сильно хлестать — и, к изумлению Ганида, Иисус сразу же вмешался, остановив его и позволив напуганному парню скрыться. Оправившись от удивления, Ганид возбужденно воскликнул: «Я не понимаю тебя, Учитель. Если милосердие требует того, чтобы ты спас более слабого, то разве правосудие не требует наказания для нападавшего более сильного юноши?» В ответ Иисус сказал:

«Ганид, ты действительно не понимаешь. Проявление милосердия всегда является действием индивидуальным, однако определение справедливого наказания — функция социальных, правительственных или вселенских административных групп. Как индивидуум, я обязан проявлять милосердие; я должен прийти на помощь атакованному мальчику, и в полном соответствии с этим я могу использовать силу, достаточную для обуздания нападающего. Именно так я и поступил. Я добился освобождения атакованного мальчика; этим завершилось проявление милосердия. После этого в течение достаточно длительного времени я силой удерживал нападавшего, чтобы позволить более слабой стороне спастись, вслед за чем я удалился. Я не стал судить агрессора — выяснять его мотивы, определять все привходящие обстоятельства нападения на своего собрата и после этого выносить наказание, которое могло бы быть продиктовано моим разумом в качестве справедливого возмездия за проступок. Ганид, милосердие может быть чрезмерным, однако правосудие характеризуется точностью. Разве ты не понимаешь, что нет двух людей, которые придерживались бы одинакового мнения относительно того, какое наказание удовлетворяет требованиям правосудия? Один наложил бы сорок плетей, другой — двадцать, а третий посоветовал бы в качестве справедливой кары одиночное заключение. Разве ты не видишь, что в этом мире такие обязанности должны лежать на группах или выполняться выборными представителями группы? Во вселенной правосудие возложено на тех, кто полностью знает все предшествующие правонарушению обстоятельства, равно как и его мотивы. В цивилизованном обществе и в организованной вселенной отправление правосудия предполагает вынесение справедливых приговоров на основе честного суда, и такими прерогативами обладают юридические группы миров и всезнающие администраторы высших вселенных всего творения».

В течение нескольких дней они говорили о проблеме проявления милосердия и отправления правосудия. Наконец Ганид — по крайней мере, частично — понял, почему Иисус не желал лично вступать в противоборство. Однако на свой последний вопрос Ганид так и не получил вполне удовлетворительного ответа, и этот вопрос звучал так: «И всё же, Учитель, если более сильное и злонамеренное создание нападет на тебя и будет угрожать уничтожить тебя, как ты поступишь? Разве ты не сделаешь ничего для собственной защиты?» Хотя Иисус не мог полностью и удовлетворительно ответить на вопрос юноши — поскольку не хотел раскрывать ему того, что его (Иисуса) жизнь на земле является примером любви Райского Отца к наблюдающей за этой жизнью вселенной, — он всё же сказал:

«Ганид, я хорошо понимаю, что некоторые из этих проблем озадачивают тебя, и я попытаюсь ответить на твой вопрос. При любом возможном нападении в первую очередь я определил бы, является ли нападающий Божьим сыном — моим братом во плоти, — и если бы я полагал, что такое создание не обладает способностью к нравственным мнениям и духовным суждениям, я, не колеблясь, принялся бы защищать себя, используя все свои способности сопротивляться, независимо от последствий для нападающего. Однако даже в целях самозащиты я не прибег бы к такому же насилию по отношению к своему собрату, Божьему сыну. Это значит, что я не стал бы наказывать его заранее и без суда за то, что он на меня напал. Я попытался бы с помощью любой возможной уловки помешать ему и отговорить его от нападения, а если бы мне не удалось предотвратить атаку, то я постарался бы смягчить ее. Ганид, я полностью уверен в заботе обо мне моего небесного Отца; я посвящен исполнению его воли. Я не верю, что со мной может приключиться действительная беда. Я не верю, что дело моей жизни может действительно быть поставлено под угрозу чем-либо, что хотели бы наслать на меня мои враги, и уж конечно мы можем не опасаться насилия со стороны своих друзей. Я абсолютно уверен в дружеском расположении ко мне всей вселенной — всем своим сердцем я настойчиво утверждаю веру в эту всесильную истину, несмотря на видимость противоположного».

Однако Ганид не был полностью удовлетворен. Не раз они возвращались к этим темам, и Иисус рассказал ему о некоторых эпизодах своего отрочества, а также об Иакове, сыне каменщика. Узнав, что Иаков вызвался защищать Иисуса, Ганид сказал: «О, теперь я начинаю понимать! Во-первых, трудно найти нормального смертного, который захотел бы напасть на столь доброго человека, как ты, а если бы и нашелся решившийся на такое безумец, наверняка поблизости оказался бы другой смертный, который поспешил бы к тебе на помощь, — точно так же, как ты всегда выручаешь всякого, кто попадает в беду. Своим сердцем, Учитель, я согласен с тобой, но своим умом я по-прежнему считаю, что если бы я был Иаковом, я бы с радостью наказал тех грубых парней, которые позволяли себе нападать на тебя только из-за уверенности в том, что ты не станешь себя защищать. Я полагаю, что на твоем жизненном пути тебе едва ли грозит какая-либо опасность, ибо ты уделяешь так много своего времени, помогая другим и опекая своих бедствующих собратьев, — скорее всего, рядом всегда окажется кто-нибудь, кто защитит тебя». И Иисус ответил: «Время этого испытания еще не пришло, а когда оно настанет, нам придется подчиниться воле Отца». И это было всё, чего юноша смог добиться от своего учителя в отношении трудного вопроса о самообороне и непротивлении. В другом случае ему удалось узнать мнение Иисуса о том, что организованное общество имеет полное право использовать силу для претворения в жизнь своих справедливых решений.

Находясь на причале в ожидании разгрузки корабля, путешественники стали свидетелями грубого обращения мужа со своей женой. Как обычно, Иисус встал на защиту того, кто подвергся нападению. Он подошел сзади к раздраженному мужу и, мягко похлопывая его по плечу, сказал: «Друг мой, могу ли я обмолвиться с тобой несколькими словами наедине?» Рассерженный человек растерялся от такого обращения и после нескольких мгновений смущенного колебания пробормотал: «Э-э... зачем... ну, можешь... а что тебе от меня нужно?» Отведя его в сторону, Иисус сказал: «Друг мой, я вижу, что произошло что-то ужасное; я очень хотел бы услышать от тебя, какое происшествие могло заставить столь сильного человека на глазах у всех поднять руку на жену, мать его детей? Я уверен: ты не сомневаешься в том, что у тебя есть веские основания для такого поведения. Что сделала эта женщина, чтобы заслужить такое обращение со стороны своего мужа? Глядя на тебя, мне кажется, что на твоем лице я могу прочитать любовь к справедливости — если не желание проявить милосердие. Отважусь предположить, что если бы на обочине дороги на меня напали разбойники, ты, не колеблясь, бросился бы на помощь. Я полагаю, что за свою жизнь ты не раз совершал такие храбрые поступки. Так скажи мне, друг мой, что случилось? Допустила ли эта женщина какую-нибудь оплошность, или же ты по нелепости потерял голову и бездумно набросился на нее?» Человек этот был тронут не столько тем, что сказал Иисус, сколько его добрым взглядом и благожелательной улыбкой, которой Иисус одарил его в заключение. Он ответил: «Я вижу, что ты являешься священником из киников, и я благодарен тебе за то, что ты сдержал меня. Моя жена не сделала ничего ужасного; она хорошая женщина, но меня раздражает ее манера дразнить меня на людях. Я сожалею, что мне не хватило самообладания, и я обещаю, что постараюсь сдержать свою прежнюю клятву, данную одному из твоих братьев, который много лет тому назад учил меня уму-разуму. Обещаю тебе».