Цепкие, жизнестойкие отцы семейства, некрасивые многодетные матери, коренастые, коротконогие воины, предприимчивые купцы с тяжелыми подбородками — все они приобрели бессмертие такими, какими жили на земле, торговали, воевали, строили.

И все это волновало Октавиана. Новый мир, с необычными канонами красоты, яркий, сильный, своеобразный — неотъемлемая часть его империи. Вот они, древнейшие истоки италийского бытия — в этрусском искусстве!

Если сыну Цезаря суждено стать Периклом Италии, художники Рима будут черпать вдохновение не в александрийской витиеватости, не в греческом трафарете. Император повелит им напоить народы Италии живой водой родимых ключей. Ах, если бы самому постичь эту таинственную власть, которой боги наделяют художников, скульпторов, поэтов... Как же он еще молод и как мало знает! Хотелось остановиться и впитать в себя все познание тысяч жизней, ушедших и все еще живущих... Но не было времени. Закон войны неумолим: кто медлит, тот обречен. Они преследуют Антония, но за спиной враждебный патрицианский Рим. Сенат злорадно ждет первого промаха молодого вождя...

Агриппа все не возвращался. Стараясь отвлечься от тревожных мыслей, Октавиан стал думать о причудливых лилиях на этрусских вазах. Может быть, то были совсем не лилии, а подводные цветы? Этруски знали много потусторонних тайн, но и жизнь они знали хорошо... Недаром их искусство — странная смесь самой капризной фантастики и реализма, правдивого до жути.

Подводные цветы не фантастика, но не стоит о них помнить. Нельзя помнить. Их нет. Он вычеркнул их из своей жизни раз и навсегда.

Октавиан проснулся от свежего влажного прикосновения. На краю постели, весь мокрый, с блестящими, гладкими после купания волосами, сидел Агриппа и разувался. Октавиан взглянул в небо. Ночь бледнела.

— Где ты был?

— Отгадай. — Агриппа самодовольно улыбнулся и тряхнул головой. С волос брызнули крупные капли.

— Купался?

— Выкупался я сейчас, а до этого? — Он загадочно замолчал.

— Нашел какую–нибудь... — Октавиан обиженно повернулся к стене.

— Я был в тылу у противника.

Император быстро сел.

— Тебя без моего ведома пригласили для тайных переговоров?

— Я был без приглашения. — Агриппа бросил шутовской тон. — Установил связь с нашей разведкой, собрал необходимые сведения. Фактически вождь армии противника Люций. Его ближайший советник Фульвия, она умная, решительная. А Марка Антония в грош никто не ставит.

— Мой дорогой, рассказывай все по порядку.

— Сейчас улягусь. — Агриппа с удовольствием растянулся. — Ну, слушай. В сумерках я перелез через наш вал. Заодно проверил бдительность ветеранов Гирсия. Дремлют, хоть слона веди, дремлют. Я поставлю пицен. Они, может, из уважения ко мне, их земляку, не будут спать стоя. Потом я прошел через лес и добрался до лагеря Антониев. Было уже темно. Я по–самнитски спросил часового. Мне повезло. Часовой оказался самнит. В лагере я разыскал земляков. Объяснил им, что я беглый раб с юга. Вербоваться отсоветовали. Кормят плохо, бьют часто. Люций Антоний скуп и строг. На победу и добычу надежда слабая. Народ за Октавиана. В деревнях второму консулу провиант не дают даже за деньги, приходится грабить. Население озлобляется. — Агриппа остановился. — Вино у нас есть?

— Я подам, не вставай. — Октавиан подал чашу. — Мне так приятно услужить тебе.

— Ладно. — Агриппа отхлебнул. — Сегодня за мной не стыдно и поухаживать.

— Расскажи, как там Сильвий?

— Свое дело знает. В солдатской компании охает, что его обманули вербовщики. Расхваливает порядки в наших легионах. Но он в большом почете у Фульвии. Готовит ей снадобья из сливок и морковки против морщин. Сильвий бывает в их шатре и при перемене планов обещал сообщить немедля.

Посидел я у моих земляков, поел наших кушаний и отправился бродить. Вдруг натыкаюсь на самого Марка Антония. Он был, как всегда, пьян и начал ругать меня, что шатаюсь без дела. Я обошел его и шмыгнул в палатку прекрасной Фульвии. Попал прямо на ложе твоей Клодии. Ну и пышная девица, такой упитанный поросенок! К счастью, Клодия спала... Я хотел уже сбежать, как вошли Фульвия и Люций Антоний. Пришлось мне залечь под постелью Клодии. Разговор был довольно пустой, но я понял: у них разногласия. Марк Антоний мечтает уйти в Галлию и там действовать именем Цезаря. Я думаю, из Галлии он рассчитывает связаться с Египтом. А Фульвия боится помощи Египта. Ведь там не только Цезарион, но и Клеопатра. Она и Люций хотят перейти в наступление, сражаться за каждую пядь земли, отбросить нас и, осадив Рим, продиктовать свои условия.

Октавиан сидел, охватив колени руками и застыв как завороженный.

— Какой же ты отчаянный!

— На редкость отчаянный, — насмешливо отозвался Агриппа, — прямо герой! Не испугался пьяного увальня и подержанной красотки!

Сенат был встревожен и растерян.

Еще не победив Антония, Гай Октавий требовал — не просил, не ходатайствовал, а требовал избрания в консулы, грозя вести на Рим разгневанную армию.

Делегаты императора, бряцая оружием, вошли в курию. В ответ на возмущенные возгласы седых сенаторов Марий Цетег выхватил меч:

— Если вы, старые кашлюны, не дадите консульства нашему деточке, этот даст!

Он поднес клинок к лицу Цицерона. Великий ритор испуганно отшатнулся.

— Консульская тога — не пеленка для недоноска. — Валерий Мессала встал. — Рим еще не видел консула в восемнадцать лет!

— И пока я жив, не увидит! — выкрикнул, брызжа слюной, Домиций Агенобарб. Его рыжая борода взметнулась, как сигнал к наступлению.

Марий Цетег вложил меч в ножны и усмехнулся. Солдаты зашумели, но центурион скомандовал:

— Левое плечо вперед!

Печатая четкий шаг на плитах курии, легионеры покинули Сенат.

Отцы отечества выразили порицание Цицерону. Демосфен Рима пригрел змееныша. Плебей, приемный сын тирана не может стать оплотом аристократической Республики. Придя к власти, он будет хуже и опаснее покойного Юлия. Цезаря связывали известные традиции его семьи. Гай Октавий — италик из Велитр, уже по самой своей сути враг патрицианскому Риму квиритов. Недаром чернь бредит им. Наиболее благоразумный выход для отцов отечества — это чтобы оба разбойника, Антоний и Октавиан, в затяжной гражданской войне обескровили друг друга.

Сенат направил в императорский лагерь двух магистратов, специально избранных для этой цели. Валерий Мессала по старой дружбе с Цезарем вызвался помочь его приемышу:

— Спартанский обычай сбрасывать недоносков со скалы не привился у нас, значит, приходится нянчиться с ними, пока не представится удобный случай. — Валерий выразительно провел рукой по горлу.

Его спутником был назначен Гай Целий, человек незаметный, но хитрый и пронырливый. Сенат вручил своим посланникам велеречивые грамоты.

Сопровождаемые пышной свитой и небольшим отрядом добровольцев, загнанных угрозами под знамена Великой Республики, магистраты прибыли в лагерь Октавиана.

Наследник Цезаря принял их, восседая на священном треножнике у самого жертвенника. Валерий Мессала обратился к императору с изысканной речью.

— Ты поклонник Спарты, — перебил юноша, — жаль, что, восхваляя их жестокость к слабым, ты не перенял их краткости в речи. Я умею читать и понял из ваших грамот, что вы прибыли руководить армией Республики Рима. Но здесь легионы императора. Вряд ли мои солдаты захотят повиноваться тому, кому они ничем не обязаны.

Мессала смолчал. Глядел в землю, не встречаясь с глазами Октавиана.

Оставшись вдвоем с Агриппой, наследник Цезаря еще раз внимательно прочел сенаторские грамоты.

— Ты понимаешь, Кукла, как эти два гостя опасны? Станут выведывать, вынюхивать и перед решительным боем перешлют все сведения противнику. Антоний одержит в последние минуты над нами победу и обессилеет сам. Этого Сенату и нужно. Начнутся снова годы смут, десятилетия неурядиц. О Цезаре забудут. Народ будет рад отдаться в рабство кому угодно, лишь бы был покой.